Несмотря на это, Слинт был гораздо хуже. Скользкое его имя, равно как и заслуженная кличка «Змей», сполна отвечали этой низкой и темной душонке, вынашивавшей свои подлые и грязные замыслы, отражавшиеся даже и на его отталкивавшем веснушчатом лице, в котором было что-то поросячье, прямолинейное и грубое, но одновременно и лисье, коварное, потаенное. Пытаясь изображать из себя друга и помощника в «делах любовных», Змей всегда как бы случайно, в действительности же – продуманно-изощренно подставлял безответного юношу, стараясь унизить его как можно больше.

Он мог сказать, например, что Сорше нравится какая-нибудь ягода, которую он видел только что в лесу, но специально оставил ее Эдмунду, после чего та мучилась от болей, Слинт же уверял, что перепутал. В другой раз он сообщил, что предводительница желает якобы видеть своего пажа, так как сегодня она в хорошем настроении и, уж наверняка, будет ласкова с юношей. Застав же лучницу с Рутгером (в палатке и в самом разгаре любовной игры) Эдмунд еще долго не мог прийти в себя, притом что почти поверил пространным объяснениям Змея, искренне заявлявшего, что именно Сорша просила его все это передать, говоря совершенно серьезно и без малейшего намека на розыгрыш, который уж он-то, Слинт, давно ее зная, распознал бы, а потому и не заставил бы идти туда юношу. Но со временем намерения казначея становились все более и более очевидными, и, выбирая из двух зол меньшее, Эдмунд держался Пита.

Он и теперь сидел рядом с ним, глядя, как толстяк, перекатываясь с боку на бок, выискивает положение для головы. Промаявшись таким образом минут пять или больше, он протяжно и лениво зевнул и начал усиленно чесаться. Занятие это явно доставляло Питу немалое удовольствие. Он последовательно проходился по затылку и по шее, по плечам и рукам, по вывалившемуся из-под рубахи брюху и по мясистым коротеньким ногам, но особенно – по своему массивному и неподъемному заду, добравшись наконец-то и до заветной спины, так что начал уже даже похрюкивать и сладко стонать от наслаждения. Расплывшись вдруг в идиотской и застывшей на его губах ухмылке, толстяк уставился прямо перед собой, и Эдмунд посмотрел туда же.

Из палатки, слегка пригнувшись и тут же выпрямившись, вышла очень медленно Сорша. Волосы ее были небрежно распущены и волнами золотящихся на солнце кудрей струились по оголенным плечам. Сказать, что она была одета, можно было лишь с большой натяжкой. Провожая предводительницу взглядами, разбойники ловили каждое движение, от бедер и талии до вытягивавшихся сонно рук, шеи и головы, которой лучница неожиданно встряхнула, собрав волосы сзади в то же мгновение и скрывшись за палаткой в следующее. Последовали разочарованные возгласы. Следом за ней вышел так же молча и Рутгер, – по-прежнему по пояс оголенный, – и потянулся могучим, почти жизнерадостным движением человека, осознающего свое превосходство. На шее у него, чуть повыше плеча, виднелись следы укусов. Резко опустив глаза, Эдмунд отчаянно отвернулся. Выглядевший очень бодрым и продолжавший улыбаться Арчибальд, энергично делал приседания, одновременно разводя согнутыми руками в стороны и вращая своей кудрявой и чернющей донельзя головой.

– Присоединяйся, Монти, – добродушно предложил он, видя, что Отшельник смотрит на него очень внимательно и, кажется, даже не моргает. – Ты много сидишь на месте, а человеческому телу нужно двигаться, нужна постоянная физическая нагрузка.

– Боюсь, что нагрузка мыслительная окончательно доконала его, – ответил, вмешавшись, Пит. – Я вон вообще ни о чем не думаю, – и гляди, в какой превосходной и подтянутой форме!

Вихрастый разбойник фыркнул.

– А где мальчишка?

Голос уже одетой и приближавшейся лучницы тут же оборвал разговор.

– Так это… Он трубадура нашего коров доить повел. Видать, деревня здесь совсем недалеко.

– А ты его так и отпустил?

– А чего в этом плохого-то? – огрызнулся вихрастый.

– А что плохого в том, если прямо вот сюда, – предводительница схватила его за волосы и указала пальчиком в лоб, – всажу я тебе стрелу-другую, – так, на всякий случай?

