Вспышка…
Черная собака прильнула к ее ногам, огрызнулась на чудовищ. Бросилась на одного, но двое других уже устремились к Шепсет. Нахт обернулся, едва не пропустив удар.
Изувеченная рука легла ей на плечо, становясь ее продолжением.
«…рядом с тобой…»
Иная воля повела ее, подхватывая выроненный одним из ушебти хопеш. Это были не ее отточенные движения, не ее сила. Шепсет никогда не умела крошить чужую плоть, находить уязвимые места, уклоняться от стремительных ударов. Руджек вел ее, стал ею, вставая спиной к спине с Нахтом, рассекая сомкнувшееся вокруг них кольцо. Тени его воинов и мертвых девушек поднимались за нападавшими, обволакивая липким туманом, сковывая, замедляя.
Именно в тот миг воля чародея дала трещину, и Шепсет почувствовала это. Руджек вытолкнул ее вперед, став ее глазами в потустороннем мраке гробницы. Она должна была настичь Сенеджа, остановить во что бы то ни стало.
Удар со спины сбил ее с ног. Чьи-то неживые руки сомкнулись на ее горле, заставляя ослабить хватку на хопеше. Руджек замешкался – неосторожный рывок, и это нечто сломает ей кости. Он мог бы вести ее тело дальше даже изломанным, но Шепсет была благодарна ему, что все же не пошел до конца.
Этот ушебти отличался от остальных, изломанный, похожий на паука или скорпиона с несколькими парами конечностей и все еще носящий лицо своего хозяина. Это лицо улыбалось, повторяя улыбку Сенеджа.
Руджек дернулся, силясь высвободиться, но даже его силы оказалось недостаточно. Шепсет судорожно вздохнула, выронив хопеш.
– Все закончилось, девочка. Мертвые могут вести тебя – но что насчет него? – спросил Сенедж почти сочувственно. – И как долго, ты думаешь, он сумеет здесь протянуть, если пустить ему кровь как следует? Тебе ли не знать… твари Той Стороны так любят вкус чужой жизни…
Ушебти чародея чуть повернул ее голову, позволяя увидеть Нахта. Меджай был ранен, но все еще сражался, все еще пытался прорваться к ней. И черная собака была подле него, защищая, бросаясь, разрывая мощными челюстями сотканную из теней и песка плоть.
Кровь… это был не запах – особый привкус и свет, разлившийся в полумраке. И Шепсет уже слышала шепотки, шелест, шарканье, скрежет Тех, кто собирался сюда на пир. Мысли заметались.
Она хотела бы позвать на помощь… но не знала даже, кого. Владыку? Ее Богиню? И совсем как в детстве, когда она впервые встретилась со своими кошмарами, ей инстинктивно хотелось закричать: «Мама!» Мама…
Мамина колыбельная, отгоняющая тварей… Ее самый первый колдовской оберег…
Шепсет распахнула глаза, различая Сенеджа взором Руджека.
И улыбнулась.
– Приблизься, ты, приходящий из тьмы, кто входит украдкой.
Его нос позади него, его лицо перевернуто.
Он обретает то, зачем пришел…
Ее голос набирал силу, и шепотки смолкли. Твари, которых она училась изгонять, прислушивались к ее зову.
– Приблизься, ты, приходящая из тьмы, кто входит украдкой.
Ее нос позади нее, ее лицо перевернуто,
Она обретает то, зачем пришла!
Крик Сенеджа был полон гнева, но в нем уже различимы были нотки страха. А Шепсет продолжала свой искаженный речитатив, впервые опуская свои защиты и давая невидимым многоликим чудовищам то, чего они всегда искали – цель.
Она слышала их легкую поступь, слышала их вкрадчивый шепот.
– Пришла ты успокоить это дитя? Так успокой его!
Пришел ты забрать его? Так забери его!
