— … Так в шквалах плывет охотничий флот

Вдали от берегов,

Где браконьеры из года в год

Идут на опасный лов…

А вот с опасностью здесь всё в порядке. Ещё несколько минут, может, четверть часа, и с кормы идущего впереди «Квадранта» взлетит зелёная ракета — на рации здесь, на Фарватерах, надежды нет, — и придёт время браться за то, ради чего и затеяна эта авантюра. «Штральзунд» и бригантина сблизятся, сошвартуются бортами — и, повинуясь поворотам рулей, пойдут на сближение с вихревой стеной И когда до неё останутся считанные метры…

Ш-ширх — в-виу!

Пронзительный свист прорвался сквозь завывания ветра. Сигнальная ракета взмыла вверх и канула в облачном своде тоннеля.

— Пора! — заорал Сергей, и налёг на румпель.

Ш-ширх — в-виу!

Ещё один комок зелёного пламени, взлетев с кормы бригантины, растаял в пелене, клубящейся над верхушками мачт. Казаков почувствовал ледяную струйку, сбегающую вдоль позвоночника — и вместо строф Киплинга зашептал неожиданно для себя «Отче наш», слова которой он давным-давно, во времена их общего с Серёгой увлечения средневековой историей, выучил на латыни.

Всё. Время вышло. Теперь — только молиться.

— Пошёл! — крикнул Валуэр. Матрос оттолкнулся изо всех сил и прыгнул, и в этот момент очередная волна поддала «Штральзунд» в корму. Шхуна мотнулась, ног, нога соскользнула с планширя; матрос взмахнул рукой в попытке вцепиться с вантину, промахнулся — и если бы не Казаков, поймавший его за рукав, канул бы в двухметровой щели между бортами. Ещё одна волна, ещё один толчок — вторая нога незадачливого прыгуна сорвалась с борта, и он повис на своём спасителе, исхитрившись другой рукой ухватиться за леер. Казаков с трудом удержал равновесие, но руки не выпустил; подскочивший боцман' вцепился бедняге в воротник и что было сил рванул на себя. Ткань затрещала, но воротник выдержал, и все трое повалились на палубу, изрыгая чёрную брань на русском и зурбаганском, и ещё каком-то неизвестном Казакову языках.

— Растяпа! — прокомментировал Валуэр и повернулся к другому матросу. — Теперь ты — и, смотри, за трос держись, когда будешь прыгать!

— Лучше вы, мастер Валу! — заспорил матрос. — Я потом, после!..

— А-атствавить трёп! — гневно проревел Валуэр. — А ну пошёл, салажня худая, или зубы жмут? Так я это вмиг поправлю!

Из пятерых членов команды «Квадранта» на «Штральзунд» перебрались уже трое. Один, неудачно приземлившись, потерял равновесие и приложился лбом об угол рубки — сейчас Тиррей рукавом, оторванным от оранжевой рубашки, перетягивал ему окровавленную голову.

Волны накатывали с кормы одна за одной с регулярностью метронома — вернее сказать, тарана, бьющего в ворота осаждённой крепости. Попытки накрепко сошвартовать суда закончились тем, что квадрантовский боцман едва не сломал руку, зажатую между бортами. В итоге попытки пришлось оставить; с «Штральзунда» на «Квадрант» перекинули трос, и теперь члены его команды по одному перепрыгивали на шхуну.

— Прыгайте, мастер Валу! — крикнул Сергей. Он обеими руками вцепился в румпель и, налегая на него всем телом, удерживал суда от столкновения в вихревой стеной, до которой от борта «Квадранта» оставалось всего метров десять. — Прыгайте скорее, поздно будет!

— Я капитан, и покину судно последним! — зарычал в ответ Валуэр. Матрос подобрался, шагнул назад, глубоко вдохнул, и…

Ещё одна волна догнала, ударила под корму. Бригантина, которой никто не управлял — Валуэр, готовясь перебраться на «Штральзунд», закрепил штурвал парой концов — резко вильнулавправо, с оси Фарватера. Канат, соединявший суда, выдержал рывок — но не выдержал рым-болт, вделанный в палубу шхуны, к которому он был привязан надёжным рыбацким штыком. Массивная железяка, как куклу, снесла изготовившегося к прыжку матроса; Валуэр успел в последний момент схватить его за рукав, шхуна выпрямилась и оба повалились на палубу.

Теперь суда разделяла пенная полоса воды шириной не меньше пяти метров. Валуэр, встав на колени, пропускал под мышками пострадавшего линь — пропустил, затянул булинём и, раскрутив свободный конец над головой, перекинул его на «Штральзунд».

— Крепите конец! — заорал Сергей, поворачивая румпель. — И скорее, мать вашу!

Казаков захлестнул пойманный линь вокруг мачты, натянул, упёрся ногами.

— Держу!

Валуэр поднял матроса обеими руками и, словно мешок, швырнулего за борт. Жёсткий, как акулья кожа, линь рванул кожу на ладонях Казакова — тот зашипел от боли, но всё же удержал. Набежавший боцман здоровой рукой ухватился за линь — вдвоём они в три рывка вытянули бесчувственное тело за борт.

Теперь вы, мастер Валу! — крикнул Сергей, и в этот момент новая волна, гораздо выше предыдущих, догнала суда, ударила, швырнула прочь от оси Фарватера. «Квадрант», который больше ничто не удерживало возле «Штральзунда», лёг на борт, выпрямился, снова качнулся — и с разгону врезался в вихревую стену. Сергей с перекошенным лицом навалился на румпель, уводя шхуну от рокового столкновения. Валуэр и на этот раз сумел удержаться на ногах — последнее, что увидел Казаков, перед тем, как корма бригантины скрылась в неистовом мельтешении пенно-водяных жгутов, был прощальный взмах руки старого Лоцмана.

— Голову береги!

Серёгин крик заглушил горестные вопли, летевшие вслед бригантине. Казаков едва успел пригнуться — бревно гика, пришунурованное к нижней шкаторине грота, пронеслось над палубой, чиркнуло по волосам на макушке; парус оглушительно хлопнул, креня судно на другой борт.

— Грота-шкоты, стаксель травить! Кливер долой! Боцман, бизань втугую! Приготовиться к повороту оверштаг!

Полотнища грота и стакселя заполоскали под ударом налетевшего шквала. Бизань — небольшой бермудский парус на кормовой мачте — наоборот, наполнился, разворачивая шхуну носом к ветру. Бушприт покатился влево, прочь от вихревой стены, поглотившей несчастный «Квадрант», и только тут понял, что происходит — и покрылся ледяным потом.

— Ты чего творишь? — заорал он, едва не переходя на визг. — разворот на Фарватере — верная гибель, Валуэр сколько раз повторял!

— Что говорил Валуэр, мне известно, и получше, чем тебе. А сейчас — хватит паниковать! Трави грота-фал, приводимся в левентик!

«Штральзунд» закончил разворот — теперь бушприт смотрел теперь в направлении противоположного конца Фарватера. Казаков торопливо распустил узел, крепящий шкот, и парус бессильно заполоскал под напором встречного ветра.

— Прямо руль держи! — крикнул Сергей. — Казаков послушно схватился за румпель. — Увалимся под ветер — тут-то нам и крышка!

Он пошарил в плоской кожаной сумке, висящей на груди, и вытащил астролябию. Вспрыгнул на банку и поднял прибор, ловя в прорезь бронзовых пластин сияющую точку — свет Истинного Маяка. Только теперь он светил не по курсу, как полагалось на Фарватере, а с кормы.

Бронзовый лимб щёлкнул, провернулся, Сергей невнятно выругался. Ещё щелчок, отражённый свет Маяка блеснул в линзах — и в этот момент на «Штральзунд» навалилась тьма.

…непроницаемая, напитанная ледяной стужей, от которой разом онемели все органы чувств, закостенели все до единой мышцы — тьма навалилась, проникла в каждый нерв, в каждую клетку казаковского организма — и отступила так же внезапно, её и не было вовсе. Под корму шхуны ударила волна, ветер, чудесным образом сменивший направление на прямо противоположное, наполнил паруса. Грот оглушительно хлопнул, гик снова пронёсся над палубой и гулко ударился о правую вантину.

— На шкотах не спать! — скомандовал Сергей. — Стаксель на бабочку!

Тиррей вынырнул из переднего кокпита и ящеркой скользнул на полубак. За ним последовал боцман с отпорным крюком в руке — вдвоём они поймали угол паруса и вынесли его на левый борт. Стаксель наполнился ветром, выгнув штаг, «Штральзунд» слегка задрал нос и сразу прибавил ход. А Казаков, встав в полный рост, не отрывал взгляда от сияющей точки, на которую указывал бушприт.