— Матушка! Но как же вы можете?!

Мачеха довольно жмурится, словно кошка.

Похлопывает черным траурным веером по ладони.

Осматривает меня с головы до ног, презрительно, с гадливостью.

Словно я выпачкана грязью. Словно я нищенка с паперти, вся в болячках и блохах.

— Извини, но закон на моей стороне, — говорит она. — Здесь все принадлежит мне! Могу, и легко, дорогая!

Пытается сделать голос сочувствующим, но выходит у нее плохо.

Ликующие нотки все равно прорываются.

Кажется, она сейчас разинет рот до ушей и расхохочется мне в лицо.

Она отняла разом все мое наследство. И приданое придержала.

Я осталась гола и боса.

И всего-то у меня добра, что красивое подвенечное платье, надетое на меня.

Но свадьба не состоялась.

Вместо алтаря я пошла к постели умирающего отца, и он испустил дух у меня на руках.

— Для нас смерть твоего отца, моего дорогого мужа, такой же удар, как и для тебя, — мачеха прикладывает платочек к глазам, а сама беззвучно смеется!

Радуется его смерти!

— И в этот трудный для всех час ты еще умудряешься закатывать скандалы? Сердца у тебя нет!

— Скандалы?! Да вы же обрекаете меня на голодную смерть!

Но она не слушает меня.

Продолжает ломать слезливую комедию.

— Избалованная, испорченная девчонка! — бормочет она. — Всегда знала, что ты та еще дрянь! Как же искусно ты маскировалась! Прикидывалась кроткой овечкой!

Выговаривает мне все это, а сама торжествует.

Ее желтое, сухое лицо с обвисшими щеками противно трясется от радости.

Ведь теперь все наше имущество принадлежит ей.

И делиться со мной ее не заставит никто и ничто.

— Но вы не можете выгнать меня на улицу! — от ужаса мне кажется, что я леденею. — Почему я должна уйти из родного дома? Да и куда мне идти?!

Это требование — уйти, — мачеха озвучила сразу, как только врач засвидетельствовал смерть отца.

Я, потрясенная, не сразу поняла, о чем она толкует.

А когда поняла, то чуть не умерла, рухнув рядом с постелью любимого папы.

Сколько лежала в беспамятстве, не помню.

Но привели меня в чувство грубо, чуть ли не пинками в бок. Плеснули водой в лицо, заставив захлебнуться.

Поставили на ноги, грубо дергая.

Тычками пригнали из спальни умершего в эту комнату, где была мачеха.

Она стояла там, уже облаченная в черное.

Словно знала, что свадьба не состоится. А вместо церкви мы поедем на кладбище.

Мурашки бегут по моей спине.

Я чувствую, что меня сталкивают в пропасть, и я лечу навстречу своей гибели.

— Но и здесь ты оставаться не можешь, — голос мачехи переменился. Стал стервозным и яростным. — Ах, ах! Бедный мой муж! Не от стыда ли и горя он умер? Это ты его довела! Маленькая проститутка… Больше-то причин хворать у него не было! Крепкий мужчина, во цвете лет!

Я перевожу растерянный взгляд на люльку рядом с собой.

В ней крохотный малыш сладко спит. Прикрыв невинные синие глаза.

Мой малыш.

Ему от роду пара недель.

Крепкий и красивый мальчик…

И он теперь тоже остается без крова и без средств к существованию?!

— Что обо мне скажут люди?!

— Вы не думали, что они о вас скажут, когда привели в наш дом Юджина!

Но она не слушает мои оправдания.

— Не надо обвинять меня в своем грехе! У меня две дочери! — визгливо восклицает мачеха. — Две взрослые девушки на выданье! А тут ты! Со своим… грязным выродком, — зло и мстительно шипит она. — С ублюдком! Родила вне брака! Незаконнорожденный ребенок! Позор! Люди подумают, что я одобряю такое поведение! Подумают, что в моем доме все девицы так же распущены и легкодоступны, как ты! Я не могу допустить, чтобы о моих девочках такое говорили!

Просто ножом по раскрытой ране!

— Но это же вы, — шепчу я, а по щекам льются слезы, — это же вы завели Юджин в мою спальню!.. Я вас видела!

