Я обернулся и рявкнул в ответ:

— Да растерялся я! Растерялся, понимаешь?

И ещё испугался. Сработали инстинкты, включились рефлексы, вот и рванул наутёк, а остановиться уже не смог. Да и мысли такой не возникло, честно говоря. А правильно поступил или нет — не знаю.

Я добежал до аптеки и набрал номер Городца. Тот оказался дома, а когда супруга передала ему трубку, я доложил:

— Десять минут назад задержали Врана. Операцией руководил Суббота.

— По какому обвинению? — деловито уточнил Георгий Иванович.

— Не в курсе.

— Перезвони.

В трубке зазвучали короткие гудки, я утопил и сразу отпустил рычажок, вставил в прорезь новую монету и взялся вызванивать Альберта Павловича. Куратор никаких уточняющих вопросов задавать не стал и после мимолётной заминки велел явиться на точку, где мы как-то уже встречались с ним пару лет назад.

— Буду там через двадцать минут, — решил он.

— Я не один! — сразу предупредил я.

Альберт Павлович всё понял верно.

— Старшая или младшая? — уточнил он.

— Младшая. Старшая в институтской фотостудии.

— С собой её не тащи, оставь где-нибудь, — сказал куратор и отключился.

Когда я вернулся к мотоциклу, Вика шумно дышала, пытаясь обрести душевное равновесие, но получалось это у неё не лучшим образом. Впрочем, и попытка сама по себе дорогого стоила.

— Скоро всё прояснится! — заявил я, не дожидаясь расспросов, и скомандовал: — Поехали!

— Куда? — спросила барышня. — Домой? Надо всё рассказать Нике!

— Думаешь, она уже вернулась?

— Нет, но…

— Всему своё время! — отрезал я. — Садись!

Штат управления РКВД по Новинску был не слишком многочисленным, а в республиканский розыск нас с Викой объявить никак не могли, поэтому я рискнул подкатить к одному из кафе на бульваре Февраля, купил шоколадный молочный коктейль и распорядился:

— Сидишь, пьёшь, медитируешь и молчишь. Я скоро буду. Дыши!

В дороге Вику снова начала бить нервная дрожь, но следование наставлениям Федоры Васильевны помогло ей худо-бедно совладать с эмоциями. Истерики не случилось.

Я взглянул на часы и сказал:

— Жди здесь и никуда не уходи.

— А ты куда? — забеспокоилась Вика.

— Надо с одним человеком поговорить. Сейчас вернусь.

— Я с тобой!

— Не нужно! — уверил я барышню и аккуратно разжал её вцепившиеся в руку пальчики. — Мотоцикл здесь оставлю, его я точно не брошу.

На глазах у Вики навернулись слёзы.

— Зачем ты так?

— Будешь себя хорошо вести — поцелую.

Думал оставить за собой последнее слово, и не вышло, уже в спину прозвучало негромкое:

— Дурак!

Барышни за соседним столиком захихикали, но мне было не до них. Перед встречей с куратором требовалось убедиться в отсутствии слежки, а я слишком спешил, чтобы подойти к этому делу со всей ответственностью. Ещё и нервишки расшалились. В итоге покрутился по проходным дворам и глухим переулочкам больше ради собственного успокоения, нежели для пользы дела.

А вот дожидавшийся меня на скамейке Альберт Павлович оказался возмутительно спокоен. Откинувшись на спинку и заложив ногу за ногу, он листал газету. Не прервал этого своего занятия, даже когда я плюхнулся рядом, разве что потребовал:

— Излагай!

Меня дважды просить не пришлось, но доклад никоим образом противоестественного спокойствия куратора не поколебал. Он разве что несколько раз кивнул, будто соглашался с какими-то своими мыслями.

— Что происходит, Альберт Павлович? — потребовал я объяснений. — Что, чёрт возьми, происходит⁈

— Да ничего нового, — спокойно пожал тот плечами. — Всё та же борьба за власть. Черник пытается лишить особую научную территорию остатков автономности, дабы присоединить ОНКОР к комиссариату внутренних дел, а Рогач согласен сохранить полномочия наблюдательного совета, если корпус отойдёт армии.

— А что Баюн? — поинтересовался я позицией председателя соврескома и главы объединённой соцпартии.

