В темном мозгу Пилигрима что-то сложилось, как будто зубья двух идеально подогнанных шестеренок зацепились друг за друга и начали вращаться. Он откинул барабан, убедился, что все шесть патронов на месте и медленно опустил револьвер в пустую кобуру на поясе. Оружие вошло в промасленный кожаный чехол как пама в маму. Пилигрим, тихонько насвистывая, отправился дальше. Вскоре он добрался до места, где изгородь была повалена и смята. Две свежие колеи от гусениц вездехода уходили вглубь пустыни. На его лице снова расцвела улыбка неисправимого оптимиста, привыкшего радоваться жизни. Но пустые черные глаза при этом не смеялись.

Чуть правее и сзади к Моргану подкрадывалась кочевница. Кожа с правой стороны ее лица свисала клочьями, оголив скулу и подрагивающие сосуды. Одежда порвалась и закоптилась, левую руку покрывали красные волдыри, неестественно вывернутая нога волочилась по песку. Но желтые глаза горели безрассудной жаждой убийства. Пилигрим даже не повернул головы, хотя ощутил присутствие ходока прежде, чем сам был замечен и мог прочитать каждую ее мысль с той же легкостью, с какой образованный человек читает газетную передовицу за утренним кофе.

Только что найденный револьвер так и остался в кобуре на поясе. В будущем ему найдется достойное применение. Когда дикарка подошла вплотную и вскинула короткое копье, ее убило обширное кровоизлияние в мозг. Она рухнула к ногам Моргана, не издав ни звука, с перекошенным ртом и наполненными кровью склерами. Черный Пилигрим остался к этому безучастным. Он продолжал с улыбкой смотреть на северо-восток, туда, где след проехавшего транспортера исчезал в сумраке ночной пустыни.

Он рассмеялся — звонко и по-детски беспечно, подставив лицо ночному ветру. Его ждала новая ответственная миссия, возможно самая важная за всю его бесконечную жизнь. Он жил, чтобы служить порядку. Во вселенной все должно находится в строгом соответствии. Вселенная не терпит избыточности или пустоты. Если где-то появляется провал, он неизбежно будет заполнен, а если в каком-то месте обнаружится уродливая коряга посреди идеально-вспаханного поля, всегда найдутся подходящие кирка и лопата. В обязанности Моргана Флойда Гаррисона входило корчевать пни. Окружающий его мир обречен и на всех парах мчится к своему неизбежному финалу. На то, чтобы выполнить работу, осталось совсем мало времени.

Морган приложил руку к голове и услышал внутри голоса Троих. Он не понимал их истиной природы и даже не знал, насколько они реальны, но каждому из них он дал подходящее имя. Первый — Змей, сосредоточие древней мудрости и вместе с тем лжи и искушения. Второй когда-то звался Иудой — навеки проклятый. Изменник. Третий не имел имени, и в этом заключался свой потаенный смысл. Лик Третьего черен, тверд и непроницаем, как глаза самого Моргана. Третий олицетворяет Смерть.

Вечный человек поправил на плече ремешок видавшей виды походной сумки и не оглядываясь зашагал в темноту, по следу, оставленному вездеходом.

Рассвет застал Линн в кресле водителя. Пепельный рассвет подкрался незаметно. Заря спряталась в тусклом мареве, повисшем в глубине пустыни. Сторожевой кряж уже показался вдали — темная полоска над северным горизонтом, похожая на отдаленный фронт грозовых облаков. Но до него оставалось не менее сорока часов ходу.

К утру Линн настолько измучилась, что временами засыпала прямо за штурвалом. Почти сутки на ногах вымотали ее до предела. По счастью, вездеход не отличался маневренностью, а для того, чтобы изменить курс, требовалось приложить немалые усилия. Даже лишившись управления на несколько минут, машина продолжала катиться на северо-восток со скоростью около двадцати миль в час, взрыхляя гусеницами сыпучую поверхность пустыни.

