Иметь «чудесную сеть» было бы полезно и плезиозаврам, ведь далеко не все эволюционные достижения сулят исключительно преимущества. Скажем, пахиплеврозавры и нотозавры совсем не страдали от некрозов костной ткани, которые начали одолевать плезиозавров, отважившихся на глубокое погружение.

Предполагается, что температура тела плезиозавров поддерживалась на постоянном уровне 35–39 ℃, что позволяло им освоить и полярные кормовые угодья. Однако, в отличие от ихтиозавров, длинношеие ящеры не расстались с крупными красными кровяными тельцами. Судя по сечению пронизывавших костную ткань сосудистых каналов, по которым переносились эритроциты, объем такой клетки достигал 400–1000 мкм³. (Этот параметр рассчитывается по диаметру самих каналов и размерам эритроцитов у разных современных рептилий.) Более того, объем этих клеток возрастал в линии от пахиплеврозавров (около 200 мкм³) к пистозаврам (до 400 мкм³) и далее. (Для сравнения: киты, ластоногие и пингвины тоже превосходят наземных млекопитающих и птиц в индивидуальном объеме красных кровяных телец.)

Как следствие, костная ткань плезиозавров приобрела строение, свойственное только этим позвоночным. Ее даже называют плезиозавровой радиальной волокнисто-пластинчатой. Первичные гаверсовы каналы в ней равномерно расходятся от центра кости к поверхности. Полости крупных (в среднем 20 мкм в диаметре) остеоцитов исключительно плотно упакованы – компактнее, чем в костях любых других четвероногих. По сути, эти «пустоты» составляют основной объем костной ткани. По окружности каналы отчасти заполнены параллельно-волокнистыми слоями с уплощенными лакунами от остеоцитов. На этот первичный каркас накладываются обильные следы преобразования костной ткани. Это была очень динамичная система.

Из такой ткани состояли длинные кости конечностей, позвонки, ребра и гастралии, т. е. основная масса скелета. Кости поясов конечностей также были обильно пронизаны каналами. Все это признаки быстро обновляемой скелетной ткани, как у птиц, и свидетельство возросшего темпа обмена веществ. «Тяжелый» пахиостоз, без которого не обходились водные тетраподы, развивался только в ребрах некоторых плезиозавров, предпочитавших держаться на мелководье.

Задача кровоснабжения мозга через длиннющую шею всегда выходила на первый план. Поэтому еще одним ноу-хау плезиозавров стали особые парные каналы, вертикально пронизывающие тело каждого шейного позвонка. Поскольку эти каналы открывались сверху и снизу, в них могли проходить дополнительные сосуды, соединявшие спинномозговую артерию с позвоночной. Подобная система есть в шейном отделе у серого лазающего полоза. Она поддерживает нормальный кровоток при вертикальных перемещениях, когда змея подвергается гравитационному стрессу. С такими проблемами еще в большей степени должны были сталкиваться плезиозавры при погружении даже на несколько десятков метров. В отличие от большинства ихтиозавров, им, видимо, приходилось чаще «уходить на дно». Разветвленная артериальная система в этом случае обеспечивала бы бесперебойное снабжение сосудов мозга и мышечных капилляров кислородом, а попутно и промывала бы тела позвонков, предотвращая некроз. Действительно, последствия баротравм у плезиозавров наблюдаются, но только не в позвонках.

Возможно, что «травмироваться» приходилось не по своей воле: за пищей можно погружаться неспешно, а вот удирать, чтобы тобою не замкнули пищевую цепочку, приходилось споро. В юрских морях и вплоть примерно до середины мелового периода за добычу соперничали сами плиозавры, а также наиболее крупные ихтиозавры (например, темнодонтозавр) и таллатозухии (дакозавр). В позднемеловую эпоху распространились две группы особенно грозных хищников – неоселяхии и мозазавры. Следы именно их зубов чаще всего встречаются на костях плезиозавров: акулы оставляли рубленые раны и надпилы, морские ящерицы пробивали их, словно круглым долотом. Живую добычу обычно кусали (и неоднократно) за ласты, причем норовили впиться в самый узкий плечевой отдел, мертвые тела – за брюшную часть. В этом случае царапины оставались на ребрах. Залеченные раны указывают на относительно счастливую судьбу их обладателей, но если кости находятся среди содержимого желудка какого-нибудь чешуйчатого ящера, то, кроме весьма запоздалой эпитафии, писать уже нечего… Избегая опасной конкуренции, разные меловые плезиозавры спасались в пресных водоемах, богатых жирными целакантами и скатами, но там их поджидали всевозможные крокодилы и огромные спинозавры…

Летним днем 1933 г. Джордж Спайсер и его жена, следуя вдоль живописного озера Лох-Несс, неожиданно увидели перед собой «ближайшее воплощение дракона или доисторического животного… пересекавшее дорогу примерно в 50 ярдах впереди и, как кажется, тащившее овечку или иную зверушку. Оно, похоже, имело длинную шею, которая моталась вверх и вниз, будто на русских горках, а тело было довольно большим, с крутой спиной»[44].

