Но, ухаживая за цветами и кустарниками и по-дружески с ними беседуя, она все же тосковала по полям и лесам, где так много гуляла в детстве, почти не имея ровесников для разговоров и игр, но умея радоваться и питаться созерцанием, наслаждаясь родством и единством с природой. Тем не менее, тихую и молчаливую, но всегда такую участливую и ласковую девушку любили в Данмуре почти все, за исключением соперниц, считавших ее самовлюбленной и надменной недотрогой, не желавшей поддерживать бедствующего отца и соглашаться на выгодный брак. Даже грубые и равнодушные солдаты, день и ночь сторожившие губернаторский сад, относились к ней с тайной симпатией и нежностью, стараясь развлекать «свою сестричку» разговорами и городскими новостями, которые Катрина всегда признательно и с улыбкой выслушивала, хотя и все чаще оставалась безучастной, и все глубже уходила в себя.

Однажды утром, у задней калитки, что вела прямо в Когстонский лес, показался какой-то человек, наблюдавший за ней пристально через решетку и готовый вот-вот перелезть. Вскрикнув, Катрина убежала, но увидела того незнакомца и снова, пришедшего на следующий день в сопровождении нескольких других, в одном из которых она сразу же узнала того жениха, которого более всего опасалась и который слыл в округе самым богатым и везучим среди всех данмурских ловеласов. Люди эти словно не спеша прогуливались, делая вид, что не интересуются ни ею, ни губернаторской башней, но об их намерениях и мыслях девушка догадывалась прекрасно. Несмотря на заверения стражников, обещавших защитить ее и не допустить сюда ни одного такого «романтичного наглеца», Катрина стала выходить все реже, утратив и без того уже хрупкое спокойствие и все больше поддаваясь страху. Одно только знакомое и преданное солнце, видное из высокого занавешенного окна, продолжало согревать ее, заставляя иногда улыбаться. Придавали ей сил и воспоминания, а также некая давно уже и мучительно хранимая тайна, в которую девушка не могла посвятить никого на всем белом свете, включая и родного отца. Катрина знала, что он будет умолять ее отказаться от подобных мыслей и несбыточных надежд, а потому раз за разом смиряла свою душу и покорно выносила заточение, хотя и не переставала мечтать о спасении.

Но дни шли за днями, и никто не приходил. И все же девушка продолжала ожидать. Ожидала она и в этот день, ничем не отличавшийся от всех остальных, сидя на привычном своем месте возле окна и лишь слегка раздвинув плотные бархатные шторы. Отсюда ей была видна часть храмовой стены, за которой жил хорошо знакомый ей еще с детства жрец, всегда с удовольствием беседовавший и поддерживавший Катрину, и бывший единственным, кто по-настоящему понимал ее, не считая еще одного человека, которого девушка не видела вот уже много лет и воспоминания о котором причиняли ей сильную боль. Но даже и Рион оказался теперь для затворницы в недосягаемости. Зная о его вездесущем любопытстве и неутомимой благожелательной настырности, Клайв Морган запретил стражникам подпускать жреца к своему дому, хотя тот почти ежедневно приходил, чтобы суметь однажды пробиться и посетить одинокую и несчастную девушку, даже и не подозревавшую о его намерениях, так как о визитах ей, разумеется, не говорили, и волей-неволей через некоторое время Катрина перестала ожидать и их.

И вот в этот жаркий день, на уже знакомом ей участке храмовой стены, снова появилась фигура мальчишки, любившего перелезать через нее в этом месте и прежде. Но сегодня следом за ней появилась там и совсем другая фигура, показавшаяся издалека такой же маленькой и слабо различимой, но принадлежавшая, несомненно, взрослому и высокому довольно человеку. Внезапно для самой себя увлекшись, Катрина начала рассуждать о том, кем мог быть этот храбрый и странный незнакомец, решивший совершить столь отчаянный и безрассудный все-таки поступок. Ведь одно дело ловкий мальчишка, – хотя и он, конечно, страшно рискует, – но человек взрослый? Девушке почему-то стало весело и радостно от этого. Она еще раз выглянула за штору, чтобы отыскать глазами незнакомца, но того уже на стене не было. С ужасом Катрина представила себе тут же, что человек этот упал и разбился, а, возможно даже, и погиб. Но, раз он такой ловкий, что сумел вскарабкаться и бесстрашно восседать затем на завоеванной вершине, то, может быть… нет, совершенно точно и обязательно он жив и беседует теперь о чем-то с Рионом…