— Торгуется, вестимо, — коротко ответил Альберт Павлович и добавил: — Поэтому сейчас чрезвычайно важно действовать исключительно в рамках правого поля.

— Я ещё там или уже нет?

— Пока ничего криминального ты не совершил, — уверил меня куратор. — О задержании Врана, думаю, не объявят, пока его не вывезут за пределы научной территории, какое-то время для манёвра у нас ещё остаётся…

— А с Никой и Викой что будет? — спросил я.

Округлое лицо Альберта Павловича враз утратило невозмутимость, он словно лимона откусил.

— Младшую отдадут органам опеки, старшую наверняка задержат для оказания дополнительного давления на отца. Плохо и даже очень, но если попробуем укрыть их, то подставимся под удар. Тогда наши оппоненты с полным правом заявят не только о препятствовании правосудию, но и о заговоре. Этого допустить нельзя.

Я вскочил на ноги.

— Просто возьмём и умоем руки?

Альберт Павлович выразительно поглядел на меня.

— Есть идеи, как прикрыть барышень законными методами? Предлагай!

— Викторию надо переправить на Кордон. Она в списке соискателей, прошла медосмотр. Там никакая опека не подкопается. И любой запрос можно будет на законных основаниях заволокитить или даже отклонить.

Альберт Павлович кивнул.

— Это ты хорошо придумал, — мягко улыбнулся он и враз посерьёзнел. — А попадёт она как на Кордон, а?

— Можно подумать, так сложно пропуск оформить!

— Нет! — отрезал куратор. — Никто заниматься этим не станет! Иначе раздуют из мухи слона!

Я фыркнул.

— Да вообще не проблема! Сам её на Кордон отвезу в обход постов!

Альберт Павлович тоже встал со скамейки и покачал головой.

— На Кордон — не надо. Доставь на восьмидесятый километр, там будет ждать машина Звонаря. Я с ним созвонюсь, объясню ситуацию. А вот как быть со старшей, ума не приложу.

— Может, её в санаторий научного дивизиона или даже психиатрическую клинику определить для восстановления пошатнувшегося вдруг здоровья? — предложил я. — Узнала об аресте отца, вот нервы и расшалились…

— Хорошая идея, но не выгорит. На официальный запрос о местонахождении в любом случае ответить придётся, а дальше независимая медкомиссия её диагноз не подтвердит и к нам возникнут серьёзные претензии. Мы так даже двух дней не выгадаем. А если поместим её куда-нибудь под чужой фамилией, то рано или поздно это вскроется. Тогда и вовсе погорим. Не в моих принципах рассуждать о меньшем зле, но здесь именно такой случай.

— Может, просто где-нибудь в городе пока поживёт? Не найдут же её так сразу!

— Так сразу не найдут, — согласился со мной Альберт Павлович. — Но, когда это случится, на нас столько помоев выльют, что мало никому не покажется. И потом — как ты себе это представляешь? Скажи: Ника Вран будет сидеть тихо как мышка на квартире и на улицу носа не казать? У тебя такое мнение об этой барышне сложилось?

Я беззвучно выругался.

— И ничего нельзя сделать?

— Пока вариантов не вижу, — покачал головой куратор. — Можем разве что немного времени выиграть, но и только. Разберись с Викой для начала, а там видно будет.

Я попросил не тянуть со звонком Звонарю и отправился в обратный путь. К несказанному моему облегчению мотоцикл обнаружился на прежнем месте, да и Вика никуда не делась, сидела за столиком со смеженными веками и медитировала.

Но стоило мне только пощёлкать пальцами перед её лицом, как барышня тут же вскинулась.

— Ну что? Узнал, что с папой⁈

Я ухватил её за руку и потянул из-за стола.

— Пошли, пошли, пошли…

Вика упёрлась.

— Сначала скажи!

— Не здесь! — шикнул я на неё, а уже у мотоцикла сообщил: — Пока никаких официальный заявлений не было, поэтому на всякий случай увезу тебя на Кордон.

Глаза девчонки изумлённо распахнулись.

— С какой стати? Я не хочу!

— Тебе так и так в подготовительный центр переезжать! Я договорился, чтоб тебя уже сегодня приняли.

— Но зачем⁈ Это всё какое-то чудовищное недоразумение! Папа ни в чём не виноват! Его отпустят!