Тень

Сегодня он сам явился ко мне и привёл её. Наконец осознал, что поступил опрометчиво, прогнав меня? О! Кто же ещё сможет продлевать её агонию, как не я, возвращая снова и снова к жизни? Но эти раны были не смертельны и даже не страшны. Я легко залечил их. Хотя, если он увлечётся в своей игре, благоразумнее всего будет мне находиться рядом. Пока, касаясь старых следов и шрамов, я лишь agnosco veteris vestigial flammae[13]. Возможно, как и я, он своим особым способом пытается постичь тонкую грань между хаосом бытия и мёртвой пустотой, болью и наслаждением, жизнью и смертью. Но как же он мне мешает! В её глазах я читаю этот код бессмертия. Искру души! Но мой мозг не затуманивают страсть и похоть, лишь наука! Я выбрал верную оптику, через которую смогу наконец докопаться до смысла бытия. Она как Ева – золотое сечение, идеальный промысел Всевышнего. Я должен всё скрупулёзно изучить и измерить. Если я освобожу её от него, то пойдёт ли она за мной из благодарности? Или наоборот, испугается? Возненавидит? Мне нужно, чтобы она стала послушной. Необходимо всё точно рассчитать. Я верю, что пришёл в этот мир не просто так. Ибо dum spiro, spero[14].

Мне приснился дурной сон, будто бы я упал с крыши высокого здания. Потом я ещё долго не мог уснуть и унять жалобно скулящее сердце. Меня не отпускало чувство безысходности, вызванное пониманием неотвратимости смерти. Все мы рано или поздно умрём. Абсолютно каждый из нас. Мы пришли в этот безумный мир, где существует лишь одно-единственное правило: неважно, какой жизненный путь ты выберешь, итог будет одним – смерть. Здесь нет исключений. Вы спросите меня – с чего вдруг эта хандра? Я и сам не знаю. Но возможно, всему виной Врач. Вчера, когда я собирал вещи, он подошёл ко мне и сунул в руки ворох бумаг, чтобы я их тоже упаковал в дорогу. А вы ведь помните, что я люблю читать. Естественно, я не смог просто сложить листы, не просмотрев их хотя бы мельком. Раньше, как только окружающая меня действительность становилась слишком невыносимо реальной, я старался забить свою голову до отказа разными сюжетами из книг, размывая границы правды и вымысла. Но страницы из коллекции Врача совсем не принесли мне утешения, скорее наоборот. Все листы в этой странной зловещей подборке содержали пометки, сделанные красным карандашом, и я уже сто раз пожалел, что продолжил читать, несмотря на плохое предчувствие. Пожалуй, достаточно будет лишь указать, ЧТО это были за примечания:

• которые уже близки к смерти – quos jam tangit viciniafati;

• скоропостижная смерть – mors celeris;

• лёгкая смерть – bona mors;

• смерть быстро унесла его – mors eum cito abstulit;

• накануне смерти – sub ipsum funus;

• погибший мучительной смертью – crudeli funere exstinctus;

• причинять смерть – afferre mortem;

• смерть на поле сражения – bellica mors;

• день смерти – supremus dies, supremum tempus;

• медлить со смертью – Orcum morari;

• готовиться к смерти – cum Orco rationem habere, ponere;

• добровольная смерть – mors voluntaria;

• насильственная смерть – пех;

• томимый желанием смерти – cupidus moriri / mori.

Это были страницы, вырванные из энциклопедий, художественных книг, журналов и даже какие-то медицинские отчёты. Но объединяла их одна тема – смерть. Собственно, что и ожидалось от помешанного Врача. Это я дурак, раз думал найти в его коллекции развлекательное чтиво. Ужасно впечатлительный дурак. Лучше бы Врач взял с собой свой мерзкий анатомический музей, а не эту навязчивую белиберду. (Хотел бы я посмотреть на лицо Льда, заставшего нас за упаковыванием заспиртованных отрезанных пальцев и прочего.)

