Теперь Платон, должно быть, сомневался, понравился бы матери его букет или нет. Но если я что-то и понимала в жизни, так только то, что ответ на этот вопрос мог быть лишь один.

— Думаю, ей бы понравились любые цветы, — сказала я, — просто потому, что их принес именно ты.

— Вы уверены, что должно было получиться именно это? — с сомнением спросила Фекла.

И я полностью разделяла ее настрой, но отступать было поздно. Настенные часы и без того показывали, что у меня осталось в лучшем случае полчаса.

Мы вернулись в поместье все вместе, и глядя в спину удаляющемуся Платону, я запоздало сообразила — если сегодня был день смерти графини, то, значит, и его день рождения. Платону исполнилось двенадцать, но за весь день я не слышала ни единого поздравления. Ни от кого. Казалось, даже Фекла избегала этой темы.

Так не пойдет, решила я, имениннику положен подарок — и он его получит. Даже если для этого мне придется перевернуть тут все вверх дном. А ведь подарок я правда могла собрать только из чего-то в поместье, потому что ехать в город было уже поздно.

Да я и не знала, что могло бы понравиться Платону.

Какой-нибудь кинжал?

Книга?

Запонки или галстук?

Я точно нигде не могла сейчас достать собаку?

В этом смысле было бы куда проще, если бы Платон был девочкой — я бы просто обворовала садовника, обеспечив ему ранний инфаркт. В конце концов занятия с госпожой Майской должны были принести хоть какую-то пользу, не зря же мы постоянно перебирали значения колокольчиков и калл.

Вот только Платон вряд ли бы оценил такой подарок.

Куда скорее букет бы отправился в окно, куда-то на свое изначальное место обитания.

Я обреченно схватилась за голову.

Будь это не конкретно Платон, а просто какой-то парень, что можно подарить?

Что я вообще могу достать?

Это должно быть что-то своими руками.

И праздничное.

Красивое.

Что-то, что можно сделать достаточно быстро.

И что точно понравится любому ребенку.

Что-то вроде… вроде торта!

И я довольно искренне считала себя гением ровно до этого момента, пока торт, который мы с Феклой готовили в точности по кулинарной книге из библиотеки, не предстал перед нами во всем своем великолепии. Великолепие, конечно, в данном случае стоило взять в кавычки, но, по крайней мере, меня утешало то, что коржи не подгорели, крем на вкус был очень даже ничего, а композиция из засахаренных фруктов тонко намекала на то, что в торт вложили душу.

Душу и очень много масла.

В остальном — глядя на это произведение кулинарного искусства хотелось рыдать.

Коржи вышли разного размера и толщины, хотя я могла поклясться, что форму мы с Феклой использовали одну и ту же. К тому же форма была круглая, а коржи вышли устрашающей пародией на многогранники.

С кремом мы явно переборщили.

Получившийся у нас торт походил на динозавра, который от скуки решил сняться в рекламе пены для бритья. Да ещё и запорол последние дубли, узнав, что ему не заплатят.

Но, как я уже говорила, отступать было поздно.

— Думаешь, Платоше не понравится? — с сомнением спросила я у Феклы.

Я ставила ее в сложное положение.

Если она скажет «нет» — я обижусь.

Если она скажет «да», а Платон влепит мне этим тортом в лицо — я снова обижусь, потому что Фекла сказала мне неправду.

Так что она просто протянула на одной ноте «Эээээ», предоставляя интерпретацию подобного ответа мне.

— Платоша будет в восторге! — заключила я.

В таком деле главное — уверенность.

По лицу Феклы было видно — она не хочет дарить этот торт.

Она уже предвидит реакцию.

И ведь она не пошла!

Фекла злодейски бросила меня в самый ответственный момент, сославшись на невероятно важное задание главной горничной и состроив настолько жалостливое выражение лица, что мне пришлось отпустить ее.

По дороге до комнаты Платона я несколько раз едва не свалилась с лестницы, ничего не видя перед собой, несколько раз почти врезалась в стену, и даже опрокинула какие-то латы в одном из коридоров.

