— Но это невозможно! Через две недели после отъезда Вячеслава я получил извещение от моего нотариуса, что последний выдал ему пятьдесят тысяч франков.

Молодая девушка склонила голову.

— Быть может, — в раздумье проговорила она, — г-н Сломка воспользовался этими деньгами для каких-либо других целей…

— Нет, нет! — с жаром прорвал свою невесту Гонтран, — я знаю Вячеслава, — это честнейший малый… Надо подождать еще.

Елена Михайловна несколько мгновений молчала, затем сказала голосом, в котором слышалась нескрываемая горечь:

— Ждать! Опять ждать! Когда мой бедный отец, в мрачной тюрьме, влачит жалкое существование среди преступников и убийц, обвиняя меня, свою дочь, которая не хочет оказать ему никакой помощи!..

— Но что же мы можем поделать?! — вскричал Гонтран.

— Попытаться увидеть его… Если я не могу освободить бедного папа, то но крайней мере облегчу его участь.

— Елена Михайловна, что вы задумали?

— Я решила ехать в Австрию, и к отъезду моему все уже готово. Молодой человек не верил своим ушам.

— Вы едете — проговорил он, совершенно ошеломлённый… — Но ведь австрийская полиция на самой же границе остановит вас!

— Я это знаю, — твердо возразила молодая девушка, — и намерена принять некоторые предосторожности, чтобы избегнуть внимания сыщиков.

С этими словами Леночка вышла и через несколько минут явилась перед удивлённым Гонтраном в костюме венгерской крестьянки.

— В этом наряде, — сказала она, — никто не узнает во мне дочери несчастного профессора Осипова. А теперь посмотрите мой маршрут, — и молодая девушка разложила пред женихом географическую карту, — видите, сначала я отравлюсь, через Яссы и Бухарест, по железной дороге в Браилов; здесь переоденусь и буду продолжать путь по Дунаю, на пароходе австрийского Ллойда, до самого Петервардейна…

— Но ведь это чистое безумие! — не мог удержаться молодой дипломат.

— Безумие или нет, г-н граф, но я непременно выполню свой план.

По твердому тону, которым были сказаны эти слова, Гонтран увидел, что всякое противоречие с его стороны будет бесполезно.

— Когда же вы думаете отправиться? — спросил он дрожащим голосом.

— Завтра.

— Завтра?! Так скоро! — вскричал он, хватая Леночку за руку.

— Нет, это и так уже поздно… Вспомните о том, кто страдает, одинокий, в темнице…

— Позвольте мне по крайней мере сопровождать вас! — умолял граф. Леночка отрицательно покачала головою.

— Нельзя… Это привлечет внимание полиции и погубит весь замысел.

Гонтран сделал жест отчаяния.

— Конец моему счастию! — с тоской проговорил он.

— Нет! — энергично возразила его невеста. — Будьте мужественны, граф… Мы ещё увидимся, клянусь вам… Внутреннее чувство подсказывает мне это…

Она произнесла эти слова с такой уверенностью, что граф и сам почувствовал слабую надежду…

На другой день, утром, молодой дипломат, печальный и убитый, явился на вокзал Николаевской железной дороги, надолго проститься с той, за кого он с радостью отдал бы саму жизнь. В последние минуты перед разлукой он пожирал глазами это милое личико, подернутое тенью грусти, эти русые волосы, своевольно выбивавшиеся из-под шляпы, эти голубые глаза, на которых блистала слеза… Не отрываясь от дорогого образа, Гонтран словно хотел на всю жизнь запечатлеть его в своей душе…

В последний раз свистнула машина, и скоро поезд, выбрасывая клубы дыма, тронулся по направлению к Москве… Молодой дипломат тоскливо смотрел в ту сторону, где из окна вагона развевался белый платок… Наконец поезд исчез в туманной дали, и Гонтран почувствовал, словно что-то порвалось в его сердце.

