– Ты из подвала крайне удачно вышел. Ну и мы все за тобой. Это так редко случается, что может считаться чудом. Давайте есть пиццу, пока не остыла. Если что, с ней всё в полном порядке. Я имею в виду вкус и воздействие на организм.

– «В порядке» – не то слово! – с полным ртом промычал Тим. – Лучшая пицца в моей жизни. Вот честно. А я ещё сомневался, не взять ли другую, потому что в этой грибы…

– А ты вообще чего такой невозмутимый? – спросил его Самуил. – С тобой здесь что, постоянно подобные штуки случаются? И ты привык?

– Я возмутимый! – заверил его Тим. – Просто очень голодный. Плюс читал слишком много фантастики. И в «Крепость» часто ходил. А «Крепость» всё-таки бар, не кофейня. Трезвым там остаться непросто. Выпьешь пару коктейлей, сидишь с куницей на голове, читаешь какой-нибудь старинный фантастический сборник, который Артур из ящика для книгообмена принёс, слушаешь краем уха рассказы старухи-соседки о деревенских проклятиях и приворотах, своими глазами видишь, как исчезает прямо из кресла Поэт. И от этого всё перепутывается. Что было и чего не было. Кексы, космос, глинтвейн, горячие бутерброды, травы с кладбища, машина времени, джин-тоник, невеста-утопленница, нуль-тэ.

– Отличная подготовка, – подтвердила Юрате. – Тебе повезло.

– Да не то слово. Я Трупу по гроб жизни должен за то, что привёл меня в «Крепость». Только не представляю, чем отдавать.

– Не говори ерунду, – отмахнулась Юрате. – Во-первых, никто никому ничего не должен, просто так сложилась судьба. А во-вторых, ты ему всё равно с процентами отдаёшь.

– Разве? Я даже выпивку ему за всё время всего пару раз покупал.

– При чём тут какая-то выпивка. Отто – настоящий художник. Таким трудно живётся. Я сейчас даже не об успехе и признании говорю. А только о том, что в человеческом мире так себе атмосфера. А у художников обострённое восприятие. Постоянно смутно чувствуют общую тяжесть и боль, а в чём дело, не понимают. Обычно приходят к выводу, будто это с ними что-то не так. И Отто маялся, хотя ему всё-таки проще, чем многим. У него от природы лёгкий характер. И в «Крепость» дорогу знает, а там дышится хорошо. Но с тех пор как ты поселился в соседней квартире, чувак натурально расцвёл. Мы с Данкой ещё гадали, что с ним такое случилось? То ли нашёл на автобусной остановке кошелёк с чужим просветлением, то ли феи его по ночам таскают на вечеринки в волшебный холм? А когда он привёл тебя в «Крепость», всё стало ясно. С таким соседом за стенкой любой расцветёт.

– То есть я излучаю что-то настолько хорошее, что по соседству со мной становится легче жить? – обрадовался Тим, отправляя в рот последний кусок.

– Будь здоров излучаешь, – кивнула Юрате. – И кстати, если ты не наелся, в кухне осталось ещё несколько пицц.

Тим кивнул, убежал и тут же вернулся с добавкой, довольный, но озадаченный.

– Она горячая, представляете? Как будто из печки только что вынули. А предыдущая за то время, пока я её ел, успела остыть.

– Потому что находилась в зоне твоего внимания. И на неё воздействовали твои представления о времени и переменах, которые оно неизбежно несёт, – объяснила Юрате. – А объекты, на которые не направлено человеческое внимание, свободны от изменений, потому что здесь нет времени. Для этой пиццы с тех пор, как мы вышли из кухни, и мгновения не прошло.

– Этого я не понимаю, – вздохнул Тим.

– И я, – подхватила Надя.

– Лично я вообще ничего не понимаю, – утешил их Самуил. – Кроме того, что мы крайне удачно зашли.

– Да не то слово, – подтвердила Юрате. – Натурально сорвали банк.

– Это другая реальность? – прямо спросила Надя.

– Нннууу так, – неопределённо протянула Юрате. – Не то чтобы вот прямо реальность. И не настолько другая, как та, откуда вы к нам пришли.

– Но… – начала было Надя, сама не понимая, зачем и какими словами собирается возражать.

