— Я буду жаловаться ректору, — поставил нас в известность Змеев и драматично зачесав челку пятерней направился в сторону крыльца академии.

До его угроз никому не было дела.

— Я капитан команды! — цесаревич едва ли не топнул ногой от досады. — Я будущий император! Я! Я тут решаю, кто кому лучший друг, ясно?!

— То есть ты готов завещать свое тело науке?

— Нет!

— А что тогда?

Иларион вперил недовольный взгляд в Платона.

— Ладно. Я твой второй лучший друг после Лукьяна.

Платон ободряюще похлопал цесаревича по плечу.

— Вот видишь, капитан, все решаешь ты. Я тут вообще ни при чем. Так, рядом постоял.

— Замолчи! А теперь убираемся отсюда, пока Змеев не вернулся сюда со своим дядей!

— А ты знаешь куда идти? — уточнила я.

— Разумеется!

Он поднял горящий браслет и несколько раз взмахнул им по часовой стрелке. Раздался хлопок, и воронка телепорта выплюнула ему в руки свиток.

— Это и есть карта, — объяснил Иларион.

— Ммм, — протянула Евжена.

Вслед за Иларионом мы стали протискиваться мимо других студентов к воротам, спеша покинуть двор академии.

— Так-то я тоже не соглашался завещать свое тело науке, — запоздало сказал Хилков. — Как мы вообще пришли к этому разговору?

Но кого там интересовало его мнение.

Платон добрался до него и принялся толкать в спину.

— Ну-ну, это решение нашего капитана, Лукьян. А решения капитана что? Их надо уважать.

***

— Я клянусь, что они стояли здесь! — воскликнул Гордей Змеев. — И у них были фиолетовые браслеты. И у меня тоже!

Ректор вздохнул и развел руками.

— Ну, теперь уже ничего не поделаешь. Заклинание одноразовое и мгновенно рассеивается. Был бы ты капитаном — другое дело. Да и из команды тебя бы тогда, конечно, не выгнали…

— Меня не выгнали!

— Конечно-конечно. Я могу предложить только присоединиться к какой-нибудь другой команде. Уверен, господа Кемский и Львов будут счастливы твоей компании. Или ты можешь начать проходить испытания самостоятельно, а в процессе догнать свою команду. Количество участников ведь определено не просто так. Поначалу все будет нормально, но чуть позже они столкнутся с трудностями, и ты сможешь показать себя с лучшей стороны, придя им на помощь.

— Но это несправедливо!

— Считай это одним из испытаний.

— То есть это еще и отразится на моих баллах?!

Ректор мог только спрятать усмешку в кулак, изобразив покашливание.

— Это издевательство! Я пожалуюсь дяде!

— Ну так-то я ведь и есть твой дядя, Гордей.

Когда вам пять, вы не выбираете друзей. Вы не особо инициативны, так что в итоге вы зависаете в компании тех, кто живет в том же доме, ходит в тот же детский сад и копается в той же песочнице. Очень простая схема. И она же годы спустя порождает столько печальных истории о разорванных дружеских узах, рухнувших отношениях и связях, которые уже не восстановить.

Я не знала Платона, когда ему было пять, но мне очень хотелось верить, что тогда, за неимением иных вариантов, он по крайней мере дружил со своей головой. Сейчас-то они по всем признакам были в ссоре.

И, честно говоря, чувствовалось, что Платон тут такой не один.

— Когда вы оказались здесь так рано, я сразу же понял, что что-то не так! — разъяренно тыкал в нас пальцем старшекурсник. Он стянул обуглившиеся перчатки за ненадобностью и со злостью отшвырнул их в ближайшие кусты. — Что, прослушали все правила, да? Как будто не для вас писали! Признавайтесь!

Я могла его понять.

Я даже могла оценить то, насколько познавательными были его вопли.

Для проведения испытаний лес огородили, поделили на сектора (насколько такое вообще возможно провернуть в бесконечном лесу, конечно) и проложили сквозь него тропы, защищенные щитовыми чарами, чтобы никакая мерзость из местных обитателей не сократила численность обучающихся раза так в два. Тропы пролегали вдоль отмеченных на карте станций, на каждой из которых дежурил наблюдатель, в задачи которого входило выдать команде задание, понаблюдать за кривыми и косыми попытками его выполнить и проставить соответствующие баллы в ведомости.

