Только это был не мой дом, не так ли? Это был дом Нокса.

Я проделала весь этот путь, чтобы начать новую жизнь. Я переехала через всю страну. И чуть больше двух месяцев спустя я жила под крышей, которая мне не принадлежала. Говоря словами Джилл, я спала с ним. Что произойдет, если Нокс решит, что мы слишком обременительны? Что он захочет вернуть свою одинокую, легкую жизнь?

Каждое сомнение, каждая неуверенность терзали меня по дороге домой. Каждый день. Мои нервы подрагивали, как деревья на ветру, когда я ехала по гравийной дороге. Дом появился в поле зрения, я нажала на кнопку гаража, заезжая внутрь. Я вытащила Дрейка и перекинула ручку его сиденья через мою руку, когда Нокс припарковался на своём месте.

— Что случилось с Дрейком? — спросил он, выходя из своего грузовика.

— Ничего, — я отмахнулась от него.

Он знал, что это ложь, но промолчал, ведя нас к своему дому и закрыв дверь, когда мы все оказались внутри.

— Мы делаем пристройку к дому.

— А?

— Мне не нравится, что приходится тащить его через снег, чтобы попасть внутрь, — он нагнулся и отстегнул Дрейка, вытаскивая его. Только когда он оказался на руках у Нокса, плач прекратился.

Конечно, он перестал плакать. Он был со своим вторым любимым человеком.

Я была третьим, и то с натяжкой.

— Мемфис.

— Нокс, — я прошла мимо него, взяв автокресло и сумку Дрейка для яслей, в гостевую спальню.

Я была одна недолго. В комнате послышались шаги Нокса.

— Ты вышла из того детского сада на грани слез.

— Да, ну… — я поставила сумку на пол и вытащила грязные бутылочки. Не дай Бог, чтобы Джилл действительно сполоснула их для меня. — Это нормально.

— Почему это нормально?

— Потому что Джилл, воспитательница, любит Дрейка, — я вскинула руки. — Она любит его. Она его балует. И любая другая мать была бы просто счастлива, что её ребёнка любят и балуют, но мне больно. Мне больно, что он предпочел бы остаться с ней, чем вернуться домой со мной. И мне больно, что у нас нет дома, куда мы могли бы вернуться. Это твой дом. У меня нет дома. И мой единственный член семьи — маленький мальчик, который…

— Любит тебя, — Нокс шагнул вперёд и передав мне Дрейка, подавив остатки моей бессвязной вспышки. Затем он обнял нас обоих. — Он любит тебя. Потому что ты хорошая мать.

Я посмотрела на своего сына, который уже перестал плакать и был занят тем, что сжимал в кулаке мои волосы. Его карие глаза были такими большими и выразительными. Его лицо такое маленькое и совершенное, — Он — весь мой мир. Я просто хочу быть его.

— Так и есть, милая.

Я встретилась с голубым взглядом Нокса.

— Правда?

— Разве я стал бы тебе лгать?

Нет. Разочарование просочилось из моих костей.

— Что со мной случилось? Раньше я была так уверена в себе. Теперь я во всем сомневаюсь. Я постоянно сомневаюсь в себе. И я ненавижу это.

— Эй, — он притянул меня к себе, и я зарылась в его грудь, втягивая его пряный запах. Его объятия и этот запах были единственными причинами, по которым я спала на этой неделе. Он обнимал меня каждую ночь, наши конечности были переплетены, наши тела обнажены, пока я не отключила страхи и неуверенность, чтобы отдохнуть.

— Почему ты хочешь меня? — прошептала я. — Я ходячий беспорядок.

— Пойдём со мной, — он отпустил меня, взял за руку и повёл на кухню. Затем он вытащил табурет с под острова и похлопал по сиденью. — Держи Дрейка.

Я взяла сына на руки и посадила его на колени, слегка подпрыгивая.

По выходным было проще уложить его. Позволить ему расслабиться на своем игровом коврике. В будние дни, после того как он провёл восемь или девять часов на руках у Джилл, мне было труднее отпустить его. Поэтому я держала его на руках, и мы оба смотрели, как Нокс обходит островок и достает еду из холодильника и кладовки.

Он открыл упаковку бекона и положил его на сковороду, жир плавился и разлетался брызгами. Он достал контейнер с мукой и высыпал черпак прямо на стол. Затем он сделал колодец, разбив в него три яйца и посыпав всё это солью.

