В облаках сверкнула ярко-желтая искорка. Над рекой пронесся легкий ветерок, и ожило все — люди, звери и растения. Миторо стояла в холодной воде, доходившей ей до пупка. Юбка из саговых волокон всплыла, и сквозь прозрачную воду были хорошо видны ее светло-коричневые ляжки и ягодицы. Когда она не смотрела в сторону Хоири, он приподнимался с корточек, чтобы разглядеть ее получше. Кожа у нее покрылась пупырышками — значит, вода холодная.

Миторо ушла, а Хоири с двоюродным братом остались на берегу посмотреть, как оживает река. Там, где обычно стоят лодки их близких и дальних родственников, сейчас много лодок, и из всех нужно вычерпать воду. Вдвоем они быстро управились примерно с дюжиной.

— Слушай, Меравека, мне обидно: Миторо говорила со мной так, будто мои слова дерьмо.

— Ты это что, всерьез? Да разве можно обращать внимание на то, что говорит женщина? Могу поспорить: она теперь только и будет думать что о субботе и от волнения у нее все будет валиться из рук.

— Как ты думаешь, какая получится из нее жена?

— Смотря чего ты от жены ждешь. Если говорить о работе, Миторо как раз то, что нужно. Все знают, она работать любит. Но неужели ты хочешь сразу жениться?

— Да нет же! Я просто думал: не из тех ли она девушек, кто ложится с каждым юношей, какого встретит?

— Я не верю, что она такая. Она скромная. А потом, будь она такая, она бы уже давно забеременела. Но раз ты так думаешь, то тем более не следует жениться на девушке, пока ты не переспишь с ней, и не один раз.

Конечно, поступать так нехорошо, грех, но все-таки хочется точно знать, действительно ли девушка та, на ком ты думаешь жениться. Ну а раз другого способа узнать, встречается ли Миторо с кем-нибудь еще, нет, то к чему вспоминать о христианском учении?

В Мовеаве есть много девушек, с которыми большинство юношей знакомо очень близко. Детей у них почему-то нет, но бедра и живот становятся у этих девушек очень гладкими — в двойных складках живота любой из них, наверно, по нескольку фунтов жира. Правда, среди них есть и невезучие вроде Лалафаре: у нее трое детей, а замужем она не была. Когда она забеременела в третий раз, устроили суд, и один из членов совета стал допрашивать бедную девушку. «Те два раза ты не захотела говорить,— сказал он,— но уж на этот раз, конечно, скажешь нам, кто отец ребенка?» Лалафаре стояла и рисовала что-то на жирной глине большим пальцем ноги. «Я не видела, кто он»,— сказала она тихо. «С тобой спит только один мужчина?» — спросил кто-то из членов совета. «Не знаю, в темноте не видно. Я спрашиваю, как их зовут, а они не отвечают». Мужчины захохотали, многие женщины стали кричать, обзывать ее плохими словами. Но есть неженатые мужчины, которые были бы счастливы на ней жениться, их не отпугнули бы даже ее трое детей.

В следующие два дня гор на северо-западе не стало видно, их закрыли огромные тучи. К концу недели река вышла из берегов. От своих хижин до места на берегу, где были причалены их лодки, людям приходилось брести по колено в воде. Старейшины рода не спускали с реки глаз — следили за тем, как поднимается вода. С полок достали копья, вычистили их и заострили на них зазубрины. Старики чинили охотничьи сети, принадлежащие роду.

— Теперь самое время показать, что ты уже мужчина,— сказал Севесе.

Они уже приплыли на нескольких лодках в охотничьи угодья рода опероро. Хоири и Меравека взобрались на деревья по сторонам узкой полосы сухой земли. Налево и направо были болота, бежать от охотников дикие свиньи могли только по этой узкой полоске, но теперь ее перегораживала сеть. Сверху им было видно, как осторожно, стараясь не шуметь, через высокую траву кунаи пробираются мужчины постарше. Раздались крики:

— Вот он где, проклятый, сын радуги! Мое копье уже у него в боку, он ранен, остерегайся!

Послышалось злобное хрюканье, оно приближалось.

— Вот она, коли! — крикнул Меравека.

Из травы между деревьями выскочило что-то большое и темное. Из боков свиньи уже торчало четыре копья; было видно, что ее силы иссякают. Почти одновременно Хоири и Меравека вонзили в нее свои копья и прокричали боевой клич рода. Свинья завизжала и, задевая торчащими из нее копьями о стволы деревьев, кинулась прямо в сеть.

