— Сам смотри! И вообще, зачем ты… выкидываешь все на обочину?

— А зачем мне с собой бесполезный хлам таскать?

— Это даже не твои вещи!

— Тем более мне не о чем переживать. Не отвлекай меня. Что тут еще есть? Зелья. О, зелья это хорошо, на, подержи.

— Это яд!

— Ну выпей тогда.

Разбитая о ближайший ствол склянка громыхнула. Платон помахал свободной рукой, разгоняя кислотно-зеленые испарения.

— Я смотрю, теперь ты разбрасываешься чужими вещами? О, карта шестого этажа, это для топографических кретинов. А это что такое? Шпоры? Наверное, на них нужно было что-то написать или как?

Последним, что Платон вытащил из мешка оказалась стопка плотных белых бумажных прямоугольников с еле заметной вязью. Их поверхность была холодной и шероховатой. При соприкосновении с кожей создавалось впечатление, будто держишь в руке кусок льда.

Не видя в этом ничего полезного Платон уже собирался отправить свою находку куда-то в темноту, но Гордей в самый последний момент перехватил его руку.

— Это не шпоры, — сказал он. — Это копирка.

— Что?

— Копирка. Артефакт переноса способности. Изготавливается из деревянной слюды. Позволяет использовать чужие низкоуровневые магические приемы. Ну, не только, зависит от того, сколько крови мага нанести на копирку. Если пару капель, то ничего выдающегося не выйдет. Вот, если взять меня, к примеру, то сможешь устроить максимум небольшой пожар.

Горя желанием продемонстрировать артефакт в действии Гордей выхватил одну пластину из стопки и поцарапав один из пальцев передал ее обратно Платону.

— Попробуй.

— И как же?

— Попробуй вкачать в нее немного энергии и швырни, да хоть бы и в то дерево.

Дерево вспыхнуло.

— Ничего себе, — присвистнул Платон.

Пламя пришлось заливать позаимствованной из воздуха влагой.

— Ага, — Гордей поднял с земли пластину и протянул ее обратно Платону. — Одной, как правило, хватает на десять применений. И она стоит огромных денег. А здесь их… штук сорок? У кого ее конфисковали? Даже у меня ничего подобного нет!

Платон попытался вспомнить.

Их компания была в самом хвосте очереди на сдачу артефактов.

Так у кого?

Никак не удавалось вспомнить, чтобы лица экзаменаторов в какой-то момент застыли, глаза округлились, и они принялись трясти какого-нибудь студента с воплями “Кто тебе это дал?!”

Разве что кто-то шел самым последним и сдавал артефакт сменившему старшекурсника-наблюдателя ректору.

Платон усмехнулся про себя.

Нет, это невозможно, ведь по словам Змеева это целое состояние.

До поры до времени он припрятал стопку копирок за пазуху.

— А это еще что? — спросил Гордей.

Вырвавшись из плена раздумий Платон наконец огляделся по сторонам.

Преодолев значительное расстояние они вышли на лесную опушку. На просторной круглой поляне не было ничего, кроме небольшого старого колодца. И возле этого колодца, склонившись над ним так низко, словно что-то звало ее вниз, стояла женщина.

Отреагировав на голос Гордея она медленно распрямилась, по-прежнему сжимая обеими руками тяжелое, наполненное до краев ведро, и обернулась к ним.

Это была старуха.

Лунный свет мягко падал на ее иссохшее лицо, подсвечивал седину в волосах. Ее канареечно-желтое платье было оборванным старым и очень грязным. В воздухе ощутимо пахло гарью. Так сильно, словно трава под их ногами горела. Но, бросив быстрый взгляд вниз, Платон убедился, что это не так.

Немигающий взгляд женщины лениво скользнул по нему, ни за что не зацепившись, и стремительно потемнев вперился в Гордея.

Хлыст в руке Гордея мгновенно вспыхнул пламенем, и женщина оскалила зубы, уловив этот жест.

— Хи-хи-хи.

Ее резкий, невыносимый для слуха голос прорезал ночную тишину, больно ударив по ушам.

— Только не провоцируй ее, — сказал Платон.

Но, когда он бросил взгляд чуть правее, туда, где секунду назад стоял Гордей, его там уже не было. Он стремительно шагал к женщине, размахивая хлыстом. Его удары рассыпали искры во все стороны, и это был только вопрос времени, когда одно из окружавших их сухих деревьев вспыхнет.

