Он плотно прижимался спиной к кольцам пальмового ствола. Пальцы не спеша двигались от одного чешуйчатого кольца к другому, и через руку в тело вливались уверенность и покой. Дерево было товарищем, высоким, крепким, с шершавой кожей. Не важно, что они не могут разговаривать. В левой руке у него лук и стрелы. Одна стрела упирается в тетиву, ее он может выпустить в одно мгновенье. Копье стоит рядом справа, его стальной наконечник возвышается над головой.

Как хорошо было бы, думал Хоири, если бы и все остальное люди делали сообща, слаженно, как две ноги одного человека! Одна нога не хвастает тем. что держит на себе тело человека дольше чем другая; а если случится, что одна искалечена, другая безропотно принимает на себя и ее работу тоже.

Кокосовые листья над головой зашуршали, и что-то, едва не задев кончик его носа, пронеслось вниз и глухо ударилось о землю прямо у его ступней. Земля брызнула во все стороны, обсыпав обе его лодыжки. Что это с ним? Кажется, дух покинул его тело и оно застыло в оцепенении!

Над головой забили чьи-то крылья, и он опомнился. Пальцы, судорожно сжимавшие холодный металл на бедре, ослабли. Стало стыдно: так испугаться какой-то вонючей твари с кулак величиной! Эта летающая лисица выронила гладкий молодой кокос. Упал он, правда, что-то уж очень близко. Едва ли такое могло произойти случайно. Не целилась ли она в него? Похоже на колдовство.

Нет, в том, что у летающей лисицы упал кокос, нет ничего плохого; правда, кокос чугь было не оглушил его, но в то же время не дал ему задремать.

За рекой созвездие из четырех звезд, которое люди называют Оамалала, поднимается над темными очертаниями леса все выше и выше. А вот и отражение этих звезд в воде.

Но оно не совсем как настоящая Оамалала: четыре луча сливаются в один длинный луч, который почти доходит до его ног — так высоко стоит вода в реке; выше, чем сейчас, она не поднимается.

Пока сон не пытается больше завладеть его веками. Где-то на этом же берегу на воду внимательно смотрит и его двоюродный брат Меравека. Говорят, как раз здесь, на этой полосе берега, помощники колдунов, приплывая верхом на крокодилах, встречаются со своими хозяевами и отдают им добытое.

Хоири опять вспомнился кокос: это надо же, чтобы упал так близко, ведь чуть не убил! Кто-то спас его, не иначе. Внезапно словно кровь прихлынула горячей волной: как же это он позабыл о своем тезке, духе — покровителе рода? Про него говорил отец, когда рассказывал о чудесном спасении его, Хоири, деда,— они еще плыли тогда с отцом на лакатои в Порт-Морсби. Ну теперь не так страшно, раз у него есть защитник. Можно не прижиматься больше так крепко к стволу пальмы.

Пальцы правой руки снова поползли по чешуйчатой коре, по тем ее местам, где они еще не были. Они нащупали надрез: видно, кто-то вырезал на бедной пальме свое имя. А ведь как больно бывает дереву, когда в его живое тело входит топор или нож! Дальше, дальше — да ведь это же буква V!

А это что такое? Плывет с запада на восток, против течения. Передняя часть похожа на шар, и от нее бегут мелкие волны — ну конечно, это крокодил! В одном глазу крокодила отражается мягкое сиянье Оамалалы, только здесь эти звезды светят уже не холодным голубым светом, а красновато-коричневым — так светятся угли, когда потухнет пламя.

Что-то густое и вязкое, вроде того, из чего плетет свою паутину паук, начало затягивать Хоири горло. Колени ослабли на миг, потом затряслись. Только бы остановить эту тряску! Ведь он сам говорил, что любил Миторо, и вот теперь наконец он сможет за нее отомстить. Его палец снова обвел букву, вырезанную в стволе. Все тело напряглось. Он свистнул не пронзительно, но довольно громко и стал ждать.

Крокодил повернул к берегу и поплыл прямо к месту, где стоял Хоири. Да, этот крокодил не простой. Свистят! Оттуда, где крокодил,— наверно, в ответ. Нет, свистеть опять он не станет: как бы себя не выдать.

Крокодил между тем плыл прямо к нему. Хоири стоял в каком-нибудь футе от воды. Выплыв на мелкое место, крокодил стал на лапы. Еще несколько мгновений назад казалось, что длиной он не больше ярда, а сейчас стало видно, что он как большая лодка. Чудовище медленно двинулось дальше к берегу, потом остановилось.

