– Да нормально, – улыбнулась ему Юрате. – Не зануда, а просто немножко маньяк. И тема как надо. О чём ещё волноваться, если не об устройстве Вселенной и людях, которые пытаются хоть что-нибудь в нём понять. В награду за это слушай. Все слушайте. Я попробую объяснить.

Она подобрала с травы и положила на стол два кленовых листа, жёлтый и алый. Накрыла рукой, усмехнулась:

– Это, если что, не часть грядущего объяснения. Просто хочу унести их с собой, а потом заговорюсь и забуду. И огорчусь, а это уже ни в какие ворота, мне нельзя грустить… Ладно. Вкратце, примерно так. Иногда у реальности в силу стечения ряда удивительных обстоятельств появляется шанс радикально измениться к лучшему. Вроде того, как обычный человек, попав в хорошие руки, может стать профессором математики, мастером дзена, или великим певцом. Ясно, что употреблять категории «лучше-хуже» в серьёзных рассуждениях не следует, но мы с вами до известной степени люди, а значит нам свойственно оценочное мышление и понятна эта шкала. Любой из вас подтвердит, что в Лейне живётся лучше, чем в как-мы-правильно-называемся?

– ТХ-19, – подсказал Тим.

– Да, спасибо. С номером почему-то ужасно смешно. Насчёт «лучше-хуже» согласны? Ну хорошо. Мы говорили про шанс. Так вот, столь глобальные изменения происходят не в линейной последовательности, а сразу во всех временах. Если совсем упрощённо, на условном луче, устремлённом в неизвестность, которая называется «будущим», появляется точка, где всё получилось, реальность окончательно изменила свою природу, бесповоротно и неотменяемо стала иной. И у этой новой реальности, конечно, есть своё прошлое. Бесконечное множество дел и событий, закономерным итогом которых является вот такой результат. Пока понятно?

Самуил бодро кивнул, потому что в юности неоднократно слышал что-то похожее на лекциях по теории овеществления, и с друзьями потом, напившись от ужаса, обсуждал. Тим сидел с видом старательного отличника: понял, не понял, потом разберёмся, но изложение близко к тексту, если что, напишу. И только Надя честно призналась:

– Ни хрена не понятно. Но так интересно, что ты, пожалуйста, продолжай.

– Продолжаю. Теперь попробуйте представить, как нити невообразимой новой общей судьбы вплетаются в ткань реальности, которую должны изменить. Сперва почти незаметно, крошечными фрагментами. Понемногу фрагменты складываются в зримые островки чего-то явно иного, которого в этой реальности не может быть. Это, помимо прочего, очень красиво – когда реальность становится похожа на лоскутное одеяло. В одном моменте сосуществуют, пересекаются, взаимодействуют друг с другом фрагменты реальностей разной природы, с разными смыслами и возможностями, разным прошлым и будущим, но мир при этом – един.

– Охренеть как красиво! – вырвалось у Самуила.

– Да, – подтвердила Юрате. – Но красота, к сожалению, не спасла этот мир. Реальность так яростно отвергала фрагменты иных прекрасных возможностей, что у неё получилось. Почти. Я понятно? Ай, сама знаю, что непонятно. Но не представляю, как лучше вам объяснить. Процесс вплетения в ткань реальности новых прекрасных волокон пошёл по пи… не так, как хотелось бы. Реальность отторгла изменения, как организм отторгает инородное тело. Все, не все, но много. Сколько смогла. Таким образом её альтернативное лучшее будущее лишилось почти всех своих причин и опор. И перестало быть будущим. Теперь оно существует на правах одной из несбывшихся вероятностей. Их почти у всякой реальности множество; у этой, в основном, одна страшнее другой. К счастью, ни у одной из них нет силы сбыться. У нас, к сожалению, тоже. Мы не случились. Не получились. Обидно, но это так.

– Вы? – переспросила Надя.

– Ну так да, – пожала плечами Юрате. – А откуда ещё, по-твоему, я такая взялась. Я – одна из последних опор несбывшегося. Бывший его дух-хранитель, а теперь, когда хранить стало нечего – всего лишь воспоминание о том, чего не случилось. Упущенная возможность, неиспользованный шанс. Здесь мой дом, мой смысл, моё сердце. Я есть, пока это всё окончательно не исчезло. А оно до сих пор не исчезло, потому что такова моя воля. Баланс!

