Слова Михаила Васильевича были встречены глубоким молчанием. Каждый углубился в собственные мысли, ожидая роковой минуты, которая должна была или уничтожить смельчаков, или привести в исполнение отважный проект старого учёного.

Гром извержения и подземная пальба с каждой секундой все усиливались. Вагон качался, словно утлая лодка на морских волнах. При каждом ударе наши путники ожидали, что вот — вот огненная лава и сжатые газы найдут себе проход и выбросят вагон в пространство, или вдребезги разобьют его.

Однако обед окончился без препятствий….

Среди мёртвого молчания, царившего в вагоне, часы пробили шесть.

— Еще десять минут остается нам быть на земле, — проговорил Михаил Васильевич.

— То-есть под землей, хотите вы сказать? — заметил Гонтран.

— Не пора ли нам, профессор, окончательно приготовиться к отлету? — спросил Сломка.

— Какие же еще нужны приготовления? — обратился к нему американец.

— Прежде всего тщательно осмотреть, всё ли на месте, плотно ли привинчены гайки, прочны ли ремни, а затем нужно нам самим быть готовыми встретить страшный толчок при отлете.

С этими словами молодой инженер заботливо осмотрел всю внутренность вагона, убедился, что все в порядке, потом вытащил на средину особые ящики, обитые внутри толстым, эластичным слоем мягкого войлока.

— Ну-с, господа ложитесь! — проговорил он.

— Брр!.. — прошептал Гонтран, рассматривая ящики, — точно гробы!..

Тем не менее, чтобы подать пример товарищам, граф первый залез и свой ящик. В соседнем ящике поместилась Елена, за ней старый ученый и Фаренгейт.

В этих приготовлениях прошло около пяти минут. С каждой секундой подземное волнение усиливалось. Гора тряслась, словно крышка на кипящем котле. Очевидно, предсказание испанского монаха-астронома исполнялось: гигантский Котопахи пробуждался от долгого сна, и подземные газы, сжатые в его недрах, каждую секунду готовы были вырваться из своей темницы.

— Можно подумать, что пятьсот тысяч дьяволов силятся вылететь из ада через кратер вулкана, — шутливо проговорил Сломка, ожидавший, пока все его спутники улягутся.

— А что же ты сам не ложишься? — спросил его Гонтран.

— Мне еще надо кое-что сделать до отлета, — ответил инженер.

— Шесть часов восемь минут… Внимание! — дрожащим голосом произнёс старый ученый.

— Наконец-то мы летим! — весело отозвался из своего ящика американец, потирая руки при мысли о встрече с Шарпом.

В этот момент Сломка повернул электрическую кнопку, и в вагоне воцарилась беспросветная тьма. Все смолкли. Слышно было лишь сдержанное дыхание пятерых путешественников и учащённое биение их сердец. Секунды шли в томительной тоске…

Вдруг ужасающий удар чуть не разбил вагона. Слуха путешественников достиг глухой рев вулкана, сопровождаемый пронзительным свистом… Что было далее, они не слышали, потеряв сознание…

Несколько миллионов кубических метров подземного газа разом ринулись через кратер. Под их напором вагон-граната в огневидном облаке вылетел из жерла Котопахи и менее, чем за пять секунд, миновал пределы земной атмосферы. Оставив землю, он понёсся в абсолютной пустоте межпланетного пространства.

Тем временем на земной поверхности разразился целый ряд катастроф. Громадный столб пламени, высотой более полуверсты, появился над кратером Котопахи, и страшный шум на далекое расстояние потряс окрестные страны. Этот столб пламени был виден более чем на двести верст вокруг, кораблями, плывшими по Тихому океану, а волнение атмосферы превратилось в жесточайший ураган, причинённые которым опустошения были неисчислимы.

