Ее глаза опускаются до полуопущенных, и она смотрит на меня так, словно ей требуется вся энергия, чтобы быть вежливой. — Это что, нагоняй, мистер Гастингс?

— Мисс Беннет, я ценю, что вы предоставили мне срочную опеку, но мне ясно, что вы не доверяете моим намерениям. Я очень предан делу заботы об этих мальчиках.

— Намерения и опыт — это две разные вещи. У кого-то могут быть самые благие намерения в мире, но когда они обнаруживают, что сами разнимают школьные драки, справляются с подростковой тревогой и несут ответственность за двух эмоционально раздираемых детей, которые понесли больше потерь, чем можно себе представить, настрой может начать меняться.

— Я не из тех мужчин, которые пренебрегают своими обещаниями. Если бы вы дали мне шанс проявить себя, ыы бы это увидели.

— Моя работа заключается в оценке рисков и их смягчении. Слепое доверие кому-либо может разрушить жизнь ребенка.

— Мисс Беннет.

— Пока я не буду удовлетворена, я бы хотела внимательно следить за вами и этими мальчиками. У вас с этим какие-то проблемы?

Не похоже, что она спрашивает меня. В этих словах слышится угроза.

Я отступаю и позволяю ей продолжить этот раунд. — Нет.

Она качает головой и топает к своей машине. Я захлопываю за ней дверь, в то время как кровь шумит у меня в ушах. Я захлебываюсь раздражением, а это значит, что мой мозг вырабатывает слишком много кортизола. Если я позволю гормону стресса затопить мой организм, я никак не смогу поговорить с Майклом спокойно и рационально. Мое раздражение на мисс Беннет выплеснется на него, и он это почувствует. Дети особенно чувствительны к тону.

Глубокий вдох.

Я могу это сделать. Я могу сделать для Майкла то, что его отец сделал для меня.

Резко поворачиваясь, я готовлюсь быть опекуном, каким и должен быть, когда понимаю, что гостиная пуста. Я резко останавливаюсь. Майкла нет на стуле, где я его оставила, а Санни и Бейли, держась за руки, направляются на кухню.

Я подкрадываюсь к ним обоим. — Что происходит? Где Майкл?

— Он пошел в свою комнату.

Моя грудь поднимается и опускается от нетерпеливого вдоха. — Мне нужно с ним поговорить.

— Прямо сейчас? — От прямого взгляда Санни мой пульс учащается почти до токсичного уровня, и я не могу найти никаких рациональных мыслей, которые помогли бы мне успокоить дыхание.

Я балансирую слишком близко к эмоциональному отклику, и это так чертовски опасно, что приводит меня в ярость. На себя. На нее. На сомнения в моем собственном разуме.

Она отпускает руку Бейли. — Почему бы тебе не посмотреть, есть ли что-нибудь выпить в холодильнике, а?

Он кивает и несется на кухню.

Сделав два шага ко мне, Санни наклоняется ближе. Солнечный свет сверкает в ее глазах и просвечивает под смуглой кожей. Она всегда была похожа на древнюю королеву фей, с длинными черными волосами, худым лицом и острыми скулами.

— Майкл сейчас через многое проходит.

— Ты думаешь, я этого не знаю? — Я плююсь. Слова резкие и совсем не предназначены для нее. Я расстроен. Она расстраивает. Я тут схожу с ума.

Она хмуро смотрит на меня, но ее голос остается спокойным. — Может быть, ему нужно немного пространства.

— И, возможно, ему нужно помнить, что есть кто-то, кто присматривает за ним. Кто-то, кто привлечет его к ответственности за неправильные решения.

— Ты действительно думаешь, что этот горюющий ребенок нуждается в выговоре прямо сейчас. Прямо сейчас? — Ее слова тихие, но взволнованные.

Я запустил руки в волосы. — Это не твое дело.

— Ты продолжаешь произносить эти слова так, словно они должны что-то значить.

— Они действительно что-то значат, Санни. Они означают отвали.

Нет, я не такой парень. Я не тот мужчина, который набрасывается на женщин посреди залитой солнцем кухни, пока семилетний ребенок наблюдает за ними большими голубыми глазами за стеклами очков. Я не тот парень, который теряет контроль над собой из-за того, что неопределенность съедает его заживо.

У меня нет хаоса в голове.