Ушебти, удерживающее ее, рассыпалось в прах. Шепсет распрямилась, стараясь смотреть только вперед, на Сенеджа, боковым зрением видя Тех, на кого нельзя было смотреть. Чародей вскинул руки, но речитатив его заклинания мерк в многоликом шепоте тварей.
– Ибо рву я защиту из травы Эфет, причиняющей вам боль,
Из лука и сладкого меда…
От воя, похожего на звериный, пространство гробницы содрогнулось.
И Сенедж сделал то, на что надеялась Шепсет – разорвал наброшенную им завесу, чтобы сбежать.
Пол гробницы содрогнулся, посыпались мелкие камешки. А когда жрица открыла глаза – вокруг них был просто зал, небольшой зал разоренного погребения, переставший быть преддверием Той Стороны. Нахт с хопешем наготове растерянно озирался – вокруг больше не было противников, как не было больше ни тварей, ни мертвецов. Его бок и плечо были рассечены, но меджай словно не замечал пока, не успев еще очнуться от горячки боя.
У алтаря у подножия ложной двери лежал Имхотеп. Шепсет бросилась к нему, опустилась на колени.
Жрец чуть улыбнулся.
– Я не проиграл, – прошептал он чуть слышно. – Посмотри, забрал у него то, что он принес… здесь, где твои корни…
Он вложил что-то в руку девушки, сжал ее пальцы слабеющей рукой. Сквозь мутное стекло выступивших слез Шепсет увидела фигурку – восковую фигурку с ее лицом, как во сне.
Имхотеп провел пальцем по воску, стирая узор надписей и ее имя, дававшее заклинаниям силу. Дернул иглу, пронзавшую сердце – средоточие мыслей и чувств.
– Вот так… – выдохнул жрец, откидываясь на спину. Его лицо было таким умиротворенным, словно он никогда не знал боли. – Пора тебе стать собой…
«Возможно, чтобы выйти к самой себе навстречу, тебе тоже нужно пережить некое значимое событие…»
В тот миг, когда она услышала шелест легких крыльев его смерти, Шепсет поняла вдруг, что, как когда-то, словно смотрит в более темное свое отражение, а потом вдруг оказывается с ним спина к спине, разделенная и единая.
Восковая статуэтка в ее руках, собранная из плохо подогнанных друг к другу фрагментов, раскололась на части.
А части ее самой сошлись воедино…
Эпилог
Шепсет
Шепсет стояла, прислонившись плечом к порталу незаконченной гробницы, глядя на некрополь, на уходивших в гарнизон меджаев, уносивших с собой тело Имхотепа. Рассеянно она поглаживала черную собаку, сидевшую у ее ног. Наверное, она должна была испытывать радость победы и глубокую скорбь, но внутри осталась только тишина. Хрупкая тишина, как перед рассветом, когда есть еще время народиться надеждам нового дня.
Нахт остановился рядом, провожая взглядом процессию. Его лицо было спокойным и серьезным.
– Пойдем, – тихо проговорил меджай, протянув ей открытую ладонь. – Ладья чати не будет ждать нас. До рассвета не так уж много времени…
Взгляд жрицы коснулся его наскоро обработанных перевязанных ран, скользнул по хопешу, на котором не осталось следов крови, ведь потусторонние твари не кровоточили.
– Ты проводишь меня и вернешься в Ипет-Сут? – спросила она, вкладывая ладонь в его. Даже во внутренней тишине оставалось место надеждам.
– Конечно нет, – усмехнулся Нахт. – У меня приказ.
Шепсет опустила взгляд, вспоминая, как он догнал ее на тропе. И пришел в сопровождении храмовых воинов – а значит, с благословения госпожи Мутнофрет. Какую же сделку ему пришлось заключить?
– А как же обещание? Цена за помощь? – спросила она.
– У всего есть цена. И эту придет время платить, просто чуть позже, – ответил меджай и повел ее прочь из некрополя.
На рассвете ладья покидала берега Уасет, плавно рассекая темные воды Итеру. Небольшая группа жрецов и воинов провожала их на пристани, возглавляемая Певицей Амона.
