Я ударил ладонью по стене и наклонился вперед, а Уиллоу сосала, пока я не кончил. Она не сводила с меня глаз, сглатывая, позволяя мне двигаться в ней.

Она все еще злилась на меня, когда я вышел из ее рта, посмотрел вниз на красную, набухшую плоть и скользнул вниз по ее телу. Я устроился между ее бедрами, прижав свой обмягший член к ее влажному теплу.

— Видишь? Ты вся мокрая, — сказал я, прижимаясь к ее рту долгим поцелуем, а затем провел пальцем по ложбинке между ее грудей. Утолив свои насущные потребности, я не спеша стал рисовать круги вокруг ее грудей и сосков, наблюдая, как по ее коже бегут мурашки.

— Не будь мудаком, — шипела она, извиваясь под моими прикосновениями.

— Я бы никогда не стал, — притворно обиделся я, наклоняясь вперед и беря ее сосок в рот, слегка покусывая его.

Она выгнула спину, когда я взял в руку вторую грудь, и ее пышная плоть запульсировала, когда я сжал ее.

Я наслаждался каждой секундой, целуя каждый сантиметр груди и живота, исследуя каждую впадинку и ложбинку, запоминая их. Я уделил больше времени ее ребрам, сосредоточившись на том месте, где ударил ее ножом, чтобы освободить ребро Шарлотты. Ее дыхание сбилось, как будто она точно знала, что я делаю, и не упустил ни изменения в ее дыхании, ни гнева.

Это был не праведный гнев, а гнев, вызванный глубокими, гноящимися ранами, которые не заживут, пока она не позволит мне успокоить их. Я сделал все, что должен был сделать, чтобы она осталась жива. Но Уиллоу никогда не забудет, что я мог просто предпочесть не делать этого.

Со временем она бы поняла, что это было необходимо для того, чтобы у нас было будущее, что я бы не смог прожить всю жизнь, зная, что люблю ее, но не имею возможности почувствовать этого. Подобно слабым воспоминаниям о том, что такое любовь после ее утраты, я знал, что Уиллоу важна для меня.

Я просто не мог почувствовать ее отпечаток в своей душе, пока моя душа и мое сердце не соединились в одно тело.

Проведя губами по ее животу, я вдавил большие пальцы в небольшую ложбинку рядом с ее бедрами, наслаждаясь тем, как она извивается. Это место было чувствительным для Уиллоу, как кнопка, на которую я мог нажать, чтобы заставить ее шире раздвинуть ноги. Она так и поступила, раздвинув их для меня, когда я удобнее устроился между ее бедер и прошелся ртом по ее губам.

Я вдыхал ее запах, уникальное сочетание растительности и женщины, присущее только Уиллоу. Введя в нее палец, я захихикал, когда она сжалась вокруг него.

— Ты жесток, — сказала она, глядя на меня сверху вниз, когда я наклонился вперед и коснулся языком того места, где мой палец медленно погружался в нее. Проведя языком по всей длине ее киски, я медленно, не торопясь, проделал путь к ее клитору.

Осторожно избегая того места, где, как я знал, она больше всего хотела моих прикосновений, я исследовал каждый ее бугорок и участок. Проникая в нее языком, целуя ее плоть, я наслаждался тем, как она извивается подо мной, пытаясь направить меня туда, куда ей хотелось. Запах ее крови усиливался по мере того, как она боролась, а неглубокие порезы на запястье вновь открывались при ее движении.

— Грэй, пожалуйста, — взмолилась она, в конце концов дав мне то, что я хотел.

Уиллоу могла ходить со мной по кругу и бороться со мной сколько угодно в течение дня, но только один человек был главным, когда мы снимали одежду.

— Ты позволила ему прикоснуться к себе, — сказал я, и эти слова прозвучали скорее, как рычание.

Его руки были на ее шее, его рот прикасался к ее губам.

И что бы я ни знал о его временном характере и о том, что нужно выждать, мне нужно было вычеркнуть их образ из памяти. Я не мог придумать лучшего способа сделать это, чем заставить Уиллоу признать, что она моя.

— Это был всего лишь поцелуй, — сказала она, и тишина этих слов выдала эмоции, все еще скрывавшиеся под поверхностью.

Секс был для нее отвлекающим маневром, способом отделить себя от того, что она еще не готова была признаться в своих чувствах. Мне хотелось бы сказать, что она хранит их в тайне только от меня, но я знал, что это не так.