И рассмеялась так беспечно и беззаботно, словно только что рассказала им анекдот. А Надя заплакала, как в детстве рыдала над книгами с несчастливым концом.

– Невыносимо, – сквозь слёзы объяснила она. – И очень красиво. И всё абсолютно зря. И от этого ещё красивей. И так больно, как будто я сама должна исчезать.

– Ты точно не должна! – заверила её Юрате. – У вас-то, невзирая на крайне причудливое происхождение, совершенно нормальный устойчивый мир. Да и я сдаваться не собираюсь. Что в итоге исчезнет, а что останется, это мы ещё поглядим.

– Ни хрена себе тут у вас фэнтези происходит! – восхищённо выдохнул Тим. – А казалось – ну, ТХ-19. Отличные книжки, скучнейший мир.

– Да так себе у нас фэнтези, – невесело усмехнулась Юрате. – Написать обо всём этом книжку, так никто ни хрена не поймёт. В чём вообще у этих придурков проблема? Где нарратив? Где конфликт? Куда подевалась любовная линия? Когда будет катарсис? Как – уже был?!

– В точку! Я тебя обожаю! – расхохотался Самуил.

– Взаимно. Причём всех троих. Описать не могу, как рада, что не с кем-то, а с вами сюда забрела! Нарочно такое не подстроишь; то есть, попытаться-то можно, но без гарантий. Я всегда на всякий случай пытаюсь, с кем бы мимо того подвала ни шла. За почти полвека всего в тринадцатый раз получилось. Чёртова дюжина! Хороший знак.

– Я внезапно страшно замёрзла, – пожаловалась Надя. – Хотя грех, конечно, капризничать. Отличная погода для балтийского ноября.

– Ты права, – сказала Юрате. – Похолодало. Какого чёрта так быстро всё?! Ладно, на самом деле не на что жаловаться, мы больше часа тут провели. – Поднялась, взяла со стола разноцветные листья, скомандовала: – Пошли.

– Куда? – спросил Тим, предвкушая предстоящие приключения в несбывшемся мире, который, согласно законам жанрового романа, им теперь явно предстояло спасти неизвестным пока, но сто пудов приятным и увлекательным способом. Обретая в процессе сокровища, верных друзей-драконов и прекрасных принцесс.

– Куда получится. Всё равно. Просто сейчас лучше идти, чем сидеть и стоять.

– А, мы должны срочно отсюда убраться? – сообразил Самуил.

– Да не то чтобы вот прям должны, – вздохнула Юрате.

Подхватила его под локоть, другой рукой обняла Надю и Тима и потащила всех за собой в пиццерию, а оттуда на улицу, в конце которой зеленел невысокий холм.

– Реальность, – говорила она на ходу, – сама распрекрасно справляется, подменяя одну вероятность другой, гораздо более вероятной. Как будто не было ничего. Но вы всё запомните, я в вас верю. Не забываете же вы свой дом. У Ловцов хорошая подготовка. Плюс пицца и вино. Отлично, что мы у Тётки поесть и выпить успели. И в наших телах теперь содержится здешнее вещество. А идти надо, потому что на ходу перемены легче переносить.

– Ох ты господи! – воскликнула Надя, неожиданно ощутив приступ тоски столь сокрушительной силы, что сперва приняла её за физическую боль, или тошноту, непонятно, нет сил разбираться, просто стало очень плохо, и всё.

– Вот именно, – согласилась Юрате. – Я сама всегда тяжело выхожу. Ничего, сейчас станет лучше. Думай про что-нибудь однозначно хорошее. Да хоть про кота, который тебя в «Крепости» ждёт.

– Раусфомштранд вчера был в баре, – вспомнила Надя. – Значит сегодня он выходной.

– Ну не настолько же он выходной, чтобы о нём нельзя было даже подумать! – возразила Юрате.

– Или про рыжего в букинисте, – подсказал Наде Тим. И признался: – Мне что-то тоже не очень. Как будто с пиццей пару томов Достоевского проглотил и закусил Сологубом. Бр-р-р-р! Но я помню, что у меня в компьютере сейчас открыты три файла. Такие! Такие!!! – от избытка чувств он подпрыгнул, ускорил шаг, почти побежал, обогнал своих спутников, потом вернулся и неловко ткнулся лбом в плечо Юрате. – Тебе за них до неба спасибо! Сэњ∆э с руками все три оторвёт.