Линн приподняла веки и рефлекторно зажмурилась, как сова, на которую посветили фонариком. Она в очередной раз ненадолго вырубилась. Линн протерла лицо и первым делом бросила взгляд на свою изуродованную руку. Кончики пальцев, выглядывающие из-под бинтов, приобрели темно-красный оттенок. Дурной признак. Не верилось, что еще вчера, в это же время, ее кисть была здоровой, гибкой и сильной. Казалось, прошли годы. Теперь от нее словно отрезали половину. Одноруким не место в строю. Как прикажете управляться с техникой и оружием, если она едва может расстегнуть ширинку? Период выздоровления может занять многие недели, а то и месяцы. Или она вообще потеряет левую руку. А если воспаление перерастет в сепсис...

«Хвала богам, что не правая», — подумалось ей, но это выглядело как неуклюжая попытка обмануть себя. Не за что ей благодарить богов. Ни беспомощных младших богов ее родины, ни того неведомого единого Бога, о котором постоянно рассуждал Жар. Даже жалкие крохи удачи пришлось выцарапывать у судьбы с боем, расплачиваясь потерей нравственных ориентиров и кусками собственной плоти.

Килар тронул ее за плечо, и Линн от неожиданности вздрогнула.

— Пора сделать привал, — Голос Странника показался ей осипшим и утомленным. Его тоже окутывал запах болезни. От тела исходил жар, как от печки. — Ты вела всю ночь. Теперь отдохни, а потом обсудим наши планы на будущее.

— Чепуха! Ты уже давно принял решение! — Получилось грубовато, но иначе она сейчас не могла. — Интересно, где ты приобрел эту дерьмовую привычку: думать за других. Кто тут старший офицер — ты или я?

— Кажется, мы с тобой говорим о разных вещах. — Килар отказался принимать ее словесный вызов. — Будет лучше, если ты поспишь хотя бы часа четыре, а лучше шесть или восемь. Кроме тебя этот тарантас вести некому. Если свалишься от истощения, мы еще долго будем танцевать лезгинку на горячей сковороде. А может останемся тут навечно, и какие-нибудь песчаные черви обгложут наши сухие косточки.

— Все равно ты много на себя берешь.

— А, по-моему, в самый раз.

Сквозь коридоры гаснущего сознания прокатилась волна раздражения, идущая от пошатнувшихся основ ее личности. И в тоже время ей захотелось истерически расхохотаться прямо ему в лицо. Линн отогнала прочь то и другое. Ей пришлось не сладко за последние дни, но она не обязана вести себя как истеричная дура.

Усталость наваливалась на нее со всех сторон, и теперь это была уже не временная слабость, которую можно побороть с помощью самовнушения. Казалось, ее тело весит вдвое, а то и втрое больше, чем несколько часов назад. Она как будто тащила за спиной торбу, набитую чугунными болванками. Рассудок нашептывал Линн, чтобы она перестала сопротивляться и заснула прямо здесь, сию же минуту, пока под ней есть удобное сидение из синтетической кожи, а за спиной — мягкая спинка, на которую можно опереться. В противном случае она рискует споткнуться о пустое место. Она упадет и разобьет себе рожу о землю. Линн поняла, что вот-вот потеряет сознание.

Она остановила машину в ложбине между двумя высокими дюнами. В наступившей тишине голова закружилась сильнее. На миг Линн потеряла точку опоры, как будто ее сначала раскрутили, а потом скинули в яму. Кусочек выглянувшей из-за горизонта Пальмиры обжег ее зрительный нерв как раскаленная головня.

Потом она тащилась через десантный отсек к кормовому люку, и Килар поддерживал ее за плечи. Грей Арсис и Ламберт Коль, привязанные веревками к сидениям, казались ей безликими пластиковыми манекенами. Их осуждающие взгляды ничего для нее не значили. Робинс лежала на боку, лицом к стене со связанными за спиной руками и спутанными ногами. Было непонятно, спит она или бодрствует.

Линн выбралась в неподвижную атмосферу пустыни. Время и пространство гудели вокруг нее словно линии электропередач. Мир состоял из гула и тишины, слившихся в одно целое. Линн понимала, что это взбаламученная кровь гудит в голове, а время и тишина вообще не могут звучать. Но она уже не отличала бред от реальности, как будто в мозгу рвались последние нейронные связи. Рассвет озарял ей лицо, создавая вокруг головы призрачный ореол похожий на корону праведника. Ее колени опустились на песок и мгновением позже песок оказался на уровне глаз.