Когда он закончил выводить последний символ Кровавой Энграммы, его руки и ноги тряслись, словно в припадке, а в голове гудело так, что охотник ничего больше не слышал кроме стаккато своего обезумевшего сердца. Собравшись с силами, он завершил Энграмму, заключив все символы и себя самого в круг – столь ровный, какие у него в Академии не получались даже с циркулем.

Охотник с хрустом распрямился, чувствуя, как эмонит переполняет его и вот-вот разорвет изнутри каждый атом вибрирующего в запредельном экстазе тела. Он неистового завопил, ибо последние слова заклинания надлежало произносить именно так – криком. А потом что-то лопнуло в глубине космоса – с таким звуком ломается лед на луже, когда прохожий наступает на него каблуком. Но этот звук слышал только Бладхаунд, да еще может с десяток существ на всей планете.

Он раскинул руки в стороны, разрывая реальность пополам и добровольно принимая на себя роль ворот между двумя мирами. С другой стороны его уже ждали – щупальца окровавленной тьмы выплеснулись из тела Бладхаунда, проходя сквозь его плоть иллюзорными сгустками темной материи и приносят ему непередаваемые страдания. Он кричал и содрогался всем телом, но знал, что нельзя сходить с места, иначе ритуал прервется и все будет зря.

Щупальца распластались по комнате, опутали в ней все поверхности и предметы. Они жадно выпивали эмонит, который щедрым потоком вливался в помещение, будто вода в воронку. А когда ни капли не осталось, щупальца в слепой злобе хлестнули по стенам, оставив на них глубокие трещины и проломив доски пола в нескольких местах. Кровать едва не переломилась пополам, а от холодильника остался только неравномерно покореженный эллипс ржавого металла.

Напоследок щупальца облизали тело Марка и схлопнулись в нем, возвращаясь в родной мир. Парень тут же рухнул на колени и его вырвало желчью. Мышцы свела судорога, он завалился на бок и его вырвало снова – в этот раз к желчи примешалась алая кровь и немного мутной черной жидкости, которая теперь тоже бежала по его венам.

Охотник знал, как это называется. Откат. Возвратный удар энергии после мощного заклинания. Он принес Храму Тайн небывалую жертву и будет вознагражден, но – позже, когда на той стороне полученные в ходе ритуала души скуют кандалами забвения, а на их тонкие трепещущие шеи наденут обручи непрекращающейся ни на миг боли. Так это работает – когда приносишь в жертву одного человека, все проходит быстро и плату ты получаешь сразу. Но сегодня он переправил на ту сторону десятки тысяч и это займет время. Что ж, и в аду страдают от бюрократии!

Перед глазами все плыло, руки не хотели слушаться, ноги уже отказали. Марк с трудом дотянулся до погнутой кровати и рывком подтащил ее к себе. Отодвинулся сам, затем вновь подтянул кровать, чтобы скрыть обуглившиеся символы на полу. Охотник понимал, что вот-вот отрубится и может проваляться в беспамятстве очень долго. Тем временем в его комнату обязательно кто-то заглянет и лучше бы этому кому-то не видеть Кровавую Энграмму. А что стены все потрескались и холодильник смят в железный шар – так это мелочи, «Скиния» на своем веку и не такое видала!

Наконец, Бладхаунд затянул свое окончательно одеревеневшее тело на кровать. С тихим вздохом он раскинулся на простынях, покрытых пятнами, о происхождении которых лучше даже не думать, и последние слова, сорвавшиеся с его губ, сложились в заклинание Темного Заговора. А потом он провалился во тьму. И в той тьме его ждали демоны, жадные и злые. И эти демоны почтительно склонились перед ним.

Марк очнулся и встал, не вполне понимая, что за пространство разворачивается вокруг него. Все пребывало в неестественном замедленном движении, как если бы он смог увидеть стекание зеркала, запертого в раме из человеческой кости.

Парень сделал шаг вперед, но оказалось, что он движется одновременно в нескольких направлениях. Привычная сетка декартовых координат дала сбой, и Марк понял, что вот-вот подступит тошнота, его голова закружится и он упадет, скатившись в бездну, к основаниям пульсирующих стен и спиралевидных колон, уходящих куда-то вдаль за пределы его зрения.

