Монумент Говорила ты мне очень странные вещи, Что любовь – эгоизма высшая степень. Показалась идея мне эта зловещей, Но о том же твердили, звеня, мои цепи. Говорила ты мне очень странные вещи: Ты молила меня навсегда стать тобою. В предвкушенье уже твоё сердце трепещет. Безусловно, твоё я желанье исполню. Амальгамой из ртути себя я покрою. Ты полюбишь себя и свой образ во мне, Восхитишься молчаньем моим и покоем, Пребыванием с музою наедине. Но закроет металл навсегда мои веки И певучую в прошлом заварит гортань мне. Монумент, что по форме так схож с человеком! И в груди сердце-колокол бьёт непрестанно! Ода рамке Что мера шедевру? Творцу? Его длани? Становится творчество творчеством как? Овации? Нет! И не труд, не призванье. И не вдохновенье, не авторский знак. Шедевр немыслим без рамки своей, И без полотна гениальность – пустое. К примеру, о том без заумных речей Расскажет ржаное шумящее поле. Поэтам нужны и рифма, и ясность; Киношникам в этом поможет экран; Правителям – мудрость, а вовсе не властность; С зарницами в небе камлает шаман. Что рамки и что полотно ребятне? Не в поле ль том самом нестись без оглядки? Что рамки отшельнику-лекарю (мне)? Не бури ль вокруг негасимой лампадки? Изнасилование (Данное произведение не рекомендуется для чтения детям или впечатлительным людям с неустойчивой психикой) – У тьмы, дорогая, своя есть эстетика, — Сказал, подыхая, один мудрый пьяница. — Течёт у тебя почему-то косметика; Тебе подо мною – не горько ли плачется? Но разве тебя, подскажи, я не радовал? Отрыжкою пьяной, стихами дрянными, а? В лохмотья твои все изрежу наряды я, И выжгу на коже твоей своё имя я. Серёжки твои, погляжу я, с сердечками. А помнишь, я в детстве был этаким скромником? И помнишь ли, как загорали на речке мы? Не спрашивай, сам ли так жизнь свою скомкал я. И, знаешь, скажу напоследок я, милая: Я – только ступень, ведёт в ад эта лестница. Поэтому, вот, я, тебя изнасиловав, На скорую встречу не стану надеяться. Храм в пустыне В пустыне далёкой, где солнце нещадно Жизнь всякую выжгло, храм чудный стоит. Под мраморным сводом в фонтане прохладном Покой вдохновенный скитальцу открыт. Спасенье моё, животворный оазис, Водою