— Поторопись, пожалуйста, а то твоя мать пойдет искать тебя.— И он вытер ей спину.

Он прыгнул в реку. Испражнений людей и животных вокруг плавало столько же, сколько всегда, но сегодня казалось почему-то, что от воды исходит не зловоние, а аромат. И еще казалось, будто он, как змея, сбросил с себя прежнюю кожу. От тела его разбегались волны, и от этих волн качались все лодки вокруг.

— Ты что — дурак? — закричал с порога своей хижины какой-то старик.— Не слышал, что крокодилы, когда вода стоит высоко, утаскивают свиней?

— Спасибо, что предупредил, я быстро!

— Не благодари,— отрезал старик.— Купайся, купайся: грязи, которая тебе так нравится, от этого станет в воде еще больше. Чем ты вознаградишь тех, кто холодными ночами будет разыскивать твои останки и крокодила, который тебя утащил?

Ну, слушать такое — это уж чересчур! Надо скорее вылезать.

Оказывается, все это время Меравека его искал. Они встретились у хижины тети Суаэа и вместе поднялись по ступенькам. *

— Где ты был? — спросил Меравека. — Я думал, ты спишь, и вдруг вижу: идешь весь мокрый. Тебе что, жарко было?

И Меравека потрогал его руку выше локтя.

— Да нет, я присел по большой нужде на корме лодки и свалился в воду. Представляешь себе, какой у меня был вид?

Они расхохотались.

Очаги почти во всех хижинах уже погасли. Девушек и юношей на улицах оставалось все меньше. Хоири надел красивые белые шорты, привезенные из Порт-Морсби, а перед этим припудрил себя между ног «Детской присыпкой Джонсона». Теперь от него шел ее запах, и девушки, когда он проходил мимо, втягивали носом воздух.

— Я не верю, что ты упал с лодки,— сказал Меравека.

— Я и не ожидал, что ты поверишь, но надо же было сказать что-нибудь при тете.

— Конечно. Ну, как все прошло?

— Хорошо, как еще могло пройти? Отправилась спать мокрая внутри.

Они похлопали друг друга по плечу и свернули на другую улицу, чтобы пройти мимо хижины Миторо: может, удастся узнать что-нибудь.

Миторо сидела на верхней ступеньке лестницы, а ее мать плела сеть и говорила:

— Девушки, которые слишком любят гулять при луне, замуж не выходят, а уж если и выйдут, то только потому, что в животе у них ребенок. Зачем торопиться отдать себя поскорее мужчине? Ведь впереди у тебя для этого целая жизнь. Он пообещает на тебе жениться, ты ему поверишь, а он сделает свое дело и убежит от тебя прочь, и вместе с ним убежит его обещание. Тогда, чтобы избавиться от ребенка, приходится взбираться на арековые и кокосовые пальмы или делать еще что-нибудь такое же опасное; и после этого еще идете, разодевшись, в воскресенье в церковь слушать слово божье. Как змея когда-то соблазнила Еву съесть запретный плод, так теперь мужчина соблазняет девушку проглотить его плод!

Хоири нарочно погромче прочистил горло, а потом еще й кашлянул,

— Тебе что-нибудь в горло попало?— громко, так, чтобы услышала мать Миторо, спросил Меравека.

— Не иначе как плод.

— Кто это смеется над моими словами?— сердито закричала на них Масоаре.— Почему вы шляетесь без дела по улицам, а не идете к своим родителям, чтобы выслушать их добрые советы? Идите веселитесь перед домами своих родителей, ваши матери не помогают мне подметать около моего дома!

Она плеснула на юношей водой, и они разбежались.

В трусиках Мшоро чувствовала себя как-то необычно. Они плотно облегали ее, и это успокаивало. Теперь не страшно было ложиться спать, не то что прежде, когда на ней была только юбка. Духи, которые бродят по ночам и подсматривают за женщинами, когда те спят, больше не смогут ее тревожить.

В следующую неделю Хоири видел Миторо куда реже, чем ему хотелось бы. Почти все время он был с отцом на кладбище их рода на другом берегу реки, а чтобы туда добраться, надо было, переправившись через реку, не меньше часа идти потом через лес кокосовых, арековых и саговых пальм.

Недалеко от могилы матери отец построил хижину в два яруса — такие Хоири видел в Порт-Морсби.