Только бы* крокодил не услышал его дыхания! Сихи больше не облегала плотно бедер — рука уже выхватила топор и сжимала топорище так крепко, что, будь оно внутри полое, наверняка бы сломалось. Хорошо бы, пока он будет рубить топором, еще кто-нибудь бросил бы в крокодила копье!

Кокосовая пальма, которая до этого служила ему надежной опорой, теперь защищала его от страшной твари. С хвоста крокодила кто-то слез, иначе откуда бы это шлепанье ног по воде? Голова крокодила на суше, разглядеть, не слезает ли кто-нибудь и с нее, нельзя. Шлепанье ног по воде все ближе и ближе. Он прислонил копье к стволу так, чтобы удобно было схватить.

Шаги уже совсем близко! Изо всей силы Хоири обрушил на невидимое существо свой топор. За воплем, который раздался, он почти не услышал своего военного клича. Высвободить топор удалось не сразу, лезвие слишком глубоко вошло в то невидимое, и когда он поднял топор, чтобы ударить еще раз, невидимый уже исчез в ночи. Прочь от хвоста: одним его ударом крокодил может переломать все кости! Хоири метнул копье, оно вонзилось крокодилу глубоко в спину. Вслед за копьем толстую крокодилью кожу одна за другой пробили несколько его стрел.

На другом берегу затрубила раковина, громко и долго. В прохладном ночном воздухе ее звук разносился далеко кругом. На других лодках затрубили тоже, передавая дальше весть о том, что крокодил наконец попался. Отовсюду — сверху, снизу и из притоков — лодки поплыли к месту, где был Хоири. Волны, расходившиеся от них, взбегали на берега и будили крабов, лягушек и москитов. Качанье камыша у берегов погнало из укромных уголков рыбу, прятавшуюся там последние два-три дня. пока шли поиски. Многие рыбы, когда рядом оказывалась лодка, уносились, сердито сверкнув, ко дну, ь глубокие места реки.

— Сын Хоири Севесе Овоу,— кричал Хоири снова и снова, едва набрав полную грудь воздуха,— знай, как сильна рука твоего отца!

Ко времени, когда приплыла его лодка, у Хоири уже почти не оставалось сил, но растратил их он не в бою с крокодилом, а скорее в танце победы после боя. И теперь силы ему придавала только радость оттого, что он видит, как его враг корчится в агонии. Не зная, как дать выход переполнявшему его восторгу, он выпустил в воздух все стрелы, кроме двух.

Но крокодил, судя по всему, Хоири даже не замечал. Похоже было, что криков торжества он не слышит — во всяком случае, хвост, который сейчас будто подметал землю, двигаться быстрее от этих криков не стал. Для крокодила, по-видимому, не существовало сейчас ничего, кроме длинного копья Хоири, которое пронзило его насквозь между ребер с правой стороны примерно на полпути между передней и задней лапами. Когда крокодил, пытаясь уменьшить боль, приподнимался на лапы, становилось видно торчащее из живота острие. То и дело крокодил принимался вертеться на месте, иногда в одну сторону, иногда в другую; вертелся он удивительно быстро. Казалось, что у него кружится голова и он не знает, куда идти — потерял направление. На миг он замер, повернувшись головой к кокосовой пальме, за которой стоял Хоири. Чтобы не вдохнуть его обжигающего дыхания, такого смрадного от застрявших в зубах гниющих остатков растений, Хоири плотно прижался ртом и носом к стволу: вдохнуть слишком много этого дыхания было бы опасно для жизни.

Небо приоткрылось, и наконец-то в первый раз со дня, когда произошло несчастье, свет его был полон сочувствия и радости, что поиски оказались успешными. Но животворные лучи не только подбодрили людей, они также помогли крокодилу опомниться и подумать о том, что ему делать дальше. Он пополз назад к реке, стальным острием прорезая в земле узкую борозду. Каждый раз, как острие цеплялось за какой-нибудь корень, крокодил от боли мычал, как корова. Но слишком поздно обратился он в бегство. Он только и успел что сунуть голову в воду, но тут крокодилу пришлось остановиться: острые топоры уже рубили ему основание хвоста. Напрасно могучие лапы вцеплялись в глину — его все равно вытащили назад. Вскоре и лапы отказались ему служить. Он открыл было пасть — ему мигом вставили между верхней и нижней челюстями крепкую, заостренную с обоих концов распорку.