– Нет! Я знаю… как это объяснить? Может, я не помню всех событий, но чувствую, что была счастлива с ним. Просто он… он как будто был другим человеком. Это сейчас всё поменялось.

– Он всегда был мизогинистом! Он забрал тебя из больницы, чтобы получить бесплатную обслугу. Ты готовишь, убираешь, работаешь! А что делает он? Лежит на диване, играет за компом и делает ставки. Круто! Он даже не хочет спать с тобой в одной комнате, Ирина. Я бы сказала: какая ирония. Но всё это… Это отвратительно, Ирина! И только не повторяй всю эту чушь про его чуткий сон. Вам не по девяносто лет!

Сглотнув спазм, Ирина сложила дрожащие руки на груди и с чрезмерным вниманием стала рассматривать мозаику на барной стойке.

– Ирина, – участливо позвала её Люба, – он типичная амёба, поедающая мозг.

– Неглерия Фаулера1? – с невеселой усмешкой уточнила Ирина.

– Неглерия Червякова.

– Черков, Люба. Черков.

– Пофигу. Он – па-ра-зит. Понимаешь? Он живёт за счёт тебя. Он знает твои слабые места и давит на них. Он культивировал в тебе комплексы и чувство вины. Вот объясни мне, почему он не работает?

– Он пытался устроиться, но ему не везёт. Сама же знаешь, в наше время трудно найти нормальную работу.

– И вот опять двадцать пять! Шоколад ни в чём не виноват. Ты опять повторяешь его слова. Хотел бы, нашёл. Что, он до тебя не работал? Тогда кто его содержал? Родители? Бывшая? Андрей правильно говорит: люди в таком возрасте не меняются. Ему с тобой удобно. Мне сразу не понравились эти ваши свободные отношения. Они ему выгодны, конечно. Свобода при наличии ручной домохозяйки. Никто ведь никому ничего не должен. Или это работает только в одну сторону? Он тебе – ничего, а ты…

– Ладно, хватит. Не хочу об этом больше.

– Мне ведь за тебя обидно, Ирина! Ты же неглупая девчонка, как ты не видишь этих крючков! Я не понимаю. Хотя нет, понимаю… И ты поймёшь, когда отболеешь. Знаешь, мама, насмотревшись на своих родителей, всегда мне твердила: если мужчина ударил один раз – ударит снова.

Ногти Ирины впились в кожу ладоней. Да, этого она уже не могла простить, как ни старалась. Влад стал ей противен. Хотя чувство вины заставляло её в последние дни колебаться. Его придирки к её внешности, одежде, к готовке, уборке, книгам, мыслям – всё можно было стерпеть, перемолоть, оправдать, в конце концов, постараться исправить. Но не ту ночь, когда после очередной ссоры она сбежала к Любе и Андрею. Они думали, что Влад дал ей пощёчину, они не знали, что он ударил её кулаком в живот, а потом, как вещь, спихнул ногой с дивана.

– Ты должна уехать. Испариться! Пуф! Здесь он не даст тебе житья. Мне, конечно, не хочется тебя отпускать, – Люба пресно улыбнулась. – С кем я теперь буду рассекать по коридорам на каталке?

– С Антониной Ивановной.

Люба рассмеялась, представив грузную ворчливую заведующую терапевтического отделения, от которой им всё время попадало.

– Веселитесь? – приветливый голос Андрея прервал их беседу. – Правильно! Долой уныние! Долой уныние всем!

– И взрослым, и детям, и молодёжи. Долой уныние, – закончила за него мемную фразу Люба.

За короткое время, проведённое с ребятами, Ирина уже успела привыкнуть к их любимой игре. Они спонтанно могли начать перебрасываться цитатами. Нередко такой обмен начинался с того, что один заканчивал известную фразу за другого. Встретившись с сизыми глазами Андрея, Ирина дружески кивнула ему и улыбнулась. Андрей ответил ей тем же, затем наклонился и чмокнул Любу в висок. Овитый ветвями олений череп от этого движения выпал из ворота рубашки и заколыхался на золотой цепочке. Это украшение ещё при первой встрече три дня назад показалось Ирине необычным и смутно знакомым, словно она его где-то уже видела.

– Вы так и конец света проболтаете, – выпрямившись, сказал Андрей. – Идёмте, поезд на восьмом пути, – он вытянул чемодан из-под стола.

Люба сопроводила это действие цитатой из сериала «Улицы разбитых фонарей»:

– Андрюха, у нас труп, возможно, криминал, по коням.

