– Как звать-величать тебя, бедолага? Служил? – обращаюсь к мужику, который никуда не убегал и с затаённой радостью смотрел на совершаемое возмездие.

– Отставной ефрейтор Муромского мушкетёрского полка, Онуфрий Бредихин. Ныне служу на подворье Анатолия Золотарёва, – бодро так отрапортовал мужичок и кивнул в сторону хозяина постоялого двора.

Я перевёл взгляд на Золотарёва, тот быстро опустил глаза и притворился ветошью. При его габаритах это выглядело забавно.

– Может, ещё и награды имеешь? – продолжаю расспрашивать отставника.

– Так точно. За занятие Берлина был пожалован генералом Тотлебеном[35] тремя рублями и двумя чарками хлебного вина, – оттарабанил Бредихин.

Забавные здесь награды за взятие Берлина. Но пора прекращать этот балаган.

– Вы что-то хотели сказать, Афанасий Филимонович? – вежливо, как на светском рауте, спрашиваю дока.

– Дмитрий, мне кажется, конфликт зашёл куда-то не туда. И надо его скорее заканчивать. Вот и господа офицеры вас неверно поняли. Думаю, нам надо всем успокоиться и спокойно обсудить происшедшее недоразумение.

– А я спокоен, как удав. И не считаю происходящее недоразумением. Но успокоиться нам нужно, тем более что господа офицеры здесь ни при чём. Сейчас я только отрежу уши с удом одной жабе, и сядем мирно побеседуем.

Колобок попытался брыкаться, но после хорошего пинка успокоился и просто сопел в навоз. Вид он имел самый жалкий, дерьмом от него несло капитально, но моих кровожадных намерений это не снижало. Да и братик разошёлся не на шутку, требуя наказать насильника.

– Господа, я тоже предлагаю всем успокоиться, – вступил в разговор молодцеватый офицер, с ухоженными усами пшеничного цвета. – Капитан Бердяев Николай Михайлович[36], к вашим услугам. И попросите ваших людей убрать пистоли. Мы, знаете ли, тоже люди военные и подобного отношения долго терпеть не будем.

Обращался капитан к доку, но судя по ироничному тону и бросаемым в мою сторону взглядам, слова адресовались мне, любимому. Киваю братьям с Пахомом, которые сразу убрали пистолеты. И когда только успели их достать. Мне хватает кинжала с засапожником, но эти милитаристы с пистолетами не расстаются.

– Я это дело просто так не оставлю! – начал визжать колобок, как только я его отпустил. – Ещё никто и никогда так не оскорблял Петра Кашкарова! Если надо, то я до императрицы дойду!

– Шафонский Афанасий Филимонович, – представился док. – Назначен старшим доктором Генерального госпиталя. Эти казаки моё сопровождение, о чём имею приказ канцелярии генерал-фельдмаршала Румянцева. Дмитрий Дубинин, кого вы обозвали холопом и всячески поносили, также является моим личным учеником. Получается, что вы напали на государственное лицо при исполнении, господин Кашкаров.

Пока док объяснял, чьё кунг-фу круче, я размышлял о странном совпадении. Или это просто какой-то выверт истории? Но в моей реальности был такой же урод[37], который насиловал, убивал и издевался над крепостными, даже фамилия с именем совпадают. Вдруг это именно он, просто родился на полстолетия раньше? Может, отрезать ему причиндалы, пока не поздно? Колобок тем временем последовал в дом, выглядел он при этом смешно. Весь измазанный грязью, ещё и эти странные движения, будто он что-то боялся выронить из штанишек. А запах!

Уже рассевшись за столом в харчевне, куда я тоже был допущен, капитан продолжил беседу.

– Афанасий Филимонович, вы же понимаете, что дело этим не ограничится? Может, помещик и вёл себя не вполне корректно, но макать его лицом в грязь и угрожать отрезанием конечностей – это уже слишком!

Сидящие рядом трое офицеров выражали полное одобрение словам капитана. Особенно молодой поручик, который прямо-таки полыхал эмоциями и с вызовом смотрел в мою сторону. Едва ли старше меня нынешнего, молодой человек явно хотел многое сказать, но его сдерживала субординация.