Но мозг как-то ухитрился подстроиться под это безумие и охотник сделал еще один шаг, раскинув руки в стороны, чтобы создать для себя иллюзию равновесия. Он чувствовал запах железа и серебра, гноя и желчи. Но это не пугало, не отвращало, а почему-то казалось естественным. Он хотел обернуться, чтобы посмотреть на ложе, с которого поднялся, но это оказалось слишком трудной задачей для его координации, привыкшей к трехмерному пространству.

Охотничье чутье не работало, он едва ощущал собственное тело, а зрение продолжало играть в шарады, но Марк знал, что ему не нужно оставаться на месте. Ему нужно идти… вперед? И он шел, мимо чьих-то закольцованных стенаний, которые повторялись раз за разом на высокой ноте, точно сирены на лайтерах Стражей. Он шел мимо провалов, которые срывались в невидимый с такого расстояния потолок нескончаемыми потоками крови. Он видел боль, которая в этом мире заменила темную материю, заполнив пространство между ядрами атомов и их электронами на искривленных в причудливом танце орбиталях.

Он продолжал идти, лишь условно осознавая, что движется по циклопическому залу, а рядом с ним есть еще кто-то, возможно – такой же как он. Но едва охотник пытался скосить глаза в бок, как перспектива тут же менялась и оказывалось, что он смотрит себе под ноги или вверх. Поэтому чужие движения он мог улавливать лишь на периферии зрения. Это должно было раздражать или даже вызывать гнев, но Марк ничего не чувствовал. Или скорее не понимал, что чувствует.

Наконец, он прошел сквозь высокие двери, которые выглядели как разомкнувшаяся и вновь сомкнувшаяся за его спиной мембрана, иссеченная алыми и черными прожилками, в глубине которых струилось что-то белесое, живое. Он вновь едва не упал (а может и упал), когда понял, что зал, из которого он вышел, был лишь пылинкой в этом чудовищном титаническом мире, где любое движение одновременно напоминало и течение и вибрацию.

Марк подошел к парапету, который сам прильнул ему навстречу и в его балясинах парень увидел искаженные страхом и невероятными мучениями лица, некоторые – человеческие, но большинство – гротескные, неприятные, неузнаваемые. Похоже, не все из них даже были гуманоидами, но их выпученные глаза с отрезанными веками роднил отражавшийся в них ужас, а изуродованные гортани, превращенные чьей-то злой волей в окровавленные изрезанные пещеры, каждое мгновение рождали новые крики, бесконечно повторяющиеся в этом мире, где границы пространства находились не вне, а внутри.

Охотник попытался опереться о парапет, но не смог. Тогда он опустил взгляд и с ужасом понял, что его руки… о нет, это больше не руки… и вовсе не его…

Марк с криком подпрыгнул на кровати, когда ледяной поток обрушился ему на голову, плечи и грудь. Сон мгновенно прошел, а все, что он видел, пребывая в забвении, сразу забылось. Может, потому что разум так защитил своего хозяина. А может, ничего этого не было вовсе.

– Ох, твою ж… – протянул он, готовясь ко всем тяжким, свойственным столь внезапному пробуждению. Однако его тело ощущалось безупречно. Каждый мускул налился такой мощью, что Марку даже показалось, будто он стал выше, а его мышцы увеличились в размере как минимум вдвое.

Он осмотрел себя и понял, что первое впечатление не погрешило против истины. Мышцы и правда стали больше, рельефнее. Кожа сильно посветлела, а вот вены, которые проглядывали сквозь нее, выглядели черными кабелями – толстые, набухшие. Ногтевые пластины на ногах и руках тоже почернели, удлинились, заострились.

Проведя языком по зубам, чтобы подтвердить догадку, Марк хмыкнул. Его зубы деформировались, стали треугольными и скосились внутрь, как у акулы. Даже длина волос увеличилась и теперь у парня была внушительная шевелюра, точно как у Бладхаунда в Офферинге. В принципе, все это выглядело знакомо – в момент схватки с его телом происходили именно такие метаморфозы. Однако теперь он оставался в этом виде даже вне боя. Будто получил своеобразный лвл-ап.