Прошло несколько дней со времени отъезда Леночки, дней тоски и одиночества для молодого дипломата. Граф Фламмарион подумывал уже о том, чтобы бросить службу в опротивевшем ему Петербурге, как вдруг он получает из Парижа лаконическую телеграмму:

Прочитав ее, Гонтран испустил крик радости.

— Верный друг, — сказал он, — я знал, что ты не можешь не исполнить обещанного!

Только мысль о невесте омрачала радость молодого человека. Через шестьдесят часов Гонтран уже был в Париже и, наняв фиакр, приказал вести себя на бульвар Монпарнас, где обитал его друг, под самой крышей одного высокого дома.

Занимаемые здесь молодым инженером апартаменты далеко не были роскошны. Они состояли всего из двух обширных комнат, из окон которых виднелась величественная панорама северной части Парижа. Одна из комнат служила вместе библиотекой, рабочим кабинетом, обсерваторией и гостиной. Другая исполняла роль лаборатории и спальни. На последнее ее назначение указывала стоявшая у стены простая железная кровать с тонким, как блин, матрасом и вытертым одеялом.

В углу лаборатории находилась печь, вся уставленная тиглями и ретортами разнообразных размеров, среди которых возвышался перегонный куб с змеевиком. Расположенные по стенам столы были заняты множеством склянок с химическими веществами, массой колб, эпруветок и пробирных цилиндров. На большом столе у окна стояли химические весы и, под стеклянным колпаком, большой микроскоп со всеми принадлежностями.

В другой комнате, — библиотеке, вместо столов, по стенам стояли огромные стеклянные шкафы с книгами и физическими инструментами: электрическими машинами разных систем, пневматическими насосами, гальваническими элементами, фотографическими приборами, телескопами, лупам и и т. п. Всю меблировку этой комнаты составляли несколько трехногих стульев, оборванная кушетка и этажерка. Ни ковров, ни картин, ни даже занавесок на окнах не было и в помине. Г-н Сломка, хотя и не был монахом, совершенно не признавал всех подобных прихотей.

Книги, аппараты, да еще коллекция трубок, развешанных по стенам, — вот все, о чем он заботился.

— Это ты! — воскликнул он, увидев входившего Гонтрана.

— А ты разве не ждал меня?

— Ждал, как же, но не ранее как через несколько дней. Я не предполагал — прибавил он с насмешливой улыбкой, — что у тебя хватит храбрости уехать из Петербурга так скоро.

При этих словах лицо Гонтрана подернулось облаком печали.

— Увы! — проговорил он, — вот уже восемь дней, как Елена уехала.

— Как! Куда?

Молодой дипломат в коротких словах передал приятелю о замысле молодой девушки.

— Ах, эти женщины! — с досадой воскликнул Всячеслав, выслушав Гонтрана и запуская всю пятерню в свои густые волосы. Самая лучшая из них никуда не годится!

С этими словами хозяин стал шагать по комнате, насвистывая сквозь зубы какую-то песенку. Потом, остановившись, он отрывисто спросил гостя:

— Что, ты не очень устал с дороги? Можешь сопровождать меня?

— Куда?

— В Ножан-на-Марне.

— А что делать?

— Посмотреть на мой аппарат.

— Едем.

Через час оба приятеля уже сходили с трамвая около Венсенского форта и пешком направились по тенистым аллеям парка. Миновав Фонтенэ, Сломка свернул в один из глухих переулков и остановился у двери, на которой висел огромный замок. Молодой инженер вынул из кармана ключ и вложил его в замочную скважину. Дверь отворилась, и оба спутника очутились на обширном пустыре, среди которого одиноко возвышался большой сарай.

— Но где-же твой славный аппарат? — спросил оглядываясь по сторонам, Гонтран.

— Там, — указал рукой на сарай г. Сломка. — Он не собран еще, во-первых, потому, что двигатель не готов, а кроме того и места в сарае мало… Я должен был придать своей птице весьма большие размеры, чтобы она была в состоянии поднять четырех человек.