— Кто ты такая? Что ты высматриваешь в колодце? Отвечай!

Платону захотелось побиться головой о ближайшее дерево.

Ну что за идиот.

— Гордей, назад! — рявкнул он.

Еще бы тот Гордей его слушал.

— Хи-хи-хи, — вновь рассмеялась женщина, когда очередной удар хлыста только чудом не снес ей голову.

Платон прислушался к ощущениям. Ему точно придется вмешаться, а, значит, ему нужна вода. Много воды. На то, чтобы в достаточной степени испортить погоду уйдет слишком много времени, так что проще всего использовать ближайший водоем.

Его сознание потянулось мимо женщины, к колодцу, нырнуло вниз и…

И Платон закашлялся, чувствуя, как фантомные водяные потоки забивают его горло и нос.

Он немедленно отозвал свою магию и в ужасе уставился на женщину в желтом платье.

Она перевела на него взгляд, улыбнулась и медленно покачала в воздухе тонким белым пальцем.

От шока он не мог ни пошевелиться, ни выдавить из себя хоть слово.

Что за вода была в колодце?

Гордей еще раз ударил хлыстом, целясь в женщину, но вместо того чтобы настигнуть ее, хлыст прошел сквозь ее фигуру, словно она состояла из воздуха.

Это был призрак!

Ее взгляд снова обратился к Змееву.

— Это пламя, — пробормотала она. — Отвратительно. Отвратительно. Мерзкий неблагодарный мальчишка. Отвратительно. Тебя надо проучить. Проучить. Хочешь знать, что я вижу в колодце? Я вижу твое будущее. Смотри, вот же оно.

Ну давай же, двигайся!

Давай!

Если бы Платон был чуть быстрее, то под ударом оказались бы они оба. Так что, наверное, даже хорошо, что его реакция запоздала.

Потому что еще раз сверкнув кошмарной улыбкой старуха с размаху окатила Гордея из ведра.

Его хлыст погас, словно кто-то разом высосал из него всю магию. Сам он отшатнулся и, закашлявшись, принялся отряхиваться от попавшей на него воды, весь мокрый насквозь.

А потом.

А потом вокруг него заклубилась тонкая серая дымка. Она охватила сначала его руки, а затем и все тело, и несколько секунд спустя на месте Гордея Змеева стоял растерянный рыжий козел.

— Бееее!

Старуха наклонилась к нему.

— Ты преследуешь, преследуешь, преследуешь. Хочешь знать, какого это, когда преследуют тебя? Хи-хи-хи.

Темные провалы между деревьями зажглись десятками огней, и на опушку медленно принялись выступать волки. Уроки магической анималистики в случае Платона прошли мимо, но даже его скудных знаний хватало для того, чтобы понять, что к обычным волкам эти твари никакого отношения не имели.

Они были раза в два крупнее, их глаза горели призрачным огнем, а тяжелые железные когти оставляли на земле сочащиеся кровью следы.

И их голодные глаза были прикованы к козлу на поляне.

Это были призрачные волки Медесии, богини мести.

Однажды призванные они преследовали цель до тех пор, пока не разрывали ее в клочья, либо же, пока призыватель не отзывал их сам, либо не отправлялся на тот свет.

Ну и как было разобраться с этой ситуацией, если призыватель судя по всему и без того давно был мертв?

Во всей этой ситуации радовало лишь одно, сам Платон похоже никого не интересовал. Внутри него разыгралась нешуточная моральная битва между той частью его личности, которая убеждала его сделать вид, что козел ему нисколько не знаком и быстренько свалить по своим делам, и та часть личности, которая уговаривала перед этим прихватить с собой хлыст Змеева.

Полезная же штука.

Но в конце-концов победила та, которая выглядела как его отец, который однажды сказал ему:

— Платон, люди должны быть милосердны к животным, потому что они гораздо умнее.

Так что, за неимением лучших вариантов, так как его магия тут сделала ему ручкой, Платон вытянул из-за пазухи уже продемонстрировавшую себя ранее копирку и, по широкой дуге ударив позаимствованным пламенем, в несколько широких шагов преодолел расстояние до колодца, выхватил из-под носа призрачной старухи Гордея и побежал в непроглядную тьму единственного просвета между деревьями, преследуемый сотней лап с железными когтями.