— Про дно я знаю, — Лоуд хотелось закрыть глаза, соскользнуть в тихую воду Кроличьей и больше ничего не слышать. — Значит, не особо мучился?

— Бой как бой. Орали, прыгали, раненых у нас хватало. На носу корабля я его зажала. Ну, нож был добрый, острый, иных не держим.

— Этот нож?

— Эк ты хватила. Сколько лет прошло. Поменяла я нож уже не раз.

Лоуд откинулась на банку, глянула в небо — Луна и Темная Сестра сияли так, что глаза резало. Морские оборотни удачно устроены, но истинных слез у них не бывает — оттого частенько болят глаза на суше.

— А одноглазый там с вами был?

По шороху понятно, что Светлоледи села ровнее. И в голосе угроза появилась.

— Кто еще там был, к делу отношения не имеет. Твой сынок нас крепко допек. Убила его я, и особых сожалений не испытываю. Что тебе наш одноглазый дался?

— Просто интересно — столько всяких ублёвостей про него по разным берегам наболтали. Давеча глянула — ничего шикарного, разве что глаз чудной.

— Может, это еще не тот одноглазый. Мало ли кто тут шляется? Безглазые, криворукие, безмозглые, бесхвостые…

— Боги разнообразье любят, — согласилась Лоуд, рассматривая Луну. — Я твоим дружкам мстить не думаю. Что мелочами заниматься? Слушай, а девки с вашего тетрагона тогда с вами плавали?

— Сама посчитай — они тогда соплюшками были и на берегу с сосками сидели.

— Это да. Что-то я с ваших годов вечно сбиваюсь. Я чего спрашиваю — мой-то был большим охотником над человечьими бабами пошутить.

— Угу, меня умудрился полапать. Он вообще великим затейником себя считал.

— Как иначе? Он — коки-тэно.

— Железный аргумент, — проворчала Светлоледи. — Тяжелое детство, наследственность, предки-злодеи, «прадеды, прабабки, внучатные дяди, праотцы и праматери». Слушай, Лоуд, мне жаль, что он был именно твоим сыном. Но он мешал мне вернуться к детям. Какого хера, а? Мы его не трогали, не цепляли, могли бы разминуться как в море корабли. Когда меня на острове бросили — вышла очень дурная шутка.

— Но смешная. Разве нет?

— Иди ты в жопу. Вместе с вашим чувство юмора. Твой Касан нарывался и нарвался.

— Вообще его иначе звали, — прошептала Лоуд двум лунам.

Светлоледя помолчала, потом спросила:

— А ты когда поняла? Ну, что это я там…

— На реке. И когда ты на корме тетрагона сидела. Уж очень по-хозяйски, словно годами там задницу просиживала. Корабль-то приметный, вот и сложилось все.

— Да, есть у корабля недостатки. А почему ты там, у реки, когда мертвеца смотрели, решать вопрос не начала?

— А ты зачем подставлялась? Нарочно? Не, я спешить не хотела. Да и кто б мне сейчас все рассказал?

— Ты вообще какая-то извращенная, — сердито заметила Катрин. — Я бы, если моих малых кто взглядом задел, даже думать не стала — на нож без разговоров.

— Он не особо малый был. Своей дорогой давно гулял, — прошептала Лоуд. — А я извращенная, то Логос охотно подтвердит. Я с людьми нэк разделяла. Где ж мне остаться нормальной коки-тэно? Я вас знаю. А вот что ты, благородная леди, о нашем славном племени знаешь? Что шутим мы остроумно?

…Начала говорить морская оборотень, и остановиться почему-то очень трудно оказалось. Может, потому что эта светлоголовая человечья баба, со своими ничтожнопрожитыми годами и махонькими страхами, казалась ровней. Э, тут ошмондевший Логос усердно уши заткнул…

Мало кто из инокровных дарков слыхал о Детской Лагуне и прочем тамошнем, а людям то вообще было абсолютно неведомо. А как возможно племя коки-тэно понять, если ничего не знаешь о Лагуне?

Лучших в океане оборотней не так много в мире. И жутко много, когда ждешь своей очереди род продолжить. Придет время, и примут воды Лагуны твою икру. Через год вся отмель вскипит плеском-писком — бурливы игры Младших. Сотня, а то и полторы детей — зависит от милостей богов, что в тот год погоду насылали и воду в заводях грели. Все твои: глазастенькие, юркие, из воды подпрыгивающие, хорошенькими хвостиками звонко лупя. Там нет врагов: через защитные валы-бары хищникам не пробиться, чисты и спокойны воды, много в них нежной рыбы и жирных моллюсков. Восемь ручьев стекают в Лагуну, вода их слаще меда, на пляжах можно играть и валяться, подставляя светлые пузики солнцу. Присматривают за Лагуной мудрые сторожа и неизменный покой царит над солнечным берегом. Проходит веселое лето и мягкая зима, растут детишки, с каждым прошедшим сезоном выводок становится все малочисленнее, вот уже получают детеныши имена и становятся все умнее.

