— Ну-ну, — сестра спрятала руки в карманы и, прищурив один глаз, передразнила:

— «Правильно сделала, что сняла ту куртку с опушкой, она тебе совсем не идет». Так-то, Машенька, делал комплименты, восхищался, в кино лез целоваться! Да только я в отличие от некоторых не целуюсь со всякими, — презрительно скривилась Саша.

— Она тоже не целуется! — сердито процедил Дима.

Кошки поели, одна побежала за котом к дому напротив, чтобы спрятаться от холода в подвал, а другая осталась. Маша давно заметила, что эта маленькая полосатая кошечка всегда ждет ее ласк. Саша с Димой все никак не уходили, с жаром начали спорить.

— Тогда с чего ты вдруг извинялся за поцелуй, раз она такая правильная? — язвительно обронила сестра.

— Если ты не понимаешь разницы между «целоваться» и «целовать», то расти тебе и расти, девочка, — раздраженно произнес Дима.

— Если ты такой взрослый, пойди поищи себе девочку постарше, а не охмуряй глупыми подарками мою бестолковую сестру!

— Бестолковая тут только ты!

Саша махнула рукой.

— Шел бы ты отсюда, ты здесь никому не интересен!

— Отвечай за себя!

Маша поднялась, она сдерживалась из последних сил, чтобы не расплакаться. Они спорили о ней так, словно ее тут не было. Их не волновало, что она чувствует, какие у нее есть желания, а делили, точно какую-то вещь.

— Пойдем домой, — потянула ее за рукав сестра.

— Хватит командовать, — рассердился Дима.

— Проваливай, — не глядя на него, буркнула Саша, — кажется, и так всем ясно, Маше ты не нужен!

— Прекрати за нее решать! Маша, зачем ты позволяешь ей…

Маша выдернула рукав у сестры.

— Оставьте меня в покое. Вы так похожи… Не ссорьтесь, лучше присмотритесь как следует друг к другу. — Она побрела в сторону своей школы, где надеялась посидеть в тихом дворике и в одиночестве подумать.

— Мы не похожи! — в один голос воскликнули они.

— Маша, увидимся завтра! В школе! — крикнул Дима. — Я подойду, вот увидишь!

— Дурак, — обозвала его Саша, — есть у нее уже парень, чего тут непонятного! Оставь ты ее! Найди себе подружку по возрасту!

Сестра догнала Машу и пошла рядом. Дима отстал.

— Не будь глупой, — как обычно, жестоко сказала Саша, — нечего обижаться, этот парень все равно слишком взрослый для тебя!

— А тебе не все ли равно, обижаюсь я или нет?

— Конечно, мне все равно, — заявила Саша. — Но не могу я смотреть, как этот гад охмуряет тебя! Ты ведь совершенно ничего не понимаешь!

— Он не гад, странно, что ты этого не поняла, раз вы общались, — возразила Маша.

— Что же ты не догонишь его тогда? Беги за ним! Вперед! Раз не гад, чего щеки надула?

— Тебе не понять.

— Все я понимаю. Выделываешься! Как же без этого, аж два парня ухлестывают, почему бы не попудрить сперва им мозги! Молодец, так держать!

Снег усилился, большие снежные хлопья танцевали в свете ярких фонарей, безмолвно и грустно было на улице, совсем как у Маши на душе. Хотелось одиночества, но сестра продолжала сердито плестись за ней, что-то объяснять, доказывать. Маша старалась не вдумываться в злые слова, пропускала мимо ушей, как делала всегда. Знала она, что Дима ей совсем не подходит, понимала, что он старше на целых два класса, догадывалась о его ветрености, но никакие наговоры сестры не могли заставить ее думать о нем плохо. Да, он стыдился ее, но это была его единственная вина. Она просто не могла думать плохо о том, кто помог ей, когда другие проходили мимо. Не могла не вспоминать с теплотой, как он отнесся к бездомной собаке с перебитыми лапами. Этот красивый парень умел сочувствовать, пусть даже не выставлял свои переживания всем на обозрение, умел быть добрым и внимательным.

— Куда ты идешь?! — наконец не выдержала Саша.

Маша остановилась на светофоре.

— Тебе не обязательно идти со мной.

— Не глупи, пошли домой, — поежилась сестра, — я уже замерзла!

