Дыхание перехватило, осознание того, что он задумал, промелькнуло во голове быстрее, чем я успела среагировать. Грэй даже не соизволил убить меня сам, предоставив своему приспешнику делать грязную работу.

Глаза Люцифера расширились, на лице появилось выражение ужаса, а рот внезапно открылся.

— Нет! — скомандовал он, когда Вельзевул резко повернул мою голову в сторону.

В моем черепе раздался треск, когда Грэй бросился вперед и поймал меня, когда я падала. Он не дал мне рухнуть на землю, так как моя голова висела под неестественным углом, и я не могла исправить положение, а легкие сжимались, делая последний вдох.

Его рука вонзилась мне в грудь, и от его прикосновения распространилась боль, когда все вокруг похолодало.

Но внутри я горела.

2

ЛЮЦИФЕР УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА

Уиллоу упала, ее ноги подкосились, а глаза остекленели. Вельзевул отпустил ее, словно она обожгла его, как только я выкрикнул свой протест, как будто этого было достаточно, чтобы отменить то, что он сделал. Мое тело двигалось быстрее, чем я помнил, и я слегка споткнулся, привыкая к ощущению собственной кожи, обволакивающей мою душу.

Я поймал Уиллоу прежде, чем она успела упасть на пол, и подставил ей руку, чтобы поддержать. Я поморщился от странного угла наклона ее шеи, от того, как она безвольно свисала, не имея ничего, что могло бы ее поддержать. Ее форма напомнила мне о Сюзанне, о том, как гротескно ее смерть цеплялась за то, что от нее осталось, даже после того, как мы с Шарлоттой подняли ее из могилы.

Нет.

Ее глаза закатились, когда ее душа отделилась от физической формы, и призрак ее духа поднялся из ее груди в слабом туманном облике.

— Прости меня, — пробормотал я, хотя знал, что она меня уже не слышит. Та Уиллоу, которую я знал, больше не могла чувствовать тех, кто пытался достучаться до нее, ее дух был потерян для зова Ада в ее душе. То, что я сделаю, принесет ей боль, будет мучить ее и, скорее всего, заставит возненавидеть меня еще больше, чем она уже ненавидела.

Я просунул руку сквозь туман, вытекающий из ее сердца, и прижал ладонь к обнаженной коже ее груди. Сквозь туман протянулись чернильные нити темной, запретной магии, которая могла бы принести ей покой, если бы ее душа не была проклята поступком ее предка, обвились вокруг того, что осталось от Уиллоу, и вцепились в нее.

Ее кожа раскололась под моей рукой, и она стала трескаться, словно была сделана из фарфора. Тьма растеклась по её коже, словно лианы, которые она любила, создавая пустоту в её теле, а я сосредоточил свою магию на том, чтобы захватить все остатки её души. Я не позволил бы ни одной частице ее души вырваться из меня, не позволил бы ни одной частице той женщины, которую я жаждал больше, чем собственную свободу, оторваться от того, что делало ее ею.

Усики вцепились в нее, заключив в жестокие, безжалостные объятия, и ее тело содрогнулось в моих руках. Моя свободная рука скользнула по ее спине, забралась под одежду и коснулась метки, которую я поставил на ее плече. Той, что делала ее моей.

Той, что позволила мне привязать ее к себе в отчаянной попытке спасти ее.

Ее спина непроизвольно выгнулась, когда мои ногти вонзились в центр треугольника, которым я ее пометил, и превратились в черные когти, пронзившие ее плоть. Я знал, что боль, которую она почувствует, проснувшись, будет просто невыносимой, что она будет вспоминать о случившемся по кусочкам, чувствуя боль в теле.

Баюкая ее в своих объятиях, я наклонился вперед и прикоснулся своим лбом к ее лбу, удерживая в таком положении, когда я переместил руку ей на грудь, просовывая пальцы между трещинками, которые я создал на ее коже.

