Дверь открыла Антонина Петровна. Она не задавала вопросов, ни о чем не расспрашивала, а просто впустила, помогла снять шубу.

— Проходи, Сашенька, я чайку вскипячу, глядишь, и Мишка подойдет.

— Его нет?

— На работе, скоро придет, запаздывает что-то… может, в магазин зашел или еще куда.

Саша села за стол, Мишина бабушка хлопотала вокруг нее, вынула из буфета корзинку с печеньем, поставила на стол варенье, налила в большую кружку ароматной заварки. Маша так же ухаживала за ней после школы, варила пельмени, подогревала суп, жарила картошку, а она принимала ненавязчивую заботу как должное. Так, словно сестра была ей обязана все это делать.

— Давно ты не заходила, — заметила Антонина Петровна, усаживаясь напротив нее — возле окошка.

— Миша не приглашает, — неожиданно для себя призналась она и сразу же пожалела. Антонине Петровне стало неловко за внука, старушка опустила глаза.

— Разве поймешь этих мальчишек.

Саша с этим была согласна, мальчишек не всегда легко понять, но Мишу-то она отлично понимала. Он выбрал не ее, а Машу, и выбрал правильно.

Они молча пили чай, с Антониной Петровной хорошо было молчать, это совсем не тяготило, не заставляло нервно выискивать тему для разговора — таких исключительных людей нечасто встретишь. Когда в дверь раздался звонок, она вздрогнула.

— Вот и Мишенька, — обрадованно вскочила старушка.

Саша прислушивалась к голосам из коридора и в страхе ждала, когда Миша войдет в кухню. Она не находила слов, чтобы все ему рассказать, в горле пересохло.

— О, Машка пришла, привет! — воскликнул из прихожей Миша. — Я уже забеспокоился, звонил, у тебя никто трубку не брал!

Она повернула голову и увидела, как с его лица сползла улыбка.

— А-а, это ты, — совсем безрадостно протянул Миша.

В его голосе она услышала столько разочарования, что к глазам вновь подступили слезы. Они не общались с того дня, когда собирались рисовать стенгазету, которую он впоследствии представил как их общую, а она гордо сказала учительнице, что не принимала в работе ни малейшего участия. Миша получил свою законную пятерку, и ему поставили отлично в четверти, а ей вывели четверку. Сейчас это казалось полнейшей ерундой, а тогда она бросила ему в лицо какие-то злые слова, сердилась, ненавидела.

Он прошел с ней в комнату и прикрыл дверь.

— Зачем пришла? — его лицо выражало безразличие. — Ну, не томи! — поторопил Миша.

— Машу сбила машина, — на одном дыхании произнесла она.

Он моргнул, долго молчал, а потом тихо спросил:

— Насмерть?

В одном этом слове она почувствовала всю силу его любви к сестре.

Саша шагнула к нему и крепко обняла.

— Нет, что ты, она в больнице, она обязательно выживет… Папа обещал мне.

Он отстранился.

— Что с ней?

— Не знаю… меня к ней не пускают.

Миша нахмурился, а потом раздраженно воскликнул:

— А чего ты плачешь, если с ней все будет хорошо?!

Саша смахнула слезы и попыталась обогнуть его, чтобы уйти, но он поймал ее за руку и силой усадил на диван.

— Когда это случилось? Она была одна?

— Два дня назад, — Саша всхлипнула, — она была со мной.

— Куда ты смотрела! — обрушился на нее Миша.

— Я не смотрела, — убито призналась она, закрывая лицо руками, — я злилась, думала о себе, отчитывала ее… как всегда, ты ведь знаешь.

— Знаю, — неприязненно буркнул Миша. — За что ты ее так ненавидишь?! Я в жизни не встречал человека лучше, чем твоя сестра! Она добрая, милая, ласковая… красивая, самая необыкновенная! — Он поднялся. — Давно хотел тебе сказать! Тебе так повезло, а ты не оценила, будь у меня такая сестра, я никому бы не дал ее в обиду… — Миша махнул рукой. — Что я с тобой говорю, все равно не поймешь! Ты не знаешь, что такое одиночество, вздорная и завистливая… отравила всю жизнь сестре!

— Спасибо, — она подняла на него мокрые от слез глаза, — спасибо, что так любишь Машу.

Он горько усмехнулся.