История моего знакомства с Юджином ужасна и полна стыда.

Мачеха обставила все так, что виноватой осталась я.

Юджин остался у нас после приема. А я почувствовала себя дурно. Клонило в сон и тошнило.

Поэтому я попросилась пораньше уйти и лечь спать.

Сон был тяжелым, душным.

Я металась в постели. Хотела встать, позвать врача.

Но ничего не вышло. Я и рукой не могла двинуть. И позвать на помощь не могла.

Вот тогда-то Юджин и оказался в моей спальне.

Сначала я подумала, что он услышал мои стоны и пришел на помощь. Я увидела его лицо, склоненное надо мной, и потянулась к нему.

Но он вдруг навалился на меня, зажал мне рот ладонью.

— Тише, тише, — шептал он. Его ладони лихорадочно обшаривали мои ноги, и я закричала изо всех сил, понимая, что он собрался сделать. — О, моя дорогая… Как вы хороши! Как давно я желал вас!

Его быстрые неловкие поцелуи были липкими и слюнявыми. Руки — жесткими, жадными и грубыми.

Было ужасно противно, страшно и больно.

Я рыдала во весь голос. Но голос — увы! — был тише писка котенка.

Когда все было кончено, я лежала на постели как изломанная игрушка.

Голова моя неловко свешивалась с кровати. Руки и ноги были бесстыдно раскинуты. Ночная одежда задрана, обнажая мое тело, а постель липкая и мокрая.

Юджин неспешно одевался, повернувшись ко мне спиной.

Он не обращал на меня ни малейшего внимания. Да и на кого обращать внимание? На использованную и откинутую прочь вещь?

Дверь в мою комнату приоткрылась.

В блеснувшем луче света я увидела мачеху. Ее довольное и гадкое лицо.

Ее сальную улыбочку.

Ее мерзкий, торжествующий взгляд.

— Все сделано, — сообщил ей Юджин. — Эрика теперь моя. И навсегда останется моею!

— Очень рада, — проскрипела мачеха, — что смогла вам помочь!

Жаль, что меня никто не спросил, хочу ли я принадлежать кому-то!

Утром за завтраком он, ничуть не смущаясь, объявил о нашем «союзе» отцу.

И о том, что я стала его этой ночью. И о том, что он намерен на мне жениться.

— Что бы вы ни говорили, а Эрика будет моей женой! — твердо произнес Юджин.

Я же была слишком подавлена, чтобы сопротивляться.

Сидя за столом, я чувствовала себя голой, выставленной на площади на всеобщее обозрение.

Голой, опозоренной и беззащитной.

Мачеха и сводные сестры с любопытством таращились на меня, скрывая смешки. Отец бы бледен как смерть.

Но при этом он пытался не потерять лица.

— Значит, будет свадьба, — сказал он тяжелым голосом. — Моя дочь не будет носить позорного пятна.

Не знаю, почему свадьба все время откладывалась. Скорее всего, из-за споров о моем приданом. Отец хотел отдать много земли и самый лучший дом. А мачеха впилась в него мертвой хваткой и не позволяла.

Юджин же…

Он играл роль благородного влюбленного рыцаря.

— Эрика достойна самого лучшего! — твердил он. — Ей положено жить как королеве!

Тем более, что скоро оказалось, что я в положении.

Да, ребенок появился вопреки моему желанию. От человека, которого я не любила. К которому не испытывала ничего, кроме отвращения, не испытываю.

Но ребенок ведь ни в чем не виноват?

…Не эти ли жадные споры доконали отца?!

***

— Это вы все устроили! Вы его привели! Вы… отдали ему меня! — кричу я.

Мачеха нервно дергает плечом.

— А своей головы у тебя нет, что ли, — зло огрызается она. — Надо было думать, чем кончатся ваши шашни!

— Чем бы ни кончились, — мой голос окреп, — а мне было обещано поместье у реки и хорошее приданое. Поэтому я требую…

— Милочка, у своего покойного папаши надо было требовать, — небрежно отмахнулась от меня мачеха. — Он завещания в твою пользу не оставил. Отписал все мне. А я тебе не должна ничего!

Ее глаза горели торжеством.

Она нависла надо мной, сухая, желчная, одетая в траур.