Мужчина рядом с их столиком сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул, а потом снова заколотил по столешнице, опрокинув кубки сотрапезников. Они захохотали. Бенедикт единственный заметил вопрошающую ухмылку пьянчуги и жадные кивки его дружков.

Пьянчуга неуверенно поднялся; Бенедикт плавно вскочил со стула.

– Давай к нам, красотка! – заорал пьянчуга. – Я тебе покажу твоего мужчину!

Он успел сделать всего один шажок к сцене, когда локоть Бенедикта врезался ему в солнечное сплетение.

Глаза пьяницы широко распахнулись, он открыл рот, как рыба, вытащенная из воды, и рухнул на свой стул.

Толпа, возбужденно смотревшая на сцену, взвыла, и Бенедикт оглянулся. У него перехватило дыхание – Харриет стояла на руках, вытянув ноги вверх.

Музыка внезапно сделалась тихой и вкрадчивой, Харриет плавно опустилась на четвереньки. Шляпа ее слетела, густые волосы закрыли лицо. Она подняла глаза и уставилась на Бенедикта.

Мне нужен мужчина. Прижмись ко мне крепче.

Харриет поползла вперед гибкими змеиными движениями, не отрывая глаз от Бенедикта. Он сглотнул.

Рэндольф сдавленно фыркнул:

– Хо-хо, она идет за вами, Брэдборн!

Харриет мягко спрыгнула со сцены.

Мне нужен мужчина. Прижмись ко мне крепче.

Она шла прямо к Бенедикту с серьезным выражением лица, глядя на него сквозь густые ресницы. Бенедикт прирос к месту. Он сомневался, что смог бы сдвинуться, даже если в здании вспыхнет пожар. Кровь в его жилах кипела.

Мне нужен мужчина.

Она подошла к нему сзади, прижалась грудью к спине, обдавая его ухо жарким дыханием.

Прижмись ко мне крепче.

Длинные бледные пальцы пробежались по плечам Бенедикта, проскользнули под лацканы сюртука, поползли вниз по груди.

Теперь больше свистели женщины, чем мужчины.

Бенедикту казалось, что музыка звучит прямо у него в теле. Он вдыхал аромат чистых волос, чувствовал, как кончики пальцев задевают его бедро – Харриет скользила вниз, словно кошка, которой очень хотелось, чтобы ее погладили.

Бенедикт сжал кулаки.

Похоже, зрители знали эту песню, потому что начали подпевать. Харриет легонько сжала его руки и очень сердечно улыбнулась. Бенедикту захотелось уложить ее прямо на столик.

Харриет бегом поднялась на сцену, потому что песня кончалась. Ей хлопали стоя. Она кланялась. Кто-то раздобыл цветок и бросил его к ее ногам. Харриет подняла розу и помахала ею в воздухе; глаза ее сияли.

Когда объявили победительницу состязания, даже некоторые из друзей Ванессы Блу одобрительно закричали.

– Это было потрясающе, Харриет! – Лиззи заключила ее в объятия в ту же секунду, как она подошла к столику. – И конечно же, ты поставила леди Блу на место!

Харриет, все еще в брюках, бросила платье на стул и начала сворачивать волосы в узел. Она чувствовала себя смущенной меньше, чем ожидала.

– Должна признаться, не взбеси меня так эта леди, я бы на это не отважилась. – Харриет заколола волосы и коротко глянула на Бенедикта, Он сидел с непроницаемым лицом и не улыбался, – Она напомнила мне одну лондонскую даму. Марселла Рубен говорит ужасные гадости про людей, которых совершенно не знает, а некоторые из этих мишеней – мои друзья.

– Наверное, такие есть везде. – Лиззи наморщила носик.

– Правда, в Лондоне я удерживаюсь от мести, потому что терпеть не могу ставить в неловкое положение своих друзей и их семьи.

– Ну, здесь-то, – произнес Рэндольф, – вас вряд ли кто знает.

Харриет снова посмотрела на Бенедикта:

– Вы думаете, я зашла слишком далеко, мысленно объединив обеих?

Бенедикт ничего не ответил, и она заволновалась, что действительно зашла слишком далеко – и дело не в причине, по которой она решила выступать, а в самом выступлении.

– Нет, – сказала вдруг Лиззи и фыркнула. – «Зубы такие же огромные, как и твоя подружка». Ишь ты!