Уиллоу еще не признавалась в них даже самой себе.

— И это тоже, — сказал я, нежно прижимаясь ртом к плоти ее киски. Я не дал ей того, чего она хотела, чем вызвал у нее рык разочарования. — Ты бы хотела, чтобы я поцеловал другую женщину?

— Я убью тебя за это, мать твою, — прорычала она, и гнев заставил ее магию откликнуться.

Она пульсировала по ее коже дразнящим электричеством, которое, как я знал, мало кто мог почувствовать. Когда она приложила к этому столько сил, лианы откликнулись на ее призыв, и ее кровь удовлетворила их, когда они отступили от ее рук. Она зарылась руками в мои волосы, крепко обхватив меня, и пристально посмотрела на меня.

— Если ты хоть раз прикоснешься к другой женщине, я…

— Что? Сбросишь ее с лестницы? — спросил я, с ухмылкой глядя на свою жену и ярость на ее лице.

— Нет, — сказала она, удивляя меня безжалостной улыбкой. — Я сброшу тебя с лестницы, а потом похороню заживо, — она прижала меня к своему центру, наклонив туда, куда хотела.

Когда ее признание в ревности повисло между нами, я дал ей короткую отсрочку в том, чего она хотела. Обхватив губами ее набухший клитор, я слегка пососал его, пока она извивалась подо мной.

— Осторожно, любимая. В такую ревность было бы трудно поверить, если бы ты меня не любила, — пробормотал я ей в ответ, прежде чем провести по ней языком.

Ее щеки порозовели от злости из-за того, что ее поймали, и, что это означало, и я захихикал, доводя ее до оргазма. Она задрожала подо мной, ее ноги затряслись, когда она приблизилась к моей голове.

Затем я остановился, пристально глядя на нее.

— Что ты делаешь? — спросила она, ее глаза расширились от паники.

Она была такой мокрой, набухшей и жадной, такой отчаянной, когда я подполз к ней и накрыл ее тело своим. Я не дал ей свой член, уставившись на нее сверху вниз и прижав к себе. От моего взгляда было не скрыться, как не скрыться от осознания того, что я ее увижу.

— Если ты хочешь кончить, тебе придется признать, что ты моя. Твой маленький порочный ротик — мой, — сказал я, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать ее.

Она вонзила зубы в мою нижнюю губу, пустив кровь, что только сделало меня тверже.

— Твоя идеальная маленькая киска — моя. Вся ты моя, и в следующий раз, когда ты позволишь кому-нибудь прикоснуться к себе, я найду способ сделать так, чтобы ты никогда больше не смогла этого сделать. Ты поняла, Ведьмочка?

Уиллоу улыбнулась, выгнув спину и приподняв бедра над кроватью. Она терлась своей киской о мою длину, пытаясь поддразнить меня, чтобы я дал ей то, что она хотела. Когда я не поддался, ее брови напряглись.

— Грэй.

— Скажи это, Уиллоу, — приказал я, не оставляя ей другого выбора.

Она могла сохранить гордость и решить кончить сама, а могла просто признать правду, и я буду трахать ее до тех пор, пока она не сможет дышать.

Она опустила глаза, уставившись на лабиринт, который она запечатлела на моей груди. Я взял ее за подбородок и встретил взгляд, давая понять, чего именно я хочу. Она ошибалась, если думала, что я приму ее отказ и оставлю в покое.

Я намеревался мучить ее до тех пор, пока она не сдастся.

Я скользнул рукой между ее ног, потерся тыльной стороной ладони о ее клитор и ввел два пальца. Она хныкала, и в ее выражении лица нарастал вызов, когда она поняла, что именно произойдет, если она не даст мне то, что я хочу. Я был не против использовать ее тело против нее, играя с ней, как на своем любимом инструменте, пока она не заиграет мою любимую песню.

— Мое тело — твое, — сказала она, и губы раскрылись, превратившись в нечто среднее между улыбкой и оскалом.

— О нет, Ведьмочка. Это не то, о чем я просил, — сказал я, продолжая играть с ее киской.

Я наклонился вперед, зарываясь лицом в ее шею и мучая нежными поцелуями и прикосновениями языка к ее коже. Она задрожала, задыхаясь, когда я впился зубами в ее кожу. Мне хотелось прорваться; я жаждал ее крови, текущей по моему горлу.