В этот момент постучалась служанка, и, завесив шторы, Катрина отошла ото окна. Прислуживавшая ей девушка была совсем незнакомой, – так решил губернатор. Было видно, что и она сочувствует своей госпоже, и затворница была искренне благодарна ей за это, но на большее рассчитывать не смела. Тем временем день все больше клонился к закату. Катрина сидела, сложив руки на коленях, где лежала уже начатая книга. Она всегда любила читать, а в особенности – историю, древние мифы и легенды Асхана, которых так много рассказывал ей и Рион, поощрявший в девушке эту страсть к познанию, а потому и часто приносивший ей книги. Не было в них недостатка и здесь, учитывая, что все малейшие пожелания Катрины исполнялись Клайвом Морганом незамедлительно, в расчете на ее скорое и сердечное к нему расположение.

Именно в чтении находила она теперь постоянную отдушину и единственно возможное спасение. Но, как это бывало уже и множество раз, девушка вволю отдалась своим мечтаниям и грустным размышлениям и не заметила, как стала засыпать, облокотившись на спинку кресла. Внезапно ей послышался какой-то шорох, донесшийся со стороны окна, но она не придала ему особого значения, решив, что ей только кажется. Однако звук этот повторился снова, – и, открыв глаза, Катрина увидела чью-то голову, едва заметно высовывавшуюся из-за шторы. Окаменев от ужаса, она рассчитывала тут же закричать и позвать на помощь, но голос ее не послушался. Резко вскочив с кресла, она лишь инстинктивно отшатнулась к стене.

– Прошу вас, леди Катрина, не бойтесь меня. Я понимаю, что появился не совсем оттуда, откуда входят обычно нормальные и приличные гости, но к этому меня вынудили обстоятельства, и мне очень жаль, если я так сильно напугал вас, за что и от всей души прошу простить меня и постараться все-таки понять.

Голос человека, произнесшего это, звучал удивительно мягко и участливо. Он как можно тише и быстрее проник внутрь и, прикрыв за собой шторы, очень низко и почтительно поклонился ей. Смертельно бледная Катрина отошла еще дальше в угол и едва сумела промолвить:

– Кто… кто вы такой?

– Поверьте мне, – не тот, кого вы так опасаетесь. Но, чтобы окончательно развеять ваши страхи и подтвердить мои собственные слова, я прошу вас прочесть вот это.

Незнакомец извлек из-под плаща письмо и, медленно приблизившись, положил его на стол, после чего отступил обратно к окну и снова поклонился ей. Девушка продолжала неподвижно смотреть на него, не в силах сбросить оцепенение. Наконец, не отводя глаз от незнакомца, она нерешительно приблизилась к столу и бросила на письмо быстрый недоверчивый взгляд, – но, увидев печать, мгновенно задрожала и, опустившись в бессилии на кресло, бросилась его жадно читать. Пробегая небольшой листок лихорадочным и обезумевшим взглядом, Катрина вдруг словно просияла и одновременно с признательностью и некоторым изумлением взглянула на стоявшего возле окна посланца, скромно ожидавшего ответа.

– Так это от него? Но как же…

– Прошу простить меня, госпожа, но я, как и всегда, забыл сразу же представиться. Меня зовут Аэрис, и я – верный и старый друг лорда Антона из Хардвика, которому я клятвенно обещался доставить и передать это письмо непосредственно вам в руки, чего бы мне это ни стоило.

– Так, значит, вы видели его… недавно?

– Я видел его не более двух недель назад в одном городке неподалеку от Милфилда, в самом сердце земель Гончей.

– Да, это ведь столица герцогства, хотя я никогда и не бывала там, а вы… О, простите меня, я… я не в себе…

Катрина замотала головой и вся как-то опала в кресле. Кроме него, в комнате было несколько стульев, кровать с роскошным балдахином и два больших шкафа с книгами, оставлявших еще свободное пространство. Обстановка выглядела простой, но довольно изящной, хотя и не для такой леди.