— Если ты чувствуешь себя виноватой… — начала Маша, но Саша ее перебила:

— С чего вдруг? Я не чувствую себя виноватой перед тобой! Не я подошла к твоему Диме, а он подошел! Не я начала разговор! Я лишь…

— Выдала себя за меня, — без всякого осуждения закончила Маша.

Зажегся зеленый свет, она сошла с поребрика. На миг ее оглушил визг покрышек. Последнее, что она успела увидеть и услышать, были ярко-красный бампер и крик сестры.

Осознание собственной жестокости пришло к ней за считаные секунды и осело в душе, как ледяная пыль из-под колес красной иномарки, сбившей сестру и унесшейся на высокой скорости вдаль. Саша стояла посреди улицы и смотрела на небо. Хмурое, затянутое точно грязной клеенкой. Она не могла плакать, слез не осталось. Прошло только два дня, а ей казалось, что прошел целый месяц, как она не видела сестру. Раньше уходила не прощаясь, даже не глядя в сторону Маши, наверняка знала, что вернется и сестра будет дома. Всегда будет рядом, всего в десяти шагах от нее, нужно лишь выйти из своей комнаты, пересечь коридор, и можно всегда без стука ворваться и напугать или, напротив, тихонько приоткрыть дверь и проследить. Маша никогда не злилась на нее за это, а Сашу всегда раздражал спокойный вопрос: не нужно ли ей что-нибудь? Ей всегда что-нибудь было нужно: дразнить сестру, обзывать, обижать. Она не могла существовать, если не скажет с утра пораньше какую-нибудь гадость, если не придерется. С самого детства ей хотелось все то, что хотелось сестре. Игрушки, конфеты, фломастеры, одежду. Маша хотела, а получала Саша. Если сестра просила у родителей куклу, она требовала, чтобы эту куклу купили именно ей, а Маше другую. Или требовала купить ей куклу лучше, чем у Маши, а потом ходила и дразнила сестру. Она ненавидела, когда их сравнивали, когда Машу хвалили, когда сестра в чем-то ее превосходила. Назло полюбила вместо кошек и собак попугаев. Всю жизнь разыгрывала аллергию, чтобы Маша не получила вожделенного котенка. Пошла в другую школу, лишь бы в очередной раз доказать всем, какие они разные. У нее с сестрой не было общих друзей, а ее друзья понятия не имели, что у Саши есть близняшка. Только Лена, с которой она давно дружила, знала про Машу. Подруга частенько просила их познакомить, но Саша категорически отказывалась. Когда Лена заговаривала об этом, врала, что не хочет ни с кем делить любимую подругу, даже с родной сестрой. Лене это льстило, в конце концов она перестала настаивать на знакомстве.

Саша пересекла двор и села на качели. Ей было некуда пойти, не с кем разделить свое горе, некому рассказать, как сильно она не права. Друзей видеть не хотелось, они никогда бы не поняли, что с ней произошло. Понять мог только тот, кто знал Машу, хорошо знал — любил. Кто знал их обеих. Родителям она не могла от стыда смотреть в глаза, хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать, как мама плачет у себя в комнате, не видеть несчастных папиных глаз. Еще никогда в квартире не было так пусто, а сердце не сжималось от мимолетного взгляда на закрытую дверь в комнату сестры. Она не могла ничего делать, ходила из угла в угол и все думала-думала, о прошлом, о настоящем, даже любимый попугай не мог ее отвлечь. Всю жизнь она прожила с утешающим пониманием своего лидерства, а теперь осознала, что без Маши, оказывается, ей ничего не нужно — ни достижения, ни друзья, ни победы. Хотелось лишь одного — чтобы сестра, как прежде, пришла домой, в своей детской курточке с опушкой на капюшоне, в коричневых круглоносых ботинках, над которыми она, Саша, всегда смеялась, чтобы застенчиво улыбнулась ей при встрече, и она все-все смогла бы исправить. Все, что натворила за столько лет.

Саша не заметила, как по щекам поползли слезы, не обращала внимания, когда прохожие оборачивались на нее, впервые ей было абсолютно безразлично, кто и что о ней подумает. Стало холодно, лишь тогда она поднялась и пошла, сама не зная куда, — просто шла. Не хотелось возвращаться в пустую квартиру, стены давили на нее, не хватало воздуху, она задыхалась в одиночестве. Проходя под аркой, Саша наконец сообразила, куда идет, ноги сами ее вели как заколдованные.