— Ну а если и правда, то что из этого? Мне-то какое дело?

— Я прошу вас, сэр, отпустить Хоири и Меравеку домой, в селение, они будут искать там крокодила.

— Отпустить двоих, только и всего? А больше ты ничего не хочешь? Ну рассмешил! Да это в голове не вмещается: несколько месяцев планирования и подготовки — и все зря! Подумаешь, крокодил съел одну женщину! Одним ртом будет меньше! Работа администрации должна идти без помех. Для администрации вы малые дети, а значит, и для меня тоже. Мое дело следить, чтобы вы не просили того, чего вам не нужно, и не создавали из ерунды проблем. Пусть хоть земля перевернется — интересы администрации важнее! Не приставай ко мне больше.

Лату увидел, как белые пятки человека, которого он пытался убедить, исчезают за светлой москитной сеткой. Он повернулся, чтобы уйти. Последняя фраза мистера Смита все звучала у него в ушах. Разговор оказался пустой тратой времени. Никакого определенного ответа на свою просьбу отпустить Хоири и его двоюродного брата он так и не получил. Стало ясно, что решать придется самому—и да поможет ему бог, когда настанет время отвечать за это перед начальством. Встанет ли хоть один из них, прежних начальников патрулей, посмотрит ли как мужчина в глаза самому главному, вступится ли за своего сержанта? О том, что происходит в комнате суда, он кое-что знал. Как ему поступить? Сомнения не оставляли его. Дело очень серьезное, решить его нужно срочно, и не так уж важно, кто решение примет. Ясно одно: он понимает, как серьезно положение, а Смит нет.

ДРУЗЬЯ» вы сами все видели и слышали,—обратился к носильщикам сержант.—Этот начальник патруля мало того что молодой — он еще и неопытный. Он, как в коконе, в своих мыслях белого человека. Человек с таким цветом глаз по-настоящему не видит, как мы живем,— ведь мы снаружи кокона, а он внутри. Если вы знаете хоть немного, каковы белые люди, вы можете понять, почему он сейчас так себя вел. К своим родным они не испытывают тех чувств, что испытываем мы. Я видел, как они ведут себя у могил своих жен, мужей, отцов или братьев: из глаз их не упадет ни слезинки. Быть может, от того, как они живут, их сердца каменеют — становятся тяжелыми и шершавыми и ничего не чувствуют.

— Послушай, что я скажу тебе, друг,— заговорил Хэра.— Большинство людей в нашем патруле согласилось пойти только потому, что знали: сержантом у нас будешь ты. Мы все слышали о том, как ты управляешься с упрямыми и недобрыми начальниками патрулей. Мы знаем, что ты умеешь защитить людей от прихотей и заносчивости белого человека. Но мы, мы сами тебя на этот раз подвели. Ты не смог на нас опереться, как опирались на свой народ предводители, когда одна деревня воевала с другой. Правда, нынешняя война совсем не такая, как те,—здесь все оружие только у одной стороны, а у другой ничего нет. Но мало этого: такое оружие, как у них, нельзя сделать сразу, когда тебе этого захочется. Добыть его можно, только если ты будешь ходить в школу и выучишь их английский язык. Язык и школа — вот их оружие, и нечего удивляться, что они не раздают его направо и налево. Но если бы и раздавали, брать то, что они дают, было бы опасно. Многие из нас слышали, как кончили некоторые наши братья, те, кто раньше времени стал таким же умным, как белые люди.

Называть имена этих несчастных Хэре не было никакой необходимости — их знали все. Упоминать их, рассказывая о случаях, которые привели к их смерти, было нехорошо: ведь виноваты в том, что с ними случилось, в большой мере были они сами.

От тихого рокота человеческих голосов, от падающих с деревьев росинок и доносящегося издалека рева водопадов предутренняя тьма казалась живой. В это время одни птицы отходили ко сну, другие же, наоборот, только начинали просыпаться. При свете факелов Хоири и Меравека собрали свои пожитки и пошли к приплывшим односельчанам — тех было несколько. Ни один, кроме дяди Аравапе, не был родственником Хоири или Меравеки, но когда приходит беда вроде той, которая теперь случилась, становится видно, каков тот или другой человек на самом деле.

Хотя лодка и выглядела хрупкой, от веса еще двоих она бы намного глубже в воду не погрузилась. Хоири и Меравека еще не сели. У того и у другого в левой руке была свернутая постель, совсем легкая. Веревки, благодаря которым меньшая лодка стояла возле больших, были уже отвязаны, но весла еще удерживали ее на месте. На какое-то время и те, кто остался, и те, кто должен был сейчас отплыть, замолчали.