– А каков приз, Харриет? – поинтересовался Рэндольф. – Есть что добавить к карточному выигрышу?

– Я заработала искреннее одобрение хозяев и персонала «Цыганского барона», – гордо заявила Харриет. – И гарантированное участие в любых следующих состязаниях.

– Значит, вы ничего не получили, – заговорил наконец Бенедикт.

– Точно. О! Еще сказали, что я могу оставить себе брюки и сюртук!

– Сейчас очень сложно подобрать хорошую пару брюк, – кивнул Рэндольф.

– Поздно уже, – произнес Бенедикт, даже не взглянув на карманные часы.

– Нам нужно вернуться до того, как проснется моя мать. – Лиззи со вздохом встала. – Когда она просыпается, у нее всегда отвратительное настроение. Даже не представляю, что она устроит, если заметит мое отсутствие.

– Да все равно. После Харриет ни одно выступление не покажется интересным, – сказал Рэндольф.

Несмотря на поздний час, им пришлось пробираться через густой поток людей, входивших в таверну. Ночной воздух приятно холодил разгоряченные щеки Харриет, а легкий ветерок задирал полы жакета.

– Они выглядят очень удобными, эти штаны – Лизи легонько провела пальцами по ткани, задумчиво рассматривая светлый хлопок.

– Так и есть. Я знаю одну маркизу, которая только в брюках ездит верхом.

– А я никогда не ездила верхом.

– Я тоже, пока не встретила мистера Брэдборна. – Харриет отважилась бросить на него еще один взгляд и на этот раз увидела на его лице непроницаемую маску. Он свел брови над очками и внимательно всматривался в дорогу.

– Осторожно, – сказал Бенедикт, подхватил Харриет и Лиззи под руки и оттащил поближе к зданию.

– Что такое? – Рэндольф глянул на карету, мчавшуюся по дороге.

Она так круто свернула к таверне, что правые колеса оторвались от земли. Харриет даже дыхание задержала – так сильно покачнулась карета, но колеса все же опустились на землю. Кучер дернул за поводья, и, перекрывая раздраженное ржание лошади, раздались знакомые пронзительные вопли.

– О Боже! – прошептала Харриет.

Карета не успела толком остановиться, как из нее выпрыгнула Беатрис Пруитт. На ней все еще был ночной чепец, на носу виднелись остатки ночного крема. Ветер распахнул полы ее пальто, демонстрируя ночную рубашку, но миссис Пруитт быстро застегнула его на все пуговицы. Она всмотрелась в толпу удивленных зевак, но почти сразу заметила дочь.

– Элиза Джорджетта Пруитт! Что ты вытворяешь?

Харриет буквально ощутила, как Элизу, стоявшую рядом, до краев заполняет унижение. Она сжала ладонь Лиззи.

– Мама, я могу все объяснить, – сказала Элиза, и радостный смех, слышный в ее голосе всего несколько минут назад, совершенно пропал.

– Ты не можешь сказать ровным счетом ничего, чтобы исправить положение, юная леди! Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты среди ночи таскалась бог знает где! – Мясистая шея Беатрис наливалась неприятной краснотой, поднимавшейся вверх и заливавшей уши.

Харриет шагнула вперед.

– Миссис Пруитт, это была моя идея. Это я настояла, чтобы Лиззи пошла с нами…

– Нет! – Пальчики Лиззи сжались в крохотные кулачки. – Это неправда! Я сама попросила Харриет поехать. Она, сэр Рэндольф и мистер Брэдборн отправились со мной, чтобы охранять от любых неприятностей!

Беатрис смотрела ледяным взглядом.

– Мне казалось, ты умнее, чем ничтожный писателишка и дамочка, – она смерила Харриет откровенно пренебрежительным взглядом, – не имеющая понятия о приличиях!

Харриет ахнула.

Рэндольф задушенно выдавил:

– Послушайте, вы, мадам…

Бенедикт вмешался:

– Элиза, вам лучше уйти вместе с матерью. – Взгляд его был еще холоднее, чем у миссис Пруитт. – Уведите ее отсюда, пока она не наговорила еще больше глупостей.

Лиззи посмотрела на Бенедикта, кивнула, быстро подошла к карете и забралась в нее, даже не оглянувшись и не сказав «до свидания». Миссис Пруитт затопала вслед за ней, и перед тем, как дверца экипажа захлопнулась, Харриет услышала шипение Беатрис: