В местах обитания скутозавров обильную еду могла представлять, например, пурсонгия Амалицкого (Pursongia amalitzkii). Отпечатки ланцетовидных листьев (5 см длиной при ширине 1 см) этого древнего семенного растения (пельтаспермовые) и перистых вай папоротников часто встречаются в тех же слоях, что и кости ящеров.

Скутозавры росли довольно быстро. Об этом можно судить по губчатым костям конечностей и ребрам, обильно пронизанным гаверсовыми каналами, вмещавшими кровеносные сосуды и нервные волокна, а также по признакам постоянного обновления костной ткани (ее рассасывания с последующим формированием заново). Иногда рост костной ткани прерывался – видимо, в сухие сезоны. Хотя со временем (по достижении половой зрелости и даже позже) развитие особи замедлялось (перерывы становились чаще, и наслаивалась тонкая компактная ткань), щекастые ящеры продолжали увеличиваться в размерах. Вот кости конечностей и утолщались, чтобы поддерживать махину. Крестцовые позвонки (от трех до пяти у разных парейазавров), на которых держался тазовый пояс, также были усилены и иногда срастались от перегрузок, вызывавших окостенение межпозвоночных дисков (спондилоартропатия). Из-за огромной массы тела кости могли покрываться микротрещинами, но постоянное обновление костной ткани быстро исправляло нарушения. Одновременно губчатая ткань облегчала скелет, что и требовалось наземному животному.

Впрочем, если рассмотреть строение длинных костей, скажем, морской кожистой черепахи и ее полуводных и сухопутных родственниц, то окажется, что именно жительница моря имеет развитую губчатую ткань, как у скутозавра. Такой «разрыв шаблона» предполагает, что парейазавры выживали в «совершенно невыносимых» позднепермских условиях, когда парниковый климат (по идее, жаркий и влажный) сочетался с длительными маловодными сезонами из-за суховеев и пыльных бурь, зарождавшихся внутри суперконтинента. (Толстая кутикула тех же пурсонгий c усиленными стенками устьиц – приспособление к подобным условиям.) И тогда приходилось, переваливаясь с боку на бок, отправляться в дальнее путешествие. Совсем не безопасное. Надеяться можно было лишь на толстую шкуру, костяные наросты, прикрывавшие нос и глаза, да на щечные выступы, защищавшие горло.

Когда животное умирало (от бескормицы или под бременем лет), огромная туша оставалась лежать у высыхающего водоема. И наступало время падальщиков – почти таких же больших, как скутозавр, горгонопсий и тероцефалов. Они приходили на запах разложения и саблевидными, зазубренными по кромке клыками вспарывали толстую шкуру на вздувшемся брюхе. И, круша ребра, вырывали куски еще не успевшей усохнуть, сочившейся сукровицей плоти. В костях конечностей зубы порой застревали и ломались. Собственно, по таким осколкам зубов и следам укусов на костях более-менее сохранившихся скелетов и удается распознать, кто и зачем почтил на свой лад последними почестями усопшего…

Парейазавры (Pareiasauria) наряду с еще несколькими почти исключительно пермско-триасовыми рептилиеподобными позвоночными относятся к парарептилиям (Parareptilia) или анапсидам (Anapsida). Наиболее важные из этих групп – проколофоны (Procolophonia, от греч. προ – «прежде» и κολοϕων – «верхушка»), морские длиннорылые мезозавры (Mesosauria, от греч. μεσοζ – «средний» и σαυρα – «ящерица») и лантанозухии (Lanthanosuchia, от греч. λανθανω – «быть скрытым») с тонким широким черепом, будто маска, вырезанная из дерева для актера японского театра Но. Древнейшая парарептилия известна из верхнекаменноугольных отложений о. Принца Эдуарда на юго-востоке Канады; ее возраст – около 300 млн лет. Термин «парарептилия», придуманный Эвереттом Олсоном, подчеркивает непохожесть всех этих ящеров на настоящих пресмыкающихся (от греч. παρα – «почти», что, как известно, не всегда считается). Название «анапсида» указывает на отсутствие в их черепе дополнительных зияний – височных окон. Большинство амниот и их потомков ученые относят к одной из двух основных линий эволюции – синапсидной (Synapsida, от греч. σύν – «вместе» и αψίς – «свод») или диапсидной (Diapsida, от греч. δύο – «два» и αψίς – «свод»). Их характерным признаком является наличие либо одной (нижней), либо двух пар височных окон в черепе, ограниченных височными дугами (одной или двумя). В значительной степени разница между ними определяется тем, какие именно кости черепа окружают эти зияния и образуют височные дуги. У диапсид верхнее окно ограничено снизу верхневисочной дугой в составе заглазничной (спереди) и чешуйчатой (сзади) костей. Под нижним окном квадратноскуловая и скуловая кости в том же порядке образуют нижневисочную дугу. Единственное окно синапсид открывается между заглазничной, чешуйчатой и скуловой костями (квадратноскуловая исчезла).

Эти отверстия облегчали череп, но главное – образовывали пространство для размещения мощных челюстных мышц. К синапсидам относятся «пеликозавры» с парусовидным гребнем метровой высоты вдоль спины («Pelycosauria», от греч. πηλίκος – «великий» и σαύρα – «ящерица»), зверообразные (Therapsida, от греч. θηρίον – «зверь» и αψίς – «свод»), включая горгонопсий (Gorgonopsia, от греч. γοργός – «страшный» и οψις – «вид»), аномодонтов, тероцефалов, цинодонтов (Cynodonta, от греч. κυνοζ – «собачий» и οδουζ – «зуб»), и «отпрыски» последних – млекопитающие. Ящерицы со змеями и двуходками, клювоголовые (ныне это гаттерия), многие морские рептилии, о которых речь пойдет ниже, и архозавры, в том числе крокодилы, птерозавры, динозавры и всевозможные пернатые, а также, вероятно, черепахи – это диапсиды. Правда, у современных представителей этих групп височные дуги могут быть утрачены. Разве что у гаттерии и крокодилов они сохранились в первозданном виде.

Что скрывает череп анапсид, увы, не вполне понятно, и потому это подразделение теперь считается искусственным. Насколько, к примеру, позднепермские – триасовые проколофоны близки парейазаврам? У этих мелких парарептилий с клиновидным гладким черепом (6–7 см длиной, все тело – до полуметра) и с тонкими конечностями особенно выделяются большие ушные вырезки и глазницы, которые в ходе эволюции приобретали все более вытянутую назад форму. Связано это было отнюдь не с улучшением зрения, а с расширением пространства, где можно «упаковать» челюстную мускулатуру. Другие-то дополнительные дырки не у всех были, и из глазницы получилось хорошее псевдовисочное окно. (Не следует думать, что челюстные мышцы, проходящие сквозь «глаз», – это что-то исключительно редкое: подобное наблюдается у кавиоморфных грызунов, т. е. кавий – морских свинок, нутрий, шиншилл, огромных капибар.) Свое начало парейазавры и их родственники вели от относительно небольших, но крепко сложенных пермских рептилиоморф со все еще узорчатыми, как у древних амфибий, черепами и более крупных позднекаменноугольных – раннепермских диадектов. Темпы эволюционных преобразований скелета, даже черепа, у парарептилий были одними из самых низких среди всех пермских четвероногих.

Появились первые парейазавры в конце пермского периода (примерно 267 млн лет назад), едва дотянули до начала пермско-триасового катаклизма и исчезли около 252 млн лет назад. Им выпало эволюционировать в эпоху перемен, в которую, как известно со времен Конфуция (а теперь и из собственного опыта), нельзя пожелать жить никому. Температура морских вод сначала подскочила до 35 ℃, а затем стала опускаться до 23–25 ℃ (столь же резко менялась температура воздуха, но ее измерить сложнее). Из-за высокого стояния суперконтинента Пангеи уровень Мирового океана упал почти до нынешнего, превышая его всего на 20 м. Как следствие, усилилось опустынивание внутриматериковых областей. Одновременный рост температуры и усиление сухости привели к значительному вымиранию крупных наземных растительноядных позвоночных, чем не преминули воспользоваться парейазавры. Несмотря на геологическую «кратковременность» бытия, они породили свыше 20 видов, которые успели разбрестись почти по всей Пангее.

Парейазавровая фауна позвоночных, включавшая проколофонов, горгонопсий и аномодонтов, сосредоточилась в четырех весьма разных областях, разделенных пустынными пространствами. Судя по скоплениям скелетных остатков, которые, как в Соколках, могли составлять три четверти всего наземного населения, эти грузные животные стали важнейшими (и одними из крупнейших) для своего времени потребителями растительности. На едином юге Африки и Америки парейазавры существовали в комфортных условиях – под сенью глоссоптерисового листопадного леса с подростом из папоротников и хвощей. Неплохо им, наверное, жилось и в Центральной Лавруссии с пельтаспермовыми вроде пурсонгии, хвойными и опять же папоротниками. Те, кто любил места повлажнее, уходили на восток – в увлажняемый муссонами Северный Китай, где произрастали всевозможные «семенные папоротники» с сочной листвой. Зажатые между пустынь североафриканские парейазавры (их остатки встречаются вместе со скелетами водных темноспондильных амфибий и диплокаулид) ютились в оазисах – здесь можно было глодать хотя бы жесткую хвою. Ко времени Сибирского вулканического катаклизма этих исполинов уже не осталось или последние из них доживали свой век в виде «привидений». Так палеонтологи называют группы, настолько небольшие по числу особей, что от них ничего не могло сохраниться в геологической летописи. Из всех парарептилий уцелели, словно и не заметив всепланетного апокалипсиса, лишь проколофоны – мелкие и невзрачные. И те ненадолго, благодаря чему палеонтология обогатилась еще одним красивым термином – «идущие мертвецы». Так принято называть группы животных, которые выжили буквально для того, чтобы вскоре окончательно вымереть.