– Да ладно тебе, – отмахнулась Юрате. – А то я типа не знаю, с кем говорю. Нет, если надо, я могу сделать вид, что неудачно пошутила. Просто мне кажется, это сейчас ни к чему. А так-то я вполне деликатная. Тимку вон годами не дёргала, решила, ну его к чёрту. Поймёт, что спалился, уйдёт огородами и больше к нам ни ногой.

– Да, мог бы, – подтвердил Тим. – Меня так учили. Техникой безопасности не стоит пренебрегать. Но если очень хочется, всё-таки можно. А мне так в «Крепости» нравится! Так что на самом деле я бы вряд ли сбежал.

– А втроём тем более не сбежите, – заключила Юрате. – Что ж вы, совсем дураки? У нас тут такой шикарный подпольный бар с котом и куницей, туманы, качели над речкой, кофе с апельсиновой цедрой, постапокалиптические пейзажи, мистические явления чуть ли не в каждом втором дворе. И я, такая загадочная, с шикарной коллекцией неопубликованных книжек и захватывающими экскурсиями не пойми куда.

Взмахнула вилкой крест-накрест, как бы перечёркивая не то сомнения собеседников, не то собственные слова. Разлила остатки вина по бокалам. Обвела их сияющими глазами. Сказала:

– Вы спалились, и я немножко спалюсь. Чтобы всё честно! Это место, где мы находимся, не какая-то другая реальность. И вообще, к сожалению, не реальность. Это всё существует условно, хотя уже могло бы – должно! – безусловно быть. Пиццерия, сад, дом и улица; она смешно называется – Двух Воробьёв. Город, фермы, которые его окружают, реки, озёра, холмы и леса. И всё остальное. Весь мир. Однако не получилось. Хотя пока, сами видите, окончательно не исчезло. Осталось. Как возможность всё-таки сбыться всем обстоятельствам наперекор. Давайте за это и выпьем. Не то чтобы тосты радикально чему-нибудь помогали. Но хуже-то точно не будет. За шанс!

– То самое разнообразие вероятностей, о котором ты на мосту говорила? – спросил Самуил.

– Ещё и умный такой, – усмехнулась Юрате.

– Был бы умный, сам себя понимал бы. А так – не особо. Просто сказал, и всё. В юности я увлекался историей развития гуманитарной мысли, читал всех наших древних философов подряд. Это было давно, и в голове у меня страшная каша. Но смутно помню гипотезу, что для некоторых реальностей характерно наличие нескольких вероятностей сразу. Вроде как они могут какое-то время существовать более-менее равноправно, уравновешивая друг друга, но рано или поздно одна из вероятностей входит в силу и вытесняет все остальные, саму возможность существования альтернативы, как бы стирает их. И становится обычной реальной реальностью. Такой, каких большинство. Причём это вовсе не обязательно плохо. Иногда в дополнительных вероятностях такой ужас творится, что ну их совсем.

– И такое бывает, – легко согласилась Юрате. – В нашем случае всё гораздо сложней. Но ваши философы заранее помогли тебе сделать огромный шаг в сторону понимания. Крутые они!

– Были в древности, – вздохнул Самуил. – Я читал их запоем, как детективы. За уши не могли оттащить. К сожалению, попытки объяснять непознаваемое давным-давно вышли из моды. Мы – я имею в виду не присутствующих, а цивилизацию в целом – многое с тех пор повидали и стали мудрей. Чем больше узнаёшь об окружающем космосе, тем очевидней становится, до какой степени он непостижим. Отсюда следует заключение, что догадки, теории и рассуждения неизбежно упрощают подлинную картину мироустройства, подменяют жажду знания иллюзией обладания им, избавляют нас от попыток вообразить непостижимую сложность Вселенной во всей полноте. Так считают представители большинства современных школ философии. Я-то сам не согласен с подобным подходом. Мне кажется, человеку надо сперва узнать, что в принципе есть такая задача – вместить в себя бесконечность, объяснить себе мир. Заинтересоваться вопросом, выяснить, какие есть варианты ответов, удивиться их разнообразию, осознать, что раз ответы были записаны, значит в каждом содержится правда – хоть какая-то её часть. А уже потом призывать на помощь собственное воображение. Ну или не призывать… Ладно, древние-то остались, никуда их трактаты не денутся. Лично мне с головой хватило. Я скорее просто сочувствую современным философам. Огромное удовольствие упускают, отказавшись новые теории сочинять… Я зануда, сам понимаю. И обычно стараюсь беречь от себя окружающих. Но есть темы, на которых меня несёт.