— Сержант Лату, старший брат, ты очень добр ко мне и Меравеке, раз отпускаешь нас,— заговорил наконец Хоири дрожащим голосом.— Большое спасибо тебе, особенно от меня. Но каково тебе придется теперь? Ведь если ты не будешь работать, ты не сможешь кормить семью. У тебя нет огорода, не то что у большинства твоих ровесников. Что, если из-за нас ты потеряешь свою работу?

— Сынки, посмотрите на мои зубы — видите? Одни стерлись почти до самых десен, а другие и вовсе выпали. Это оттого, что я много лет подряд ел рис с мясом и рыбой из консервных банок и лил большими чашками сладкий чай. Мне нравится курить, я выкуриваю по две скрутки табака з неделю, и от этого зубы у меня теперь черные. Прослужил я уже пятнадцать лет, и что я имею от этой своей работы? Старую сломанную швейную машину, такую же беззубую, как я сам. Дробовик, чтобы другие видели, сколько я прослужил, только стрелять из него мне почти не приходится. Чиновники администрации твердят, что без меня все в окружном управлении пойдет кувырком — это потому, что сами они не хотят ни за что отвечать, а только думают, как бы им повеселее провести время с пятницы по воскресенье. Нет уж, с меня довольно, пусть выгоняют, если хотят, мне все равно. Смогу хоть, пока еще есть силы держать топор, начать растить для своих детей кокосы, саго и бетель. Как живут на пенсию, я видел, так что ее дожидаться едва ли стоит.

И старый сержант, наклонившись, толкнул лодку, где сидели Хоири и его друзья, вперед, в стремительное течение Тауре.

Хоири захлестнуло чувство благодарности к сержанту Лату. Одно дело, если бы сержант был ему близким родственником или хотя бы односельчанином, но ведь Лату из других мест, из небольшой деревушки в низовьях Тауре. Может, когда-нибудь представится случай отплатить сержанту за доброту, а если не самому сержанту, то кому-нибудь из его родственников.

Мысли сменяли одна другую, что-то увидится смутно, потом исчезнет, иногда так быстро, что не успеешь и разглядеть. Казалось, что где-то в затылке падают одна за другой капли теплой воды. Тряхнуть головой, еще и еще раз — может, хоть так от них избавишься? Но капли становились все тяжелее, падали все ближе и ближе ко лбу и наконец полились потоком из глаз.

Небольшая лодка несла свой безмолвный груз мимо торчащих из воды коряг и стволов мертвых деревьев. Если бы кто-нибудь посмотрел на нее с берега, он сказал бы, что эти неясные темные фигуры сидят прямо на воде и что они все одинаковые.

— Эй вы, там, на носу!—нарушил наконец молчание Аравапе.—Не закрывайте глаз, не спите — если врежемся в ствол, нам конец.— Аравапе откашлялся, зачерпнул ладонью воды и попил.— Судя по деревьям на берегу, плывем мы довольно быстро. Плыть еще быстрее опасно—если мы все разом наляжем на весла, наверняка потонем.

Весла в руках не было только у Хоири. Раз или два, видя, что лодка плывет не так быстро, как ему бы хотелось, он предлагал грести тоже, но дядя Аравапе ласково говорил, что ему делать этого не надо. Вообще же Хоири почти все время сидел сгорбившись, спрятав лицо в ладони. Слезы все текли и текли, стекали с одной руки на другую.

— Покуришь?— спросил кто-то у него за спиной.

Хоири приподнял голову, покачал ею и показал рукой, чтобы длиннющую самокрутку передали тому, кто сидел позади него.

— Да ведь холодно же,— снова настойчиво заговорил тот же голос.— Затянись хоть разок, согреешь легкие.

Согреваться Хоири не хотелось, да он, сказать правду, и сам не знал, чего сейчас хочет его тело.

— Я знаю, сынок, каково тебе,— ровно и как-то невыразительно заговорил Аравапе. — Ты возвращаешься домой, но домой можно возвращаться по-разному. Юношей ты вернулся из Порт-Морсби, где вы с отцом меня навестили, и это возвращение было для тебя радостным — ты возвращался с подарками для тех, кого любил. Потом ты женился, но тебе так и не довелось узнать, что значит возвратиться к своей семье. Эх, не я должен был бы сейчас везти тебя...— Наступило долгое молчание.—Но выбора не было, ведь твоему отцу пришлось остаться, чтобы возглавить поиски.