Ларичев опубликовал две панегирических биографии Окладникова, сопровождал его в США, но постепенно отношения их охладились. У академика появились новые фавориты — Деревянко, Фролов, Конопацкий. За прошлые услуги приближенного все же решено было отблагодарить, и в 1971 году ему дали докторскую степень за историографический обзор «Палеолит Северной и Центральной Азии». Работы в области истории науки я считаю важными, но опять-таки те, где есть исследование, анализ. Простой пересказ некогда уже напечатанного никому не нужен. Диссертация Ларичева не более чем компиляция.
Свежеиспеченный доктор возглавил сектор зарубежной археологии Сибирского отделения Академии наук. Казалось бы, положение завоевано, можно успокоиться. Но честолюбец жаждал новых успехов. Начиная с 1976 года страницы газет и журналов были заполнены его сообщениями о потрясающих произведениях палеолитического искусства, обнаруженных им на стоянке Малая Сыя на Енисее. Кремневые орудия из раскопок не были описаны и изданы Ларичевым никогда. Лишь однажды он упомянул о них как о «скучных и маловыразительных сколах»[16]. Говорилось же о скульптурах и гравюрах на камне и кости, причем очень странных, ни на что не похожих. Чего стоит, например, сцена борьбы мамонта с черепахой! Образы и сюжеты, якобы запечатленные древними людьми, Ларичев расшифровывал исходя из китайской мифологии, запомнившейся ему со студенческих лет, но именуемой осторожно «восточноазиатской».
Весь этот бред печатался в многотиражных газетах и журналах («Знание — сила», «Советская культура»), просочился на страницы «Курьера ЮНЕСКО», рекламировался в пресловутой «Памяти» В. Чивилихина («в Сибири открыта древнейшая цивилизация планеты»).
Окладников сперва хранил молчание. Порой эти откровения публиковались в сборниках под его редакцией. Когда я рецензировал рукопись тома «Палеолит» «Археологии СССР», где фигурировала Малая Сыя и были ссылки на Ларичева, я убеждал авторов отмежеваться от его фантазий. Редактор, П. И. Борисковский, возразил: «разумнее их игнорировать». — Но ведь про сенсационные находки на Малой Сые прочли тысячи и тысячи. Нельзя оставлять их в заблуждении. — «Нас, ученых, это не касается». Автор раздела о Сибири, З. А. Абрамова, заняла иную позицию: Виталик такой нервный, страшно его травмировать.
Но настал час, когда Окладников понял, что ученик сильно его дискредитирует. Увы, тот слишком много о нем знал. Академик его боялся. Пришлось прибегнуть к помощи Москвы и сложному обходному маневру. В «Советскую археологию» в 1981 году поступило «Письмо в редакцию», составленное А. Д. Столяром и подписанное также М. П. Грязновым и А. Н. Рогачевым[17], в связи с чем наш институт послал в Новосибирск комиссию в составе П. И. Борисковского, В. П. Любина и З. А. Абрамовой. Заключение их гласит: «ни один из показанных нам предметов, опубликованных В. Е. Ларичевым... не может быть признан в качестве произведения первобытного искусства... Во всех случаях мы имеем дело или со случайностями формы необработанных камней или с особой структурой исходной породы»[18].
Все правильно. Но тираж журнала, где это напечатано, — всего 3960 экземпляров, а читатели массовых изданий, предоставлявших свои страницы Ларичеву, в наш специальный орган не заглядывают. Решение комиссии снабжено к тому же реверансом. Подчеркнут «дух безоговорочного сотрудничества и благожелательности, которые проявил В. Е. Ларичев, работая с нами». Оставшись при своем мнении, он обещал больше о находках в Малой Сые не писать, но слова не сдержал. Вышли его новые статьи и книги на ту же тему. Все благоглупости проникли в литературу[19]. Положение его не пошатнулось. Он по-прежнему заведует сектором в академическом институте.
На заседании редколлегии «Советской археологии» я обмолвился, что в сущности таких псевдоученых надо бы официально дисквалифицировать. Если Ларичев не умеет отличить булыжник от палеолитической статуэтки, какой же он доктор наук, если же умеет, но сознательно лжет — то же самое. Как возмутился Л. Р. Кызласов: стыдно так плохо относиться к людям!