У меня есть ответы.

Логические объяснения, подкрепленные наукой.

У меня есть привилегия всегда быть правым. Всегда знаю, что делать.

— Если ты это делаешь, то я иду с тобой, — настаивает Санни.

— Ты мне там не нужнаа.

— Ты не знаешь, что тебе нужно, Гастингс. — Она снимает с запястья резинка для волос, поднимает волосы наверх и собирает их в конский хвост.

Внезапно я становлюсь тем школьником, который смотрит, как самая красивая девушка скользит по коридору. Я нахожусь в толпе, наблюдая, как все спортсмены стекаются к ней и пытаются привлечь ее внимание. Я здесь, желая что-нибудь сказать, но зная, что не пробуду рядом достаточно долго, чтобы это имело значение.

Я моргаю, и воспоминание исчезает. Вместо этого я смотрю на Санни такой, какая она сейчас. Настоящая женщина. Само упрямство и гордость. Гибкие конечности, полные губы, яркие карие глаза и уверенность, которая приходит от того, что ее всегда обожают просто потому, что она признает свои отличия.

Санни бросает на меня раздраженный взгляд, но пытается скрыть это, поворачиваясь к Бейли. Указывая на него, она мило говорит: — Ты нашел что-нибудь выпить, Бейли? Иди посмотри телевизор, пока я не вернусь, и мы сможем поговорить об обеде.

— Хорошо. — Он качает головой. Он достаточно умен, чтобы почувствовать, что что-то не так, но все еще достаточно молод, чтобы обещание посмотреть мультики, когда он должен быть в школе, могло отвлечь его.

— Пошли. — Санни вытягивает руку вперед.

Что раздражает само по себе, но не так сильно, как желание взять ее за руку и признаться, что я ни черта не понимаю, что делаю.

Вычеркни это.

Я знаю, что мне следует делать. Держаться как можно дальше от этой женщины и постоянно присутствовать в жизни Майкла и Бейли. Меня ставит в тупик вопрос о том, как достичь этих целей.

Каждый раз, когда я думаю, что мне удалось избавиться от Санни Кетцаль, она возвращается ко мне рикошетом. Как бумеранг.

Санни поднимается наверх. Комната мальчиков заперта, и она самодовольно улыбается мне, как будто одного замка достаточно, чтобы удержать меня от входа.

Я стучу костяшками пальцев в дверь. — Майкл, это я. Тебе нужно открыть.

Ответа нет.

Я переминаюсь с ноги на ногу и стараюсь говорить ровным тоном. — Майкл, мы не запираем двери в этом доме. — После очередной паузы я добавляю: — Не заставляй меня просить снова.

Щелкает замок.

Дверь распахивается.

Майкл стоит передо мной, его лицо бледное, а руки спрятаны в карманах толстовки. Его изможденные щеки надуваются до краев, когда он втягивает воздух. — Что?

Ему одиннадцать. Слишком молод, чтобы проявлять такое отношение.

Я поднимаю руку в знак того, что пришел с миром. — Давай поговорим.

Он закатывает глаза.

Это именно то, что я имею в виду. Одиннадцать. Он еще даже не подросток. Где он научился этому?

— Майкл, что сегодня произошло в школе?

Он хмурится и обхватывает себя руками.

Цель терапии не в том, чтобы давать советы. Цель состоит в том, чтобы заставить пациента поверить в свое собственное понимание, но, похоже, прямо сейчас у меня не хватает терпения.

— Майкл, почему ты ударил того мальчика?

— Он не бил его. Он толкнул его, — шепчет Санни.

Я свирепо смотрю на нее.

Она свирепо смотрит в ответ. — Излагай факты правильно.

Майкл смотрит на нее и улыбается.

Он.

Чертовски.

Улыбается.

Ей.

Тот же самый подросток, запертый в теле одиннадцатилетней девочки, заключает союз с единственной женщиной, которая сводит меня с ума. И если завоевывать парней с эмоциональным багажом — это не радость, то я не знаю, что это такое.

— Он страшный, правда? — Санни встает передо мной, по пути задевая меня плечом.

Я хмуро смотрю на нее.

Она игнорирует меня и опускается на корточки прямо в комнате Майкла. — Я всегда думала, что Даррел похож на "веселую полицию". Только более ворчливый.