– Стартуем!

На перроне эта игра продолжилась после того, как Ирина спросила, как друзья планируют провести лето.

– Э-э-э… Довольно-таки приятно, – мягким блаженным голосом затянула Люба. – Очень приятно. Мне очень нравится, между прочим. Люди настроены на лучшее. Это Люба говорит. И всё будет хорошо. Дай бог.

Андрей в шутку, словно задумавшись над какой-то сложной задачей, приподнял пшеничную бровь и почесал жидкую бородку.

– У вас тут сущность сидит в виде гномика, – он стал выводить колдовские круги у груди Любы. – Я сейчас это почистю, уберу.

– Да что ты чёрт побери такое несёшь? – изобразила изумление его девушка.

– Всё огонь, – гнусаво отозвался Андрей, делая вид, будто расчехляет оружие. – Валера, настало твоё время!

– Это разборка, – пьяно прохрипела Люба, обращаясь к Ирине, – питерская.

Заметив внимание окружающих к их репризе, они рассмеялись и перестали дурачиться. Пора было прощаться.

– Спасибо вам, ребята, – обнимая по очереди друзей, сказала Ирина. – За всё! Я как устроюсь, сразу верну деньги.

– Пошлость! – возмущённо спародировала российского режиссёра Люба.

– Звенящая пошлость! – тут же подхватил Андрей.

Снова взрыв хохота. Это был завершающий аккорд их выступления. Люба напустила на себя серьёзный вид и внушительно произнесла:

– Об этом вообще не думай. Позаботься о себе и своём комфорте.

– Тебе точно есть, где остановиться? – спросил Андрей.

– Да, квартиранты ещё в том месяце съехали. Ключи отдали дяде Мише, это отец моей одноклассницы, он живёт в соседнем дворе. Так что всё нормально, – Ирина забрала свои документы у проводницы. – Без крыши над головой не останусь.

– Будут проблемы, не стесняйся, пиши, звони.

– Позвонит она, ага! Иринка у нас тот ещё воробушек-социофобушек. Сами будем звонить. Учти, мы от тебя не отвяжемся. Жди нас в гости!

– Хорошо, договорились. С меня ватрушки с творогом и брусникой.

– О, да! Обожаю! Это ШЕ-ДЕ-ВР! – Люба излишне эмоционально округлила глаза и восторженно потрясла руками перед лицом.

– Ладно, Буся, прощайтесь, я занесу чемодан.

Люба крепко обняла Ирину и прошептала:

– Расстояние и время отрезвят тебя. Когда ты оглянешься, то увидишь, какой дурёхой была, и с каким монстром жила. А я потом приеду к тебе в гости, обещаю! Или ты возвращайся, когда внутри всё утихнет. Надеюсь, этого придурка уже посадят. Поверь, теперь ты будешь счастлива.

Когда поезд тронулся, телефон Ирины снова завибрировал, но она выключила его и прижалась к окошку, за которым стояли её друзья. Их светлые, открытые лица – это единственное, что она хотела запомнить и увезти с собой домой. Впереди у неё была долгая дорога – двое суток, чтобы обдумать прошедшие четыре года её странной жизни.

С попутчиками ей повезло: в купе с ней ехала супружеская пара с сыном-подростком. Они возвращались домой после майских праздников и обсуждали увиденное в музеях. Ирине нравилось, не вступая в беседу, слушать их правильную, лёгкую и текучую, словно воздух, речь. На протяжении всего пути Володя, так звали юношу, неторопливо разъяснял своим ещё молодым и красивым родителям исторические факты, связанные с посещёнными местами, или читал и одновременно слушал в наушниках музыку. Этот темноволосый и сероглазый мальчик в футболке со строчкой из песни «Вольмы» пробуждал в сердце Ирины какое-то щемящее тепло. Ей очень нравилось его имя – не Вова, а именно Володя. В нём было что-то объёмное и обволакивающее, что-то от воли и волны. И в то же время оно казалось мягким и невесомым, словно прикосновение ласкового ветра.

Соседи Ирины, тактично приглашая её к столу, не навязывались с излишне длинными разговорами. И она была благодарна им за это – ей не хотелось рассказывать о себе. Она часто задумчиво лежала на верхней полке или стояла в коридоре, глядя в окно. Всё это время внутренним взором она пристально рассматривала воспалённое место в свое памяти – исходную точку событий, момент, когда её размеренная жизнь перевернулась. Тогда Ирине было двадцать два.