Хотя стоит ли удивляться, что Врач так интересуется смертью – по некоему Зигмунду Фрейду, существует всего два фундаментальных влечения: к жизни и смерти. Мортидо и Либидо. Эрос и Танатос. И они сплелись в каждом из нас. Этакий цветущий обнажённый красавец, постоянно дерущийся с чахлым скелетом. Но в моей душе частенько побеждает костлявый парень, безжалостно колошматящий мослами юношу и доводящий его до полуобморочного состояния.

Мне пришлось выйти из вагончика, чтобы проветрить голову. Я хотел посмотреть на звёзды и освежить в памяти идею, что наши души – вечные странники, а смерть лишь временный рубеж, момент, когда одна из страниц Книги Жизни переворачивается. Но небо было затянуто жирными тучами. Я сразу заметил, что Эй тоже выскользнула вслед за мной из нашего убежища, но решил не заговаривать с ней первым. У меня и без того было скверное настроение. Не хватало ещё слушать её колкости. Но она была на редкость добра и пробормотала что-то вроде: «Мне тоже приснился кошмар». Я лишь кивнул, и мы медленно пошли по рельсам, прислушиваясь к звукам ночи. Они не были зловещими – никаких завываний, стонов или криков. Обычная ночь, такая же, как и сотни предыдущих. И это успокаивало. Эй молчала, я тоже. Мне снова вспомнились обрывки фраз из листочков Врача про поезд жизни, у которого есть лишь одна станция. Я коротко рассказал про них Эй, но она в ответ посмеялась: «Зачем волноваться о смерти, если ты ещё не умер? А как помрёшь, так и беспокоиться уже будет поздно!» Её слова меня немного успокоили – кажется, я где-то уже читал подобное. Сегодня я даже рад, что не одинок. Иногда бывает здорово поделиться с кем-то своими переживаниями, пусть даже этот кто-то над тобой и смеётся. Я не особо люблю писать об этом, но я не всегда был один. Так или иначе, время от времени в моей жизни присутствовали другие люди. С ранних лет меня опекал дед, бабушку я почти не помнил, как, впрочем, и мать, но именно деду я благодарен за свою приспособленность к жизни. Он не был ласков со мной, никогда не звал по имени, лишь окликал: «Эй, ты!» Я как-то нашёл сборник анекдотов, где был один про мальчика, который до пяти лет думал, что его зовут «Заткнись». Мне не было смешно. Видимо, как дань своему детству я выбрал для Эй такое имя. Она сказала, чтобы я не ждал, что у нашего путешествия на поезде будет счастливый финал, как в сказке, а просто наслаждался поездкой. А я в это время не мог отделаться от навязчивой мысли, что она тоже умрёт. И я. И Врач. И даже Лёд. Единственное, что в моих силах – как можно сильнее отсрочить этот момент. Ведь на другой стороне реки Стикс мы всегда успеем побывать. Вспомнились строчки из моего любимого Гамлета: «Так создан мир: что живо, то умрёт и вслед за жизнью в вечностъ отойдёт»[15]. Но эта неясная Вечность меня совсем не привлекала, как и Гамлета. «Когда бы неизвестность после смерти, боязнь страны, откуда ни один не возвращался, не склоняла воли мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться! Так всех нас в трусов превращает мысль, и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика»[16]. Но Гамлет, мой любимый друг, сгорел, ушёл навеки. Раньше он возрождался, словно Феникс, каждый раз, когда я пролистывал книгу к началу. Но не теперь… Быть может, где-то в мире ещё живы другие книги. Другие Гамлеты. А может, мне стоило хоть как-то по памяти восстановить утраченные тома (идея Брэдбери!), а не писать свою чушь – к чему? Ведь всё давно сказано более умными и талантливыми писателями, даже о таких, как я. Но, боюсь, эта задача мне не по плечу. Я никогда не смогу воссоздать всего Шекспира, только поиздеваюсь над его детищами. Как жаль, что моя память такая убогая, – многие книги я помню очень смутно, хотя они мне ужасно понравились. Интересно, решето вместо мозга – это отличительная черта моего «доживающего» поколения, или люди прошлого тоже каждый день по крупице утрачивали даже самые дорогие сердцу воспоминания?