— Территория Костомарова.

— Тетя Женя там уже была — еще вчера. Жора, ты знаешь процедуру, а время идет…

— Это твой родственник, что ли? — догадался, наконец, Толстолобов. — Так бы сразу… Хочешь, чтобы я… Ну, по старой памяти…

— За мной должок, — быстро сказал я.

— Само собой. Говори данные.

Я сказал. И о том, куда собрался Николай Генрихович, и о том, что не появился на регистрации, и о такси, и о выключенном мобильнике. Тетя Женя все время порывалась что-то вставить, но я останавливал ее жестом: не надо мешать, сами разберемся.

— Больницы, морги… — начал Толстолобов.

— Исключи. Я все обзвонил.

— Понятно. Ладно, я сейчас свяжусь с Костомаровым и с ребятами из ГИБДД. Твой номер я вижу. Жди, перезвоню.

— Может, нам подъехать? — спросил я, поскольку тетя Женя подавала мне вполне определенные знаки.

— Пока не надо, — сказал Толстолобов. — Послушай, у тебя пенсионка идет, есть вообще какие-нибудь отчисления?

Я не сразу понял, о чем он спрашивает, и на мгновение помедлил с ответом.

— Пенсионка? Да, есть программа. А что, ты хочешь…

— Нет, спрашиваю просто так, — быстро сказал Толстолобов. — В общем, жди.

— Ну что? — спросила тетя Женя.

— Сейчас займутся.

— И даже заявления не надо?

— Потом напишете, задним числом, — сказал я. — Некогда сейчас.

Тетя Женя хотела сказать что-то о московской милиции, я даже представлял, что именно, произнести эти слова вслух она не могла, но наверняка подумала.

— Выпьем еще кофе? — спросил я. — Сейчас нам с вами все равно ничего не остается…

— Колю найдут? — спросила тетя Женя, ответ предполагался только утвердительный, и потому я ответил:

— Конечно.

Если бы я позволил себе усомниться, меня не только не напоили бы кофе, но, скорее всего, спустили бы с лестницы с требованием никогда и ни при каких обстоятельствах не переступать порога этой квартиры.

Мы сидели с тетей Женей на кухне, мобила лежала между нами посреди стола, кофе был, вообще-то, бурдой, видимо, тетя Женя перепутала банки, но я не стал говорить ей об этом. Надо было как-то отвлечь ее от ненужных мыслей, и я спросил:

— А это затмение… зачем его наблюдают? Тысячи раз видели.

— Совсем разные вещи — знать, что кто-то видел, и увидеть самому. Такое выпадает раз в жизни.

— Разве Николай Генрихович… Да вы же вместе ездили, помню, Николай Генрихович рассказывал.

— Да, — кивнула тетя Женя. — В восемьдесят шестом, на Камчатку. Интересное было затмение, с погодой повезло, корона была отличная, никогда не забуду.

— Вот-вот, — подхватил я. — Зачем же Николай Генрихович… То есть, я хочу спросить…

— Почему он сейчас поперся в эту экспедицию? — тетя Женя не стала выбирать выражений, видимо, не раз спорила с мужем, не пускала, говорила то же, что я сейчас хотел сказать, но ведь Николая Генриховича не переспоришь, и если он во что-нибудь упрется… — Да потому, что есть у него идея, которую он собирается во время затмения проверить.

С идеями у Н.Г. проблем не было никогда. Проблемы были у него со здоровьем — не в молодости, конечно, когда они с тетей Женей летом путешествовали по Союзу, объехав его вдоль и поперек, а большей частью — не объехав, а исходив пешком, Николай Генрихович очень любил пешие переходы, тетя Женя этим от мужа заразилась, они как-то пересекли на своих двоих пустыню Кара-Кум — не всю, слава Богу, но какой-то участок, день или два пешего перехода, тетя Женя часто об этом рассказывала: какая была жара (еще бы — июль месяц!), и как плевался верблюд (какой верблюд — они же пешком шли, или верблюд в это время тащил за ними рюкзаки и палатки?), и как они нашли оазис, оказавшийся заброшенной буровой установкой, кто-то искал там воду, но не нашел, и все заржавело, будто не на солнце, а в болоте.

— Что за идея? — спросил я просто для того, чтобы потянуть время.

Тетя Женя посмотрела на меня с сомнением, но и она понимала, что нужно о чем-то разговаривать, иначе захочется плакать, а если себя распустить, то…

— В общем, — сказала она, — когда Коля подавал заявку на участие, то писал, что хочет проверить эффект двойного гравитационного линзирования.