Пресноводный плезиозавр? Здесь должен стоять подмигивающий смайлик. И вот почему: гигантские морские змеи были известны еще античным авторам и читателям (два таких чудовища, как известно, растерзали Лаокоона с сыновьями). Однако лишь с середины позапрошлого века, когда популярные книги и страницы газет наводнили плезиозавры, герои городского фольклора обрели длинношеий облик с горбом и ластами…

Глава 25

Брюхолёт. Целюрозаврав

В 1901 г. в руки известного немецкого палеонтолога Карла фон Фрича попала плитка из каменоломни в окрестностях Мансфельда. Рукой неизвестного коллекционера на ней была сделана надпись: «Летающий ящер». Но Фрич посчитал, что на скелет ископаемой рептилии наложился хвостовой плавник от целаканта, и просто сковырнул «лишние» кости.

Ученый действительно знал очень много: он составил геологические карты Канарских островов и опасного альпийского перевала Сен-Готард, описал огромное число всевозможных палеозойских и мезозойских окаменелостей Центральной Европы – от кольчатых червей и мечехвостов до рыб и морских рептилий. Ко времени необычной находки он возглавил Германскую академию естествоиспытателей «Леопольдина» и перебрался в престижный Университет Галле, где создал внушительный музей, оснащенный 30-метровым геологическим профилем для учебных целей. Но, несмотря на все свои знания, разглядеть летучее существо в позднепермском скелетике фон Фрич не сумел…

Спустя 30 лет Иоганн Вейгельт, некоторое время стажировавшийся у Отто Йекеля в «Грифоновой академии» (так прозвали Университет Грайфсвальда), описал странную находку из верхнепермских медистых песчаников и назвал ее палеохамелеоном Йекеля (Palaeochamaeleo jeakeli) в честь старшего коллеги (рис. 25.1). Он счел это существо чешуйчатой рептилией сродни гаттерии. Еще через десятилетие выяснилось, что название «палеохамелеон» уже использовано для ископаемой ящерицы, и его заменили на вейгельтизавра (Weigeltisaurus)… Увы, Вейгельт почитал себя «истинным арийцем, беспощадным к врагам Рейха» – вел беседы о важном среди подчиненных в Университете Галле в соответствии с национал-социалистическими идеалами, а его журнал Der Biologe редактировался в Аненербе. Так что вейгельтизавр оказался сродни рехлингии Гитлера (Rochlingia hitleri) – среднекаменноугольному насекомому из группы палеодиктиоптер, носящему имена сразу двух нацистских преступников. Из анналов науки его уже не вычеркнешь (но анналы – они разные бывают: некоторые всего с одной буквой «н»)…[45]

К тому времени на другом конце планеты – на Мадагаскаре, тоже в верхнепермских отложениях (возрастом около 260–255 млн лет), уже обнаружили остатки другого, но очень похожего существа. Оно получило почти непроизносимое, зато безобидное имя – целюрозаврав эливский (Coelurosauravus elivensis). Элива – гора на юго-западе острова, а название рода означает «полый заврав» (от греч. κοιλοζ – «пустой, полый») и отсылает к мелкой каменноугольной амфибии – завраву. «Полым» он оказался потому, что, подобно другим позднепермским позвоночным Мадагаскара, сохранился в виде пустот в известковых стяжениях. (Заполняя пустоты латексом, с них делают слепки, на которых в деталях можно изучать даже микроскульптуру костей.) Описал целюрозаврава (в 1926 г.) и привез его из далекой французской колонии Жан Пивто, побывавший там с палеонтологической экспедицией Национального музея естественной истории (Париж). Пивто волновали не только различного рода древние позвоночные, но и вопросы происхождения человека, поскольку Мадагаскар, кроме необычных пермских и триасовых окаменелостей, поразил его, конечно, лемурами. Этим приматам он тоже посвятил несколько весомых работ. Этим вклад Пивто в науку не ограничивался: он изучал наскальную живопись в пещерах французской Шаранты – настоящего Лувра или, скорее, Музея Орсе каменного века – и выпустил 10 томов очень важной для всех палеонтологов книги «Traite de Paléontologie».