– Да он и сам бы тебе с удовольствием всадил, – хмыкнул негромко толстяк.

Последовавший тут же удар сапога пришелся ему прямо в живот. Скорчившись на земле, Пит протяжно заныл и бессильно перекатился на спину. Объяснения вихрастого разбойника, заметно поубавившего свою дерзость, не очень-то понравились Сорше, но как раз в этот момент на холм поднялись снизу Аэрис с двумя братьями за спиной, а чуть дальше в стороне о них – Максимилиан и Уильям. Обменявшись с мальчуганом несколькими словами, Друид подошел ближе к разбойникам и необычайно воодушевленно и радостно произнес:

– Что ж, некоторые уже успели сходить за молоком, а я тем временем отлично управился и с мясом! Курочек выторговал отменнейших, просто на зависть. В связи с таким успехом стоит, как мне кажется, и перекусить.

– Ага, вот только еда-то где? – недоуменно спросил кто-то.

– А еда, друзья мои, едет к вам сейчас на двух замечательных осликах. Я подумал, что им тяжеловато будет забираться сюда, и пустил поэтому в обход, по дороге. Но завтрак будет по расписанию, можете не беспокоиться. Мы с этими осликами очень подружились, так что донесут они все в целости и сохранности, уверяю вас в этом совершенно.

Немного обескураженные такими обещаниями и чрезвычайно оживленными, почти даже хвастовскими заявлениями Аэриса, некоторые из членов шайки начали уже шумно возмущаться, но повелительно вытянутая вперед рука предводительницы заставила всех поутихнуть. Угадав намек, Друид извлек из кармана мешочек и бросил, – и та перебросила его казначею.

– Ну, что там, Слинт?

– Восемь, – слегка сдвинув брови, не сразу ответил Змей.

Арчи присвистнул.

– Во дает!

Разбойники начали переговариваться.

– И как же тебе удалось потратить всего две монеты? – вызывающе спросила у него Сорша, заинтригованная не меньше остальных.

Аэрис улыбнулся и пожал плечами.

– Прошу простить меня, миледи, но у друидов и на это есть свои особые и личные секреты. Вы послали Аэриса, чтобы он потратил как можно меньше золота, и Аэрис свою задачу выполнил. Теперь же он, если позволите, хотел бы присоединиться к трапезе. Как это ни странно, но и нам, друидам, набить свое ученое брюхо бывает порой необходимо. Очень полезно для развития чутья и всяких там «друидских» штучек, знаете ли.

– Охотно верю! – вставил по-прежнему довольный всем Арчибальд. – После стаканчика-другого вина я такие штучки выделываю, у-ух. Вот только припасы-то наши, смотрю, все не едут.

– Терпение, мой друг, терпение. Ослики стараются изо всех сил. Но, если всем вам так уж этого хочется, сейчас мы их немножко поторопим.

С этими словами Друид извлек из кармана флейту и послал короткую трель. Он послал ее еще раз, и тут все услышали пронзительный, как бы отвечавший ему ослиный крик. Через минуту между деревьями показались и сами ослики, и под дружные крики разбойников поклажа пошла по рукам. По-прежнему державшийся в стороне менестрель с интересом наблюдал за Аэрисом. Закончив помогать с разгрузкой и распределением прибывших припасов, тот не забыл и об уставших животных. Не переставая гладить и что-то тихо нашептывать им, он подозвал к себе Максимилиана и поручил ему накормить двух явно довольных и заметно воспрявших теперь духом осликов, охотно подчинившихся мальчику.

Присев на поваленный ствол между Арчибальдом и Эстрильдой, Друид разговаривал то с ними, то с необычайно польщенными этим Кэт и Лили, ничуть не теряя былого воодушевления и, кажется, вполне довольный подобным обществом, столь же грубоватым, сколько и сомнительным. Судя по всему, он начал рассказывать что-то очень увлекательное и смешное, так как разбойники обступили его небольшой группой и постоянно и в голос хохотали. Беседа становилась все оживленнее, так что начали даже запеваться песни, под жевавшуюся и запиваемую вином курятину, пришедшуюся всем по вкусу. Сам же Аэрис, несмотря на высказанное до этого желание, ел только хлеб и некоторые фрукты, запивая их из фляги водой.