Экс-дипломат закричал, но не от боли, хотя он во время падения сильно ударился затылком, а от удивления: мягкий серебристый свет ворвался через окно и наполнил лабораторию.

— Луна? — вопросительно закричал он.

Старый учёный не отвечал. Одним прыжком он вскочил на ноги, схватил зрительную трубу и погрузился в созерцание дорогого светила. Заинтересованный Гонтран, подойдя к нему, расслышал его шёпот:

— Наконец-то я могу изучить поверхность Луны…

Молодой человек более не слушал. Устрашённый мыслью подвергнуться вопросам профессора, он незаметно попятился назад и тихонько спустился по лестнице.

— Ну, что, видел ли Луну? — спросил его Сломка. Гонтран испуганно приложил палец к губам.

— Тсс!.. — проговорил он. — Я бегу от Михаила Васильевича, пока он не вздумал задавать мне свои головоломные вопросы.

— Эх ты, трус! — покатился со смеху инженер.

— Спасибо за комплимент! — возразил граф. — Хотел бы я тебя видеть на своем месте, — стал ли бы ты рисковать одним глупым ответом испортить все свое счастье.

Сломка пожал плечами.

— Счастье! — пробормотал он сквозь зубы. — Ах, если бы я был уверен, что какая-нибудь грубая ошибка в селенографии может спасти тебя от пропасти, называемой женитьбой!..

В это время Елена, также поднимавшаяся наверх, спустилась по лестнице и подошла к инженеру.

— М-р Вячеслав, — обратилась она, — мне пришла в голову одна хорошая мысль.

— Какая?

— Пока папа занят созерцанием Луны, не будете ли вы добры сообщить Гонтрану некоторые сведения из астрономии… Это позволило бы ему не попасть впросак, когда вопросы папа застанут его в вашем отсутствии.

— Браво! — шутливым тоном воскликнул граф. — Вячеслав, я приглашаю тебя быть моим учителем. О вознаграждении за уроки мы поговорим потом.

Инженер сделал кислую гримасу. Однако Гонтран схватил его за руку и притащил к одному из окон.

— Ну, — проговорил он, — расскажи мне что-нибудь про эти созвездия…

— Прежде всего, — докторальным тоном начал Сломка, — этих созвездий на самом деле не существует: лишь положение земли в межпланетном пространстве обусловливают их кажущееся существование, в действительности же отдельные звезды, видимые для нас в составе известных созвездий, принадлежат совершенно различным системам и нередко удалены одна от другой на неизмеримые расстояния. Если бы мы перенеслись с Земли на другую планету, вид звездного неба был бы там совсем иной, вследствие перемещения нашей точки зрения. Словом, созвездия созданы перспективой. Кроме того, каждая из этих звезд, кажущихся нам неподвижными, на самом деле движется, притом весьма быстро…

— Таким образом веков через пятьсот… — вмешался Гонтран.

— Вид неба с земли будет совершенно другой. — Инженер смолк на минуту. — Всё меняется, все преобразовывается в природе, — начал он потом задумчивым голосом. — Благодаря этому беспрерывному движению, которое и есть жизнь, — смерть никогда не будет царствовать во вселенной.

Затем Сломка думал продолжать свои объяснения, как Гонтран, положив ему руку на плечо, сказал полушутя, полусерьезно:

— Друг мой, ты был бы плохим профессором, так как, вместо самых простых вещей, прямо начал с глубоких мудрствований… расскажи лучше о чем-нибудь попроще, — ну, хоть о Луне…

В это время в вагоне раздалось громкое зевание: то Джонатан Фаренгейт проявлял свою непреодолимую охоту спать. Почти тотчас же, — ничто так не заразительно, как сон, — и оба приятеля почувствовали сильное желание растянуться в своих гамаках.

— Господа, — сказала Елена, бросив взгляд на стенные часы, — уже одиннадцать! Время, пожалуй, нам и отдохнуть. Спокойной ночи!

Молодая девушка с милою улыбкой протянула руку своим спутникам и взошла наверх. Через пять минут после ее ухода лампы были потушены, и наши друзья, закутавшись в одеяла, храпели на весь вагон…

Яркий свет, бивший в лицо Гонтрану, заставил его на следующий день проснуться рано утром.

— Чёрт возьми, уже и день настал! — проговорил он и, усевшись на краю гамака, начал протирать опухшие от сна глаза.