Правил было не так уж и много.

Нельзя было сходить с тропы.

Нельзя было пропускать станции.

И уж точно нельзя было нападать на наблюдателя.

Обо всем этом ректор наверняка говорил.

К несчастью, уже после того, как мы сбежали от неминуемого нагоняя.

Так что мы просто не могли знать, что выплывшая из леса, зловеще завывающая фигура обмотанная черными тряпками и тянущая к нам когтистые лапы — старшекурсник-наблюдатель первой станции.

И, пока Надежда от страха закрывала глаза, Евжена пыталась вычислить, от кого она опять нахваталась бабочек в животе, Иларион по-видимому пытался выудить из памяти что-нибудь, что поможет хоть немного сжульничать на испытании и получить больше баллов, а Лукьян Хилков старательно делал вид, что он вообще не с нами, мы с Платоном среагировали молниеносно и — почти одновременно.

Старшекурснику стоило бы радоваться хотя бы этому.

Способности столкнулись и задели больше друг друга, чем его.

Тем не менее, теперь с него капало, костюм превратился в лохмотья, волосы стояли дыбом и искрили. В чем бы не заключалось первое испытание — это было явно не оно. Оставалось только надеяться, что с остальными пятью? Шестью? Не важно. Что с остальными мы так не лоханемся.

— Я не буду это чинить, — категорически отказался Лукьян, поймав от меня, Евжены и Надежды перекрестные взгляды разной степени обнадеженности.

— Это просто возмутительно! — продолжал надрываться старшекурсник. — Этот костюм сшила мне моя мамуля!

— Мамуля — это святое, надо починить, — с намеком сказала я Лукьяну, стараясь игнорировать то, что он снова стоял подозрительно близко ко мне.

— У кого как, — сказал он.

И отвернулся.

Было в этом жесте что-то невероятно знакомое и — горькое, так что я предпочла отступить. Ну, провалили и провалили, в самом-то деле. Отвратительное начало не всегда означает полный провал, а с первой попытки и вовсе редко у кого-то что-то получается.

Где-то сейчас наверняка хохотал один Гордей Змеев. Хохотал и благодарил небеса за то, что они избавили его от нашей компании. Ну или будет хохотать, когда узнает.

Подумаешь.

Одна Надежда из всех нас была приличным человеком.

Она несколько раз низко поклонилась, сложила руки в молитвенном жесте и сбивчиво забормотала:

— Господин старшекурсник, простите нас, пожалуйста! Мы не поняли, что это вы! Мы так спешили пройти испытания, что совсем растерялись! Пожалуйста, простите!

Она подняла голову, являя лицо с блестящими от непролитых слез глазами. Я перевела взгляд на Евжену, ожидая увидеть аналогичные эмоции и на ее лице, однако Евжена не собиралась плакать. Она не отрывая взгляда смотрела на Надежду и хмурилась.

— Эй, — шепотом позвала я. — В чем дело?

Евжена вздрогнула, помотала головой и перевела взгляд на меня.

— Я потом тебе расскажу, — пообещала она.

Старшекурсник неловко кашлянул.

— Ладно, я, эээ, могу поставить вам балл за командную работу. Синхронность там какую-нибудь. И еще балл за боевые навыки.

— Пф, — усмехнулся Иларион.

— И то верно, боевые навыки только на полбалла, — покивал старшекурсник, чиркая что-то в ведомости.

— Ты вообще на чьей стороне? — взвился Платон.

— Я даже не сказал ничего, причем тут я!

Я посмотрела в ясное ночное небо.

Это… будет трудно.

— Я не понимаю, почему испытания обязательно должны проходить ночью, — негодовала Евжена, в который раз в полутьме зацепившаяся за очередную корягу и не навернувшаяся только благодаря помощи Платона, который шагал ровно между нами и следил за тем, чтобы ничего не произошло. — Чтобы мы переломали себе ноги? Чтобы нас точно кто-нибудь сожрал? Чтобы жути нагнать?

— Чтобы подготовить нас к тому, что обстановка не всегда будет на нашей стороне, — патетично сказал идущий впереди всех Иларион.