Он превратил муку и яйца в тесто, его пальцы были грязными, когда он разминал его, превращая из липкой кашицы в идеальный гладкий шар. Затем он взялся за нож, нарезая хрустящий бекон, затем петрушку перед тем, как натереть сыр.

Он продолжал работать, пока не наполнил две тарелки пастой карбонара, а когда поставил передо мной мою, он просто поцеловал меня в висок и протянул мне вилку.

Дрейк начал извиваться в середине ужина, поэтому я извинилась и убежала в ванную, чтобы искупать его. Затем я села с ним на кровать и покормила его бутылочкой. Он заснул почти мгновенно.

Нокс был там же, где я его оставила: сидел у островка, листая свой телефон. Окружённый беспорядком. Когда он услышал меня, телефон был отложен в сторону.

— Он спит?

— Ага, — я потянулась за своей тарелкой, но он взял её из моих рук, поставив на прежнее место.

Когда он встал, его лицо было нечитаемым, а выражение закрытым.

— Тебе понравился ужин?

— Это было потрясающе, — всё, что он готовил, было потрясающим.

— Хорошо. Теперь оглянись вокруг.

На кухне была катастрофа. На его рубашке были брызги жира, а на джинсах — мука. Столешницы и плита нуждались в тщательной чистке. Полы нужно было вымыть, а посуду убрать в посудомоечную машину.

— Самые сумасшедшие дни на кухне заканчиваются беспорядком на каждой поверхности. В такие дни я выхожу за дверь настолько измотанным, что едва могу держать глаза открытыми по дороге домой. Страсть рождается из беспорядка, Мемфис, — он запустил руки в мои волосы. — Как и всё прочное.

Мой стрежень покосился.

— Ты заслуживаешь…

— Тебя.

— Я собиралась сказать лучшего.

— Нет. Я заслуживаю тебя. Потому что я хочу тебя. И, чёрт возьми, я заслужил тебя. Всем тем дерьмом, через которое прошёл. Ад, который ты пережила. Кого, блять, волнует, что это беспорядок? — он обвел комнату запястьем. — Всё именно так, как и должно быть.

— Но…

— Чёрт возьми, Мемфис. Прекрати спорить со мной, — в мгновение ока он поднял меня и посадил на островок. Вилка выпала из рук, со звоном упав на пол. Затем он встал между моих ног, удерживая мой взгляд, наши носы соприкасались. — Позволь мне всё прояснить. Ты моя. Дрейк — мой. На все ваши сегодня и каждое завтра. Мои. Ты не хочешь меня?

— Конечно, я хочу тебя.

— Тогда, блять, поцелуй меня.

Я поднесла руки к его лицу, но, когда он наклонился, я оттолкнула его. Потому что мне тоже было что сказать.

— Я боюсь.

— Ни хрена себе.

Я закатила глаза.

— Я немного схожу с ума.

— И что? — он снова наклонился, на этот раз более настойчиво. — Сходи с ума. Бойся. Ты не прогонишь меня.

В его голосе был вызов. Как будто он знал, что я хочу усомниться в нем, поэтому он провоцировал меня. Провоцировал оттолкнуть его, потому что он не уйдёт.

— Ты тоже мой, — прошептала я.

— Я знаю, — он наклонился ко мне, и на этот раз я позволила ему захватить мои губы. Он провёл языком по моей нижней губе, и когда я открылась для него, он проник внутрь, не колеблясь ни секунды, подхватил меня на руки и понес по коридору в спальню.

Джинсы и футболка с длинными рукавами, были мгновенно сняты, оставив меня только в черном лифчике и трусиках. Я расстегнула пуговицу на его джинсах, пока он тянулся за шею и стягивал рубашку через голову.

Мои руки блуждали по сильным мышцам его груди, опускались к рельефному животу и линиям на бёдрах. За окнами бушевала метель. Здесь, мы, вместе, пылали.

Нокс обхватил меня за спину, а его язык и губы пожирали меня, никуда не отпуская, прижимая меня к своей тёплой коже. Другой рукой он залез в мои трусики, его длинные пальцы нашли мой центр.

Он гладил мои влажные складочки, мучая меня своими прикосновениями.

Я задыхалась у его рта, когда начала дрожать. Он играл со мной, погружая палец внутрь, потирая мой клитор. Мои бедра покачивались в такт его движениям.