– И это без учёта того, что ваши люди, пусть и формально, напали на офицеров Императорской армии. Пусть ваших людей не смущает тот факт, что мы не взялись за оружие. Это я приказал господам офицерам не усугублять ситуацию. Видно же, что ваш казак не нападал на Кашкарова, а наоборот, защищал служку от его придирок.

– Избиение свободного человека, да ещё отставного солдата, вы называете придирками? – здесь уже я не выдержал. – А где же вы были, господа офицеры, когда этот подлец выдёргивал бороду и бил по лицу служку? Попивали здесь глинтвейн и наслаждались представлением из окошка?

– Я не намерен терпеть эти оскорбления, – молодой поручик аж подскочил от возмущения. – Благородного человека я бы вызвал на дуэль. Но вас это не касается!

Мне его мнение до одного места. Не стал даже смотреть в сторону уходящего поручика.

– Князь ещё молод и горяч, – начал оправдывать поручика Бердяев. – А что касается ваших упрёков, то как вы это представляете? Помещик в своём праве. Служка проявил нерасторопность и неуважение, за что и поплатился.

– Этот «служка» двадцать пять лет своей жизни отдал армии. Имеет благодарность от самого генерала Тотлебена за штурм Берлина. Участвовал в нескольких войнах. Думаю, он заслужил того, чтобы всякая гражданская сволочь не била его в морду просто так из прихоти. И от вас, офицеров русской армии, как раз зависит, чтобы к отставным солдатам относились по-человечески. Потому что завтра такой вот Онуфрий будет бить турка с вами в одном строю. И может, спасёт какого-нибудь бесполезного князя ценой собственной жизни. Вернувшись же домой, он будет низведен на уровень скотины, при вашем молчаливом бездействии.

Офицеры, которые более или менее удачно изображали равнодушие, как-то изменились. Не сникли, но задумались. Хотя дворянскую солидарность и сословные закидоны никто не отменял. Может, для них дико слышать мои нравоучения о необходимости достойного отношения к ветеранам. Я же продолжил:

– Никто не заставляет дворян считать отставника ровней. Но уважение к заслугам человека, проливавшего кровь за Россию, должно быть законом. Вашему князю вместо выдуманных обид надо было вызвать подлеца-помещика на дуэль. Судя по моральному облику Кашкарова, тот струсил бы. После такого поступка он становится парией. Ни одна уважающая себя семья не пустит такого человека даже на порог. Пока же подобный произвол считается нормой, эти помещики будут наглеть ещё сильнее. К вашему сведению, ни в одном уложении не указано право дворянина телесно наказывать людей других сословий, кроме собственных крепостных. Я бы на месте отставника дал отпор подлецу. Только закон всё равно окажется на стороне нападавшего. И человек, справедливо отстоявший свою честь и достоинство, поедет на каторгу.

Чего-то меня занесло не в ту степь. Кому я читаю нотации и взываю к справедливости? Времена сейчас не те. Хорошо, что капитан оказался вменяемым человеком и не стал вызывать подмогу для нашего ареста. Может, это и был его вклад в борьбу с несправедливостью.

– Всё же прошу вас отнестись к угрозам помещика серьёзно, – капитан обратился к доку. – Человек он не бедный, наверняка имеет связи. Не оставит Кашкаров это дело просто так.

– А вы, смотрю, не боитесь мести и возможных кар? – Это офицер уже обратился ко мне.

Рассказать ему, что мне плевать, и вообще, все события происходят в моём сне? Это я так шучу.

– Меня беспокоит только то, что этот душевнобольной мерзавец побежит срывать зло на ни в чём не повинных людях. Запорет насмерть какого-нибудь крепостного мужика, а его маленькую дочку изнасилует. Просто так или в назидание, неважно. И ничего ему за это не будет.

Была у меня мысль припугнуть помещика или вообще его аккуратно удавить. Но Шафонский, видя моё состояние, просил не делать фатальных ошибок. Законным путём получится надёжнее и безопаснее.

Выныриваю из неприятных воспоминаний и понимаю, что док всё это время что-то говорил. А с помещиком Шафонский повёл себя максимально жестко, пообещав тому написать жалобу генерал-губернатору Москвы. Будет ли какой-то толк, неизвестно, но пусть подлец помучается.