На кладбище было спокойно и тихо, совсем не так, как в их многолюдном селении, где плачут дети и все время ссорятся мужья с женами. Хоири выпалывал траву на могиле матери и помогал отцу ставить на диких свиней ловушки. Иногда, густо обмазав себя с головы до пят клейкой глиной, он совершал набеги на гнезда шершней — их личинки, если завернуть в саго и поджарить на горячих углях, необыкновенно вкусны. Когда делать было нечего, он сидел на верхнем ярусе хижины, который отец отдал в полное его владение, и слушал, как звенят от ветра колокольчики — он сам сделал их из жестяной банки.

Перед глазами Хоири расстилалось большое поле, поросшее пушистой белой болотной травой; там жили бесчисленные москиты и огромные безобразные жабы.

— Да, чуть было не забыл, сынок: сегодня вечером у нас в селении собирается совет. Уже темнеет, так что я лучше пойду один. Я вернусь в полночь.

За отца можно не тревожиться: все повороты тропинки он знает как свои пять пальцев, знает каждый пень, каждое лежащее поперек тропинки дерево, каждый ствол, переброшенный через речку.

Вокруг разлился мрак ночи, застрекотали цикады. То квакают, то умолкают лягушки. Однообразно гудят москиты. Надо посмотреть, сколько керосина в жестяной лампе. Оказывается, еще много, до прихода отца должно хватить. Фитиль, сделанный из узкой полоски шерстяного одеяла, стал неровным, надо его подрезать.

Внизу отец оставил тлеть в очаге несколько кусочков кокоса: москитов отпугивает их жирный дым. Стенки у второго яруса такие низкие, что, даже когда лежишь, тебе видно, что делается снаружи. Где-то далеко, в северной части неба, как маяк вспыхивает и гаснет молния. В ее тусклом свете на миг становятся видны очертания усыпанного цветами могучего дерева совсем рядом с хижиной. Много похоронных церемоний совершено было в его тени, и отец говорит, что на самом деле это не дерево, а дом — в нем живут их предки.

Хоири проснулся среди ночи: его разбудили голоса, раздававшиеся внизу. Он приподнял голову, прислушался.

— Пока его нет, мы должны следить, чтобы с его сыном не случилось ничего плохого,— говорил кто-то.— Ведь это они каждый день смотрят за тем, чтобы на наших могилах было чисто, это они не дают траве кунаи своими твердыми корнями протыкать наши кости.

Хоири так и подбросило — он сел на кровати. Как хорошо, что отец, когда делал кровать, вложил в работу все свое мастерство, и она совсем не скрипит! Комнату наполнял странный голубой свет; на стене были ясно видны тени от узелков москитной сетки. Что там, внизу? Он посмотрел сквозь щели пола и увидел, что керосиновая лампа внизу по-прежнему горит. Но там никого не было, и голоса тут же смолкли, а голубой свет потух. Хоири приподнял сетку, и прохладный ночной воздух мягко прильнул к его телу. Но когда он вдохнул, он почувствовал затхлый запах — так пахнет в комнате, в которой много лет уже никто не живет. Откуда этот запах? От летучих мышей-плодоедок? Или, может, это летающие лисицы совсем рядом производят сейчас на свет потомство? Вдалеке, где-то на этом бесконечном болоте, из которого то там, то здесь поднимается саговая пальма, закричал дикий петух, возвещающий приход нового дня. На востоке по краю неба будто протянулся тонкий слой белой известки.

Отца все не было. Наверно, что-то случилось в селении, а то бы он уже пришел. Хоири обошел и проверил ловушки. С той, что для диких свиней, ему не справиться — она такая тяжелая, что в одиночку поставить ее не может даже отец. На ловушку для сумчатых крыс идет только одно бревно футов в семь длиной, да и добыча в них попадается чаще, но сегодняшнее утро удачи не принесло — все ловушки были пустые.

Севесе уже ждал его.

— Здравствуй, сынок, я вернулся!

Хоири огорченно покачал головой: пусто, ничего нет.

— А я и не думал, что много попадется,— сказал отец.— Всего несколько дней прошло, как мы жгли лес, расчищали место для нового огорода, и с неделю, пока пахнет горелым, дикие свиньи к нам и близко не подойдут. Но все равно: как там, цела в ловушке для свиней наша приманка, эта гроздь бананов?