Охота удалась на славу. Загнали шесть свиней, из них три погибли, захлебнувшись в воде. Кишки, легкие, печень и почки достались, как полагается по обычаю, старикам, головы — старейшинам рода.

Каждый жарил мясо для себя сам.

— Как, у тебя еще не изжарилось? — спросил Хоири отец, увидев, что тот снова кладет мясо на горячие угли.

— Еще не готово, в нем кровь.

— Так будь же мужчиной, попробуй его на вкус! —сердито сказал отец.

Вернувшись в селение, охотники дали женщинам только нижние челюсти убитых свиней — это была доля женщин, и мужчины вовсе не считали, что поступают плохо. Но женщины все равно сохранили для мужчин их долю в рыбе, которую, в этот день поймали.

Хоири очень хотелось принести часть мяса домой и отдать Миторо, но делать этого было нельзя: вдруг она воспримет это как признак слабости? После того разговора она его избегала. Видно, Миторо еще не решила, пойти ей на свидание с ним или нет.

— Мама,— сказала Миторо, когда младшие легли спать,— можно мне пойти погулять с подругами?

— Ну ладно, только не уходи слишком далеко, а главное, держись подальше от юношей. Я не лягу, пока ты не вернешься домой.

Взявшись за руки, девушки пошли по улицам. Потом они сели и начали рассказывать друг другу разные истории. Ивири села рядом с Миторо, она ущипнула ее за ляжку, потом шепнула ей что-то на ухо» и Миторо кивнула! Не дослушав до конца историю о том, как появились летающие лисицы, Ивири встала, не выпуская руки Миторо из своей.

— Простите, подруги, нам надо отойти по нужде,— сказала она.— Мы еще придем.

Миновав последнюю хижину, они перелезли через ограду, и тут Миторо стало как-то не по себе. Там и сям в лунном свете на землю ложились темные тени от кустов и деревьев. Ивири обернулась и посмотрела, не идет ли кто за ними, а потом тихо сказала:

— Мой брат вон там, под теми бананами.

Ивири сунула в руки Миторо небольшой сверток, который держала под мышкой. Та неохотно его взяла.

— Я буду ждать тебя в тех кустах,— сказала Ивири и пошла прочь.

Медленно, неуверенно ступая, Миторо двинулась к рощице банановых деревьев.

Хоири схватил ее за руки и втащил в тень. Какая холодная у нее кожа! Прямо как у змеи, только чешуи нет. У Хоири онемел язык, будто он глотнул яду: в горле пересохло. Он стал считать пальцы у нее на руках, потом ногти, потом суставы — неужели их у нее столько же, сколько и у него? Она вскрикнула, и рука ее повисла.

— Что с тобой? Я сделал тебе больно?

— Нет, просто у меня в пальце всю неделю сидела колючка саго, я вытащила ее только сегодня вечером, а ты сейчас его согнул.

Голос ее звучал спокойно и ясно. Казалось, она обращается не к нему, а к бананам — смотрела она на них. Он взял ее за локоть и резко повернул к себе. Его руки ласково спустились по гладкой спине к пояснице и притянули Миторо ближе. От ее крепких молодых грудей шло тепло. Оттянуть резинку юбки оказалось совсем нетрудно, и вот уже его руки на ее ягодицах — словно два горшка, гладкие и круглые и так приятно наполняют его ладони!

Над их головами пронеслась летучая мышь-плодоедка. Где-то в лесу захрюкали свиньи, невдалеке кашлянула Ивири: ну почему Миторо так долго упирается?

— Оставь меня,— сказала она.— Я тебе ничего не обещала.

Она смотрела не в глаза ему, а скорее на его губы. Лицо у нее было хмурое.

Обхватив одной рукой ее плечи, а другой бедра, Хоири приподнял ее и положил на спину. Его ноги раздвинули ее колени, а руки подняла юбку к ней на грудь. Со вздохом облегчения он проник в нее. Пальцы ее рук за спиной у него напряглись. Он не слышал теперь ничего, кроме собственного дыхания. Потом наступил покой. Казалось, что грудь Миторо — самое мягкое место, на каком он лежал в своей жизни. Хотелось лежать так всегда, но тут снова кашлянула Ивири. Он перекатился на траву.