— Двойного… — повторил я, не поняв двух последних слов.

— Ну… Ты знаешь, что свет — это такие частицы, фотоны?

— Вообще-то, — обиделся я, — я окончил физматшколу и еще не совсем забыл… Свет, насколько я помню, не только частицы, но еще и волны. Электромагнитные.

— Правильно. И когда луч проходит мимо очень массивного небесного тела… звезды, например…

— Или черной дыры, — подхватил я, и тетя Женя посмотрела на меня с подозрением: не разыгрываю ли я ее, сам все знаю, а делаю вид… Я вид не делал, о черной дыре вспомнил потому, что она сказала о массивном небесном теле, тут ассоциация и сработала.

— Или черной дыры, — согласилась она. — Или нейтронной звезды. Или квазара. Или галактики. Неважно, лишь бы масса тела оказалась достаточно большой, чтобы поле тяжести отклонило луч света от прямой линии. Так же, как линза отклоняет лучи с их пути, и если линза выпуклая, то свет собирается в одной точке, фокусируется.

— Как в фотоаппарате, — вставил я.

— Как в фотоаппарате, — согласилась тетя Женя. — Поле тяжести звезды или квазара выполняет роль линзы.

— Вспомнил! — воскликнул я. — Проходили в десятом классе: как доказывали теорию относительности. Типа: если Солнце притягивает луч света, значит, Эйнштейн прав. Как раз во время затмения это и доказали. Обычно звезды рядом с Солнцем не увидишь, а во время затмения — можно. Сфотографировали небо до затмения, ночью, а потом — во время затмения, чтобы рядом с солнцем. И какая-то звезда сдвинулась с места.

— Да-да, — рассеянно сказала тетя Женя. — Эддингтон в тысяча девятьсот девятнадцатом наблюдал в Южной Африке…

— Так далеко?

— Можно и ближе, но тогда пришлось бы ждать лет десять.

— Понимаю. А Николай Генрихович… После Эддингтона этот эффект наблюдали, наверно, сто раз?

— Сто не сто, но наблюдали, конечно.

— Тогда зачем…

— Толя хочет отнаблюдать двойное линзирование, понимаешь?

— Нет, — честно признался я и посмотрел на часы: после звонка Толстолобову прошло полтора часа, мог бы уже и позвонить, если что… Значит, пока ничего?

— Двойное линзирование — это… Есть очень далекий квазар и расположен он точно за очень массивной спиральной галактикой.

— За галактикой? — повторил я, все уже поняв, но изображая неведение, пусть расскажет, а я послушаю, время пройдет…

— За, — сказала тетя Женя. — Но мы этот квазар видим, потому что галактика играет роль линзы. Ее поле тяжести изгибает лучи света от квазара и направляет их так, что мы с Земли можем их обнаружить. Галактика получается как бы в ореоле, и этот ореол — искривленные лучи света от квазара.

— Ага, — догадался я. — И эта парочка… ну, квазар с галактикой, оказались на пути Солнца как раз во время затмения.

— Редкий случай! — воскликнула тетя Женя. — Лучи света от квазара искривляются еще и в поле тяжести Солнца, понимаешь? Стоят две линзы: одна — галактика, другая — Солнце.

— Понимаю, — протянул я, понимая, на самом деле, лишь, что тема иссякает, и сейчас тетя Женя подумает…

— Твой знакомый что-то не звонит, — сказала она. — Может, ты ему сам позвонишь?

Я, собственно, так и собирался, но в это время затренькала мобила, номер, с которого звонили, был скрыт — наверняка Жора.

— Слушаю, — сказал я.

— Юра? — я не узнал голоса, все-таки мы два года не разговаривали. — Это Стас. Ты просил кое-что для тебя выяснить…

Стас Ламин, конечно. Два года назад он был простым опером, работал на земле, неужели так и остался в прежней должности? Наверно. Парень он исполнительный, но не более того. Похоже, Жора увидел вошедшего случайно в кабинет Ламина, подумал, что есть на кого скинуть…

— Да-да, — торопливо сказал я.

— Ну, слушай, — Стас то ли бумаги перелистывал, то ли деньги считал. Тетя Женя смотрела на меня во все глаза и пыталась по выражению моего лица догадаться о том, что мне говорили. — В Новосибирск твой Черепанов не вылетел — ни тем рейсом, понятно, ни следующими, там было еще два вчера и один сегодня утром.