По сведениям метеорологов, циклон со скоростью 155 вёрст в час направился к северо-востоку от Эквадора, пресёк Мексиканский залив, потопив на пути пятнадцать кораблей, затем понёсся по территории Соединённых Штатов, срывал крыши, разрушая дома, вырывая с корнями вековые деревья… Через шесть часов ураган миновал американский материк и скрылся в полярном море…

В Южной Америке всё тихоокеанское побережье было потрясено землетрясением, от Квито до Вальпараисо. Особенно страшная катастрофа разразилась над той частью Кордельеров, которая образует, так называемый, узел Пастос. Великолепный фасад иезуитской коллегии в Квито, которым несколько недель тому назад так восхищался Гонтран, треснул снизу до верху. Несколько десятков других зданий столицы Эквадора превратились в груду развалин. Невдалеке оттуда, в Гваяквиле, почва вдруг опустилась и дала расселину шириною в несколько метров, из которой выходил удушливый дым. Короче сказать, в обеих Америках извержение отозвалось множеством катастроф.

В то время как Новый Свет был театром страшных переворотов, виновники этого, казалось, уже потерпели должное возмездие за причинённые ими бедствия. Глубокая тьма царила внутри вагона, не позволяя различить ничего. В этой тьме не раздавалось ни малейшего шума, ни стона, ни даже самого слабого вздоха.

Мрак и гробовое молчание… Вдруг отрывистое, громкое чихание нарушило тишину… За ним второе, третье, четвёртое, и так беспрерывно в течении по крайней мере трёх минут… Очевидно, из пяти пассажиров вагона хоть один да уцелел.

— Чёрт побери! — послышался глухой, прерывающийся голос. — Видно, я простудился!..

Едва голос произнёс эти слова, как в темноте еще кто-то чихнул несколько раз.

— Будьте здоровы! — любезно отозвался первый пассажир вагона-гранаты.

— Ба, да это г-н Сломка! — воссело воскликнул второй. — Так вы живые!..

— А почему это вас удивляет, достопочтеннейший мистер Фаренгейт?

— Помилуйте, это мне доставляет, напротив, большое удовольствие!

— Очень приятно!

— Конечно… Я было уж дрожал при мысли, что заключён с глазу на глаз с четырьмя трупами, — проговорил янки.

— Гм!.. Да, действительно, тогда беседе не хватало бы оживления, — согласился инженер, которому эгоизм американца пришёлся не особенно по вкусу.

Затем вдруг, вспомнив о своем друге, Сломка вскричал дрожащим голосом:

— А что, если наши спутники в самом деле…

Он не имел силы докончить ужасного предположения.

— Кроме нас с вами, никто не шевелится, следовательно… — холодным тоном произнес Фаренгейт.

Холодная дрожь охватила все члены молодого инженера при этих словах. Кое-как, превозмогая волнение, он вылез из своего ящика и пополз на коленях по ковру, ощупывая стенку вагона…

Вдруг радостное восклицание прекратило его поиски: он нащупал пальцами электрическую кнопку. Через секунду яркий свет озарил внутренность гранаты.

— Ура! — воскликнул янки. — Какая приятная вещь свет!

С этими словами Фаренгейт выпрямился, с удовольствием потирая свои члены, онемевшие от долгого лежанья в ящике. Между тем инженер с тревогою подбежал к ящику, где лежал граф Фламмарион.

— Гонтран! — воскликнул он, приподнимая и сильно встряхивая своего друга.

Но молодой граф оставался неподвижен, с закрытыми глазами и сомкнутыми губами.

— Умер! — с ужасом прошептал Сломка.

Не говоря ни слова, американец отстранил его и приложил ухо к груди молодого дипломата.

— Так же умер, как и вы сами! — проговорил он. — Сердце бьется нормально.

— В таком случае подержите его прямо несколько секунд, — сказал Сломка. — Я сейчас приду…

Он подбежал к шкафу, открыл его и поспешно отыскал среди стоявших там склянок флакон с какою-то мутноц беловатой жидкостью. Несколько раз взболтав жидкость, инженер откупорил пузырек и поднес к самому носу своего приятеля.