Вслед за графом проснулись оба его компаньона.

— Далеко ли мы от Земли? — спросил инженера американец. Сломка посмотрел на часы.

— Уже шесть! Вероятно, за истекшие полсуток мы пролетели немало, — ответил он.

— Но сколько именно? — осведомился Гонтран.

— Сколько?.. Чтобы точно ответить на этот вопрос, мне бы следовало сделать одно довольно простое, в сущности, вычисление… Но ведь, все равно, ты не поймешь.

— Очень возможно, — согласился граф, — так как голова у меня словно налита свинцом… Неужели я болен? — с беспокойством добавил он. — Но нет: это, наверно, от перемены воздуха.

Сломка энергично хлопнул себя по лбу.

— У меня также какой-то шум в ушах… Но ты открыл мне глаза на причину недомогания: мы больны, только не от перемены воздуха, а как раз наоборот, — нужно скорее очистить воздух вагона, испорченный нашим дыханием, от излишка углекислоты.

— Как же это?

— Очень просто. Сломка вытащил из шкафа склянку с прозрачными, бесцветными кристаллами и положил их в плоские блюдца, которые расставил на полу. Затем он открыл кран от резервуара с чистым кислородом.

Через пять минут кристаллы, которые были ничто иное, как едкий кали, впитали в себя всю углекислоту и превратились в белый непрозрачный порошок обыкновенного поташа. Тогда инженер поднял блюдца и поставил их на место, закрыв потом и кислородный кран.

— Ну, что? — спросил он своих спутников. — Теперь лучше?

— Дышится, как на берегу моря, — отвечал Гонтран.

— Можно подумать, что находишься в долинах Фар-Веста, — добавил в свою очередь Фаренгейт.

Оба бодро вскочили со своих гамаков и уже кончали их уборку, как подъемная дверь верхнего этажа отворилась, и в ней показалось улыбающееся лицо Михаила Васильевича.

— Господа, — весело обратился он, — завтрак готов: чашка арроурута[7]… Утром ничего не может быть лучше.

Действительно, вслед за ним спускалась Елена, неся поднос с пятью дымящимися чашками. С помощью Гонтрана молодая девушка быстро накрыла на стол.

— Ура, мисс Елена! — закричал Фаренгейт, — ни одна хозяйка Соединенных Штатов не могла бы приготовить лучшего арроурута!

Михаил Васильевич, в несколько глотков осушив свою чашку и наскоро прожевав гренки, встал и поднялся в свою обсерваторию.

Окончив завтрак, Гонтран зевнул во весь рот и спросил:

— Ну, что же мы теперь будем делать? Ужасная скука!..

— Если хочешь иметь занятие, то в этом недостатка не будет, — заметил его приятель.

— Охотно!.. Что надо делать? — Помочь мне вести дневник нашего путешествия: определять скорость вагона, показания инструментов, положение светил…

Молодой человек с сомнением покачал головой.

— Если ничего лучшего не можешь предложить, то я тебе не помощник.

Затем, обращаясь и Елене, граф спросил:

— А вам, m-lle, не могу ли я быть чем-нибудь полезен?

— Не думаю, — отвечала молодая девушка, — мое дело для вас совершено незнакомо.

С этими словами Леночка вынула из шкафа какую-то книгу и уселась на диван.

— Что это за книга? — спросил Гонтран, — если это не секрет…

— О, нисколько! — отвечала, улыбаясь, его собеседница, — это поварская книга: я хочу ее изучить, чтобы иметь возможность из наличной провизии готовить вам более разнообразные блюда.

Раздосадованный граф наклонился и, отойдя от девушки, предложил свои услуги американцу.

— О, я буду очень рад, если вы поможете мне свести запущенные счета…

Гонтран сделал недовольную гримасу.

— Ну, нет, благодарю вас, — проговорил он и, растянувшись на диване, стал с нетерпением ожидать, когда подадут кофе.

Выпив кофе, каждый из пассажиров вагона вернулся к своим занятиям. Что касается несчастного графа, то он примостился у окна и целый день наблюдал небесное пространство, заинтересованный происходившими в нем явлениями: то либо бороздили болиды, быстро летя от одной планеты к другой; то комета пробегала, как огненный змей, задевая своим хвостом звезды…