Темная магия, которую я использовал, чтобы заманить ее душу в ловушку здесь, вернулась ко мне, окружая мою кожу и втягивая обратно в ее тело. Только когда к ней вернулась ее душа, обвившись вокруг ее сердца и почувствовав себя как дома в бесполезной, мертвой плоти ее тела, я высвободил пальцы и уставился вниз, туда, где в проделанной мной щели клубился туман, окрашенный мельчайшими зелеными и черными струйками.

Она безвольно повисла, когда я отпрянул, протягивая свое предплечье Вельзевулу, который уставился на него и сглотнул.

— Люцифер… — произнес он, глядя то на меня, то на мою жену.

— Сделай это сейчас, — приказал я, наблюдая, как он вынимает свой любимый кинжал из ремня, перекинутого через грудь.

Он вдавил его в уязвимую нижнюю часть моего запястья и потащил вверх по вене, пока не достиг внутренней части локтя. То, что я намеревался сделать, потребует гораздо больше крови, чем может дать любой смертный, и только истинное бессмертие моей формы даст ей спасение.

Кровь свободно струилась по моей коже и капала на пол, когда я переместился, чтобы поднести ее ко рту Уиллоу. Она не реагировала, когда я прижал его к ее губам, смазывая ее рот и кожу своей кровью и позволяя ей скапливаться во рту. Архидемоны молчали, ожидая, пока кровь стечет по ее горлу, пока ее тело поглотит то, что исправит ошибку, причиненную ее смертной форме.

Хриплый вздох наполнил ее легкие, шея сдвинулась и встала на место, когда кости срослись. Я наклонил голову вперед, притягивая ее к себе и находя утешение в том, что ее грудь поднимается и опускается в ровном, естественном ритме. Такой же ритм был у нее, когда я наблюдал за ней во сне, такое же сердцебиение, эхом повторяющееся вместе с ее дыханием.

Моя кровь капала на пол, пока моя плоть пыталась срастись обратно, напрягшись, когда я встал с Уиллоу на руках и направился к двери. Ее крики боли стали разрывать мои барабанные перепонки и заставлять меня вздрагивать. Боль в этом звуке была невообразимой. Подумать только, что она должна была чувствовать, чтобы издавать такие звуки даже во сне…

— Люцифер, нам нужно знать, что ты хочешь, чтобы мы делали. Планы явно изменились, — отозвался за моей спиной Асмодей.

— Планы, черт возьми, могут подождать, — прорычал я, оставив архидемонов сеять в Ковене все, что они пожелают. Никто из них не имел значения. Все это не имело значения.

Только ведьма в моих объятиях.

3

УИЛЛОУ

В одно мгновение наступила тьма. Только пустота там, где когда-то был свет. Смутные отблески пламени жгли веки, насмехаясь и поддразнивая меня, словно мой дух готовился к костру.

Затем последовал воздух, резкий и болезненный, когда он заполнил мои легкие. Мои глаза распахнулись, когда я судорожно вздохнула, садясь так внезапно, что перед глазами все поплыло от головокружения. Легкие горели от наполнявшего их воздуха, словно застыли во времени, ожидая моего пробуждения.

В голове царил беспорядок, лабиринт, из которого я никак не могла выбраться. Грудь вздымалась от напряжения, как будто я только что пробежала километр; дыхание затруднялось от охватившей меня паники. Рука подползла к горлу и вцепилась в кожу, пытаясь вспомнить, как я оказалась в постели Грэя.

В тот момент, когда мои пальцы коснулись кожи, в памяти всплыл треск свернувшейся шеи. Наступившая затем темнота, а затем полная и ослепляющая боль, захлестнувшая мое тело.

Я вскочила с кровати, запуталась в одеялах, перекинув ноги через край. Упав на пол с грохотом, я в панике пыталась освободиться от характерного беспорядка. Пинаясь и царапая их ногтями, качая головой из стороны в сторону, я ползла к ванной комнате, расположенной с другой стороны комнаты Грэя.

— Уиллоу! — крикнул он, но я не могла повернуться к нему лицом.

Я не могла смотреть на него, даже когда почувствовала, что он шагнул в открытую дверь в свою личную зону. Я скорчила гримасу, пытаясь встать и не желая кричать, так как не могла вытащить ноги из-под одеяла.