Окладников умер. Его пост перешел к недавнему сопернику Ларичева — А. П. Деревянко. Но Виталий Епифанович завоеванные высоты не сдает. Он ученый секретарь «Известий» Сибирского отделения Академии по общественным наукам — без него не напечатаешься. Он же секретарь ученого совета Института истории, философии и филологии. Любой диссертант от него зависит. И как это заметно по иным авторефератам! В статьях в «Советской культуре» он благодарил за помощь в работе поименно всех секретарей обкома и райкомов. Он и в «Правде» выступил — с рассказом об экспедиции в дружественную Монголию, а сейчас избран членом Академии естественных наук. В новой обстановке он нашел поддержку у поклонников Рериха, собирающих конференции, где зачитывают послания с того света от Николая Константиновича и Елены Ивановны. Академик Ларичев там очень кстати. С таким умельцем справиться нелегко. О вреде, принесенном его публикациями, не думают. В томе «Палеолит» «Археологии СССР» остались и ссылки на Ларичева и выражения благодарности ему. В книге В. И. Матющенко «Триста лет истории сибирской археологии» читаем: «История с "разоблачением" взглядов В. Е. Ларичева в сибирской археологии представляется не самой лучшей страницей». Ведь он «один из талантливых ученых, способных проникнуть в святая святых древнего разума». «Исследования В. Е. Ларичева вошли в фонд мирового палеолитоведения»[20].
С четвертым деятелем мне суждено было общаться четыре десятилетия. В 1961 году аспирантом нашего сектора неолита и бронзового века стал Г. Н. Матюшин. Археологического образования он не имел, заочно окончил педагогический институт в Уфе, преподавал в школе, участвовал как краевед в раскопках Л. Я. Крижевской. Экзамены он сдал неважно, но его предпочли выпускнице МГУ — сотруднице Исторического музея, получившей круглые пятерки. (Надо готовить кадры для Башкирского филиала Академии. К тому же это ветеран войны и член партии.) Руководителем назначили О. Н. Бадера. Закрепившись в институте, Матюшин потребовал, чтобы его учителя Крижевскую больше не пускали на Урал. Первый же доклад аспиранта меня насторожил, видны были явные подтасовки. Но Бадер стоял за своего питомца горой. В 1964 году была защищена диссертация «Мезолит и неолит Башкирии». Возвращаться в Уфу Матюшин не пожелал, как-то добыл и жилплощадь в Москве, и штатное место в институте (говорят, пособляло КГБ) и взял ставку на большую карьеру.
Но жульнические приемы бросились в глаза не только мне. О том же говорила и писала Крижевская. Поссорился Матюшин и с Бадером, после чего тот, ничтоже сумняшеся, укорял меня, зачем я на столь сомнительного субъекта ссылаюсь. И все-таки даже при этих обстоятельствах Матюшин добился издания первой части своей диссертации. Сектор этому вяло сопротивлялся, но директор Б. А. Рыбаков мнением специалистов пренебрег. Сразу же по выходе книги появились недвусмысленный отклик Л. Я. Крижевской[21] и отрицательная рецензия А. В. Виноградова[22]. Матюшин попросил дирекцию создать комиссию и рассмотреть конфликтное дело. В состав ее вошли Ю. Н. Захарук, В. Ф. Старков, В. В. Волков, С. В. Ошибкина и я. Никому не хотелось связываться со склочным человеком. Пришлось мне взвалить на себя самую трудоемкую часть работы. Я просмотрел в архиве института все отчеты Матюшина о раскопках и сопоставил приведенные там сведения с предварительными сообщениями о тех же полевых исследованиях в периодике и с итоговой монографией. Картина фальсификации фактов раскрылась во всей ее неприглядности.
На основе составленной мною записки комиссия приняла соответствующее решение. Тогда Рыбаков созвал новое заседание комиссии, без меня, но в присутствии Матюшина, и сам продиктовал текст заключения: Матюшин — честный человек, а Крижевская его оклеветала. Мои высокопринципиальные товарищи подписали и это. Не ставя в известность членов редколлегии, Рыбаков попытался напечатать липовый документ в «Советской археологии». Я случайно узнал об этом и сумел остановить публикацию.