На такой грохот по моему мнению должны были сбежаться едва ли не все обитатели дома, но, видимо из-за того, что уронила я доспехи где-то неподалеку от кабинета графа, прислуга решила — себе дороже.

Мне оставалось только гадать, какой грохот доносился отсюда в предыдущие годы, если сейчас все так спокойно отреагировали.

Должно быть это было что-то с чем-то.

Оленьи головы, висевшие на стенах, глядели на меня с молчаливым неодобрением.

Я открыла дверь в комнату Платона ногой, и уже хотела затянуть хорошо известный мотив поздравительной песенки, вот только никакого Платона в комнате не было.

Да вы издеваетесь?

Почти полночь!

Куда он мог деться?

Я поставила торт на удачно стоявший прямо возле двери стол и огляделась. В комнате было очень пусто. Минимум мебели и никакого беспорядка, ни разбросанных вещей, ни смятых бумаг, ни книг, втиснутых на полки как попало, словно человек, который жил здесь, ощущал себя гостем и потому старался ни к чему не прикасаться лишний раз.

Шторы были плотно задернуты, и все же тонкая полоска у самой стены освещала приставленную к лазу лестницу.

Я снова посмотрела на торт.

Это будет трудно.

Сначала на крыше очутился торт, а уже потом я.

Платон сидел неподалеку от лаза, уперевшись носками домашних туфель в черепицу, чтобы не скользить, и выглядел крайне удивленным. Наверное, никому прежде не приходило в голову забираться сюда. Я могла только порадоваться, что не зря рисковала свернуть себе шею.

Я хотела распрямиться в полный рост и толкнуть поздравительную речь, но стоило мне только попытаться осуществить столь простой план, как я опасно покачнулась и только чудом не соскользнула вниз. Платон охнул и дернулся в мою сторону, но остановился, как только стало ясно, что я больше не падаю. Я замерла на четвереньках, одной рукой цепляясь за торт, другой за кусок черепицы, и обеими ногами — за край лаза.

— Что ты здесь делаешь? — прошипел Платон как недовольный кот, яростно сверкая голубыми глазами. — С ума сошла?

Я старалась не смотреть вбок, потому что теперь, когда адреналин, захлестнувший меня в порыве внезапной смелости, спал, я в полной мере ощутила страх высоты. Я едва могла здраво мыслить.

— Я подумала, — пробормотала я, задыхаясь как от быстрого бега, — что у тебя сегодня день рождения. А я так ничего и не подарила. А день уже почти закончился, поэтому мы с Феклой испекли торт.

Я конвульсивно подергала рукой, намертво вцепившейся в ленточки, которыми я обвязала коробку.

— И ради этого ты полезла на крышу? Откуда ты вообще знаешь, что у меня день рождения?

Я наконец подняла взгляд, чтобы посмотреть на его ошарашенное лицо.

— Все знают, — сказала я.

Я никогда не считала себя великим психологом, но это и правда было очень сложное выражение. Мне показалось, что черты лица Платона заострились, скулы напряглись, однако его щеки едва заметно покраснели, если, конечно, это не почудилось мне в темноте.

— Все, — фыркнул он. — А то как же. Спускайся.

— Что?

Он закатил глаза, и я едва не задохнулась от возмущения.

Думаешь, мне так нравится выставлять себя идиоткой? Я, между прочим, ради тебя стараюсь. И это твоя благодарность?

— Спускайся. Хочешь упасть? У тебя уже руки трясутся.

— Нет!

— Почему «нет»?!

— Я пришла поздравить тебя с днем рождения, и я не уйду отсюда, пока не поздравлю!

Платон замер с широко раскрытыми глазами, а потом отвернулся, нервно взлохматив волосы рукой.

— Спускайся, — буркнул он. — Я… Я тоже спущусь.

— Но там темно! И душно! И звезд не видно! Поздравление выйдет ужасное!

Пацан, серьезно, у меня и так совершенно уродский торт. Чудовище кондитерского мира. Если я еще и вручать его буду в твоем антураже заблудившегося фамильного склепа, то это просто полный провал.