— Это не сложно, поверь… сложно любить таких, как ты! Таких, которые сразу бьют по самому больному, которые редко испытывают чувство вины, которых волнуют только собственные желания — вот кого сложно любить! Эгоистичных до мозга костей дур! Куклы с пластмассовыми сердцами… пустышки.

Казалось, все слезы она выплакала за эти два дня, но с каждым его словом щеки обжигало снова и снова. Миша умолк, она ждала, что он еще скажет, но он отошел от дивана и с непроницаемым лицом смотрел в окно. Молчание длилось, как показалось Саше, слишком долго, наконец Миша обернулся.

— А зачем ты пришла? — Он понимающе кивнул, когда заметил ее затруднение с ответом. — Могла бы позвонить.

— Мне больше некому рассказать, — прошептала Саша.

— Ах, да, я забыл, что ты прятала свою сестру от всех, как прокаженную! — Он плюхнулся рядом с ней на диван и запрокинул голову на спинку. — Я, наверно, никогда не смогу тебя понять, Саша… — Миша еле заметно улыбнулся. — Хватит плакать, с Машей все будет хорошо, а мои слова забудь, не обременяй себя такими мелочами.

— Твои слова не мелочи.

— С каких пор?

— Всегда.

— Не верю.

Она серьезно посмотрела на него.

— С того самого дня, когда ты не захотел взять меня за руку в первом классе. — Саша болезненно рассмеялась. — Веснушчатое пугало… Помнишь, как ты сказал? Ты боялся заразиться веснушками.

Она могла поклясться — он покраснел.

— Помню, — нехотя согласился Миша, — так глупо, я жалел, правда.

— Маша меня всегда утешала, — тоскливо вспомнила она, — говорила, веснушки украшают, обманывала, конечно, но мне было приятно.

От его пристального взгляда ей стало не по себе. Саша отвернулась, но он продолжал внимательно смотреть.

— Не знаю, стоит ли это говорить… Ты очень красивая, я всегда так думал.

— Я знаю, что не уродина, но эти веснушки…

— Они тебя не портят, — не дал ей закончить Миша. — Ты солнечная… — он резко умолк. — Тебе, конечно, это все говорили.

Саша не успела ничего сказать, он сменил тему.

— Когда можно будет навестить Машу?

— Я не знаю, родители меня не пускают к ней… наверно, боятся, что я расстрою ее.

— А ты разве собираешься расстроить? — Его взгляд стал настороженным, а плечи напряглись.

— Нет, я все осознала… жизни не хватит, чтобы исправить мои ошибки.

— А ты действительно хочешь исправить? — с сомнением спросил Миша.

— Хочу, очень. Только как?

Он с улыбкой вскочил и протянул ей руку.

— Идем!

— Куда? — изумилась Саша.

Он крепко стиснул ее руку в своей.

— Как куда, исправлять!

Она непонимающе поднялась и вышла за ним в коридор, где Миша подал ей шубу.

— Уже уходите? — вышла в прихожую Антонина Петровна с котом на руках. — Смотри, Сашенька, какого котика твоя сестричка нам подарила.

— Хорошенький, — с трудом вымолвила она, боясь посмотреть на Мишу и увидеть осуждение в его глазах.

В лифте Саша все-таки осмелилась взглянуть на него. Миша смотрел на нее не как обычно, с безразличием и скукой, он всматривался в ее лицо так, словно увидел в первый раз…

— Почему ты так смотришь? Глаза красные?

Он улыбнулся.

— Нет, другое…

— Что?

Миша нахмурился. Лифт открылся на первом этаже, она продолжала вопрошающе смотреть на него, а он отвернулся и пробормотал:

— Может, когда-нибудь потом скажу… не сейчас.

Маша с трудом разлепила глаза. Нестерпимо чесалась нога под гипсом, хотелось пить — в палате стояла духота. Она повернула голову, чтобы посмотреть, стоит ли на тумбочке стакан с соком, и увидела сестру. Саша сидела на стуле возле кровати, облокотившись о нее и положив голову на скрещенные руки. По ровному дыханию Маша поняла, что сестра спит. Стараясь не шуметь, она протянула правую руку к тумбочке и взяла стакан. Она почти донесла его до рта, когда почувствовала в ноге острую боль, пальцы не удержали стакан, прохладная сладкая жидкость вылилась ей на шею, намочила футболку, капли попали на сестру — Саша проснулась. Стакан скатился с кровати, как с горки, замер на самом краю и со звоном грохнулся об пол. Маша увидела, как мелкий осколок отлетел к самым дверям палаты, и виновато пробормотала: