Куча зашевелилась, и из неё задом вылез Норит, с трудом отпихнув стеллаж. Он, морщась, потрогал рукой уже наливающийся фиолетовым обширный бланш под глазом, посмотрел на Эльму и восхищённо сказал:

— Ну и удар у тебя, девка! Прямо как кувалдой гвоздишь!

Эльма непонимающе смотрела на него, не зная, как отреагировать.

— И ведь опять ведьма, — печально вздохнул Норит. — Вот была бы ты нормальной девкой — схватил бы тебя в охапку и увёз с собой. Никому бы не отдал! Ну почему, почему у вас, наружников, только с ведьмами можно нормально общаться?

— Норит, а ты с Анной тоже дрался? — осторожно спросила Эльма, уже начиная осознавать ситуацию.

— Редко, — поморщился он. — От Анны вашей толку мало — чуть что, рукой машет и говорит, что иди, мол, домой, надоел. Но иногда получалось смахнуться, у неё тоже неплохой удар. И ещё ногами хорошо работает — разок мне так в ухо заехала, неделю звенело.

«Вот же сучка, — с ожесточением подумала Эльма. — Она же специально не стала мне ничего такого рассказывать. Наверное, злилась из-за того, что пришлось уехать и всё мне оставить».

— Ну ладно, развеялись, повеселились, пора и делом заняться, — бодро заявил Норит, поднимая стул и опять усаживаясь. — Можешь, кстати, и дальше ко мне на ты обращаться, раз такая боевая. Так что у нас с тобой по заказам выходит?

— Тот упругий сплав — мы его, кстати, ластиком[6] назвали, — вот его возьмём побольше, покупатель вроде нашёлся. Прочие сплавы тоже все возьмём, но пока понемногу — их пока не придумали, как применять. Некоторое время нам на это нужно, Норит — каждый новый сплав надо ведь сначала исследовать, выяснить свойства, понять применение, как-то встроить в технологическую цепочку.

[ 6 — Очевидно, Ренские так и не смогли придумать ничего подходящего и просто произвели название от латинского «elasticus», то есть «упругий».]

— Да я-то всё это понимаю, Эльма, — тот яростно поскрёб затылок. — Но как это старейшинам объяснить? Они же никаких объяснений слушать не хотят, им не слова нужны. Кальциту дирижабли один за другим идут, им уже некуда продукты складывать. От них в обед как начинают запахи ползти, так у остальных грибы во рту сразу колом встают. Люди ведь скоро бунтовать начнут. Нет у нас с тобой времени, совсем нет. Надо нам как-то ускориться.

В последний разговор Эльмы с Матерью, та несколько раз повторила ей: «Запомни, Эльма, самое важное — ластика мы должны брать как можно больше, но при этом карлы должны думать, что это мы им оказываем услугу. Ни в коем случае не показывай им нашу заинтересованность. Сумеешь так сделать — без награды не останешься».

— Ну не знаю, Норит, — поморщилась Эльма, — надо мной ведь тоже старшие есть, и они тоже оправданий слушать не хотят. — Она глубоко задумалась, барабаня пальцами по столу. Норит терпеливо ждал. Наконец, она со вздохом сказала: — Ну ладно, кое-что в пределах своих полномочий я сделать всё-таки могу. Возьму ластика побольше — старшие говорили, что покупатель вроде надёжный, так что рискну. В крайнем случае лишнее подержу пока на складе, а к тому времени, наверное, наши и с другими сплавами разберутся.

— Ай, умница девка, давай так и сделаем, — немедленно согласился Норит. — Мне главное старейшин с шеи снять. Для начала пригнать хотя бы два-три дирижабля со жратвой, они на некоторое время отстанут.

— Дирижабли с едой — это не ко мне, наверное, — озадачилась Эльма. — Здесь я ничего сама решить не могу.

— И не надо ничего решать, не волнуйся насчёт этого, — успокоил её Норит. — Нам от вас только деньги нужны. Переведёшь деньги на «Сундук изобилия», они нам сразу и пригонят всё по списку. У них уже всё готово, они только денег ждут.

— Тогда нет проблем, у нас тоже всё готово, — кивнула Эльма, открывая папку с бумагами. — Сейчас мы с тобой согласуем объёмы, и дирижабль сегодня же под погрузку пойдёт.

Свадьба получилась настолько скромной, что её и свадьбой-то трудно было назвать. И не свадьба, и не регистрация, а непонятно что. Происходило всё это в крохотной церкви, спрятавшейся в глубине рабочего квартала — я даже не знал, что у нас в Новгороде такая существует. Церковь на время венчания была закрыта для прихожан, а венчание проводил сам епископ Новгородский и Псковский Эдмунд Ройтер. Насколько я понял причину, епископ не захотел смущать умы прихожан, да и священства тоже — очень уж это венчание выбивалось из привычного шаблона. Высокопоставленный функционер церкви женится на язычнице, к тому же ещё и ведьме, а свидетелями выступает парочка ничем не лучше невесты, то есть мы с Ленкой.

Недовольство епископа ощущалось буквально физически, но венчание он всё-таки вёл как положено. Насколько я смог догадаться из нескольких подслушанных фраз, Ройтер сначала вообще отказался венчать молодых, но Клаус выкрутил ему руки, пообещав в этом случае устроить торжественное бракосочетание в каком-нибудь из языческих храмов. Такое унижение церкви непременно дошло бы до папы, который не преминул бы выразить своё недовольство архиепископу Рижскому, а тот, в свою очередь — епископу Ройтеру. Подобная альтернатива устроила епископа ещё меньше, и в конце концов он сдался.

Заминка возникла только с последним из обязательных вопросов: «Обещаете ли воспитывать своих детей по правилам и законам католической церкви?». Я слегка напрягся — по церковным правилам, при отрицательном ответе на любой из трёх обязательных вопросов церемония должна быть прервана. Ответить положительно Клаус тоже не мог, только что дав князю клятву в обратном.

— Обещаю воспитывать своих будущих детей в соответствии с заповедями Господними, — торжественно заявил Клаус.

Лада просто молча улыбнулась и кивнула. Ни о крещении, ни о церкви не было сказано ни слова. Лицо епископа отразило некоторое колебание — ответ его явно не вполне устроил, но после недолгой задержки он всё-таки решил им удовлетвориться и продолжил церемонию.

Мы с Ленкой переглянулись — Клаус, похоже, тщательно продумал этот момент. Ведь, к примеру, фраза из первой заповеди «да не будет у тебя других богов» никак не требует поклонения христианскому богу, она лишь запрещает поклонение другим богам. Для древних евреев такое вольное толкование было, конечно, немыслимым, и заповедь уточнения не требовала, однако если подойти формально, то Клаус вовсе не обещал, что его дети будут католиками — он лишь пообещал не воспитывать их как язычников. Поскольку он этого делать и так не собирался, это обещание ему ничего не стоило.

Наконец, Ройтер с видимым облегчением завершил церемонию.

— Надеюсь, вы не собираетесь покидать лоно церкви, отец Клаус? — с кислым видом осведомился епископ.

— Ни в коем случае, ваше преосвященство, — твёрдо ответил тот. — Не сомневайтесь во мне.

Епископ вздохнул, явно не вполне убеждённый.

— Ну что же, живите счастливо, — коротко попрощался он, и кивнув нам, двинулся в ризницу. Ну а мы, выйдя через неприметный боковой вход, погрузились в ожидающий нас лимузин и отбыли в «Ушкуйник», где для нас была полностью зарезервирована маленькая приватная терраса.

— И всё-таки, господин Клаус — отчего такая скромность? — полюбопытствовал я, когда мы утолили первый голод, и обстановка стала более свободной. — Нет, я, конечно, не ждал пышного празднества, но всё-таки не ожидал и такого чуть ли не тайного венчания.

— Пришлось, увы, — отозвался он. — Как я заметил, вы обратили внимание на третий обязательный вопрос?

— Насчёт детей? Да, мы, конечно, отметили этот момент.

— Епископ Ройтер вовсе не дурак, и тоже это отметил, — пояснил с усмешкой Клаус. — Он с самого начала догадывался, что подробный ответ может ему не понравиться, вот и не стал настаивать. Епископ — политик, и он понимает, где необходимо проявить гибкость. Именно поэтому он проводил венчание сам, и в отсутствие посторонних. Обычный священник потребовал бы более определённого ответа, да и прихожане обязательно обратили бы внимание на некоторую неполноту моего обещания. И тогда церемонию пришлось бы немедленно прервать. Но должен сказать, что столь узкий формат события был в моих интересах и ещё по одной причине — эта свадьба сама по себе вызов с моей стороны, а более публичная церемония превратила бы этот вызов в демонстративный.