Все есть у Младших: пища, защита, целый мир песка и чистой воды. Одного не могут им дать сторожа — целебного тыхна. Начинают мягчеть и болеть маленькие тела, истлевают перепонки между пальцев, ползут нарывы по коже маленьких пловцов и гной заливает веселые глаза. И приходит время взять новый тыхн. Он всегда рядом — протяни руку, сорви кусок и сожри поскорей. Пока тебя самого не сожрали.

По сути тыхн — это кожа. В тот период, когда она уже не так мягка как у икряного младенца, но еще не стала упругой и плотной броней как у взрослого коки-тэно. Если этой безвкусной жесткой коркой не набивать желудок (пусть нечасто, но регулярно) мягкая парша съест твою нежную кожу. Ты не сможешь плавать и бегать по пляжу, а главное — тебе будет безумно больно. Но это легко исправить — начиная недомогать, пристальнее смотри на своих братьев и сестер, не прозевай миг удачи.

Боги и сторожа берутся сохранить в выводке пятерых юных коки-тэно. Это хорошее число. Обычно к этому времени младшие уже приходят в ум и теряют свои детские хвосты. Лоуд помнила, как слопала свой хвостик — в середине он попахивал, пришлось отмывать от гноя, но так был очень ничего на вкус. А задница буквально за день заросла, словно всю жизнь и была бесхвостой. Выводок, в котором росла Лоуд, был сильный — с Лагуны их ушло шестеро. Всё было правильно — мир был чудесен.

…Лоуд росла и училась, увидела первый корабль и первого человека. Ушла в свое первое путешествие. Земли, страны, глупые люди и странные дарки — все было интересно. Лоуд гуляла по свету, иногда возвращалась, чтобы рассказать и похвастать. Пришло время принести потомство. Икра легла на дно Лагуны, Лоуд, отдохнув, отправилась на дальний юг…

Возвращаться, пока твои младшие растут в Лагуне, никогда не нужно. Но юг был слишком близко и Лоуд сделала ошибку. Коки-тэно — свободные дарки, тебе никто ничего не запретит. Хочешь смотреть на свой выводок, смотри.

У них уже были имена, они визжали и смеялись. Играли и воровали друг у друга деревянные мячи. И каждый месяц-два их становилось на одного меньше…

Лоуд ушла. Очень далеко. Но даже то, что ты не хочешь знать, ты все равно знаешь.

…Гуляла по миру коки-тэно. Видела реки шириною с моря, и моря, пересохшие, словно ручьи. Видела смешных людей и кошмарных дарков, небывалые вещицы и славные подвиги. Знакомилась с убийцами, убивала сама, оказывалась в постелях людоедов и магов. Мир был чудным и любопытным. Но нигде дети не ели детей. И нигде не было проклятого и благословенного тыхна.

Логос-говнюк свидетель — коки-тэно вовсе не бесчувственное племя. Народ оборотней без устали искал и думал. Долгие годы на островах жили мудрецы-дарки и колдуны-люди: искали секрет тыхна, варили эликсиры, перемалывали в порошок панцири крабов и лангустов, смешивали с тысячами ингредиентов. Один из ученых шмондюков скрещивал лангустов с рыбами-латницами, моллюсков-сиделиц с ящерицами. В клетках копошились жутчайшие твари, шкура их слегка походила по вкусу на тыхн, но от этого лекарства у младших лишь шла чесучая сыпь по рукам и ногам.

Нес океан на все стороны света веселых коки-тэно, свершались оборотнями неисчислимые подвиги, провозились мешки удивительных диковин, открывались новые земли. Но не было среди многих земель той, что еще помнилась народу оборотней. Той, откуда вышли коки-тэно, где было ветрено и в лагуны врывались прожорливые акулы. Но где кожа детей была плотной и здоровой. Смутная-смутная сказка…

Лоуд клала икру трижды. Из первого выводка выжили четверо, из следующего трое. Был и счастливый помет: шестеро, крепких, ловких и пронырливых парней. Ни одной девочки. Лоуд была настолько глупа, что видела, как последняя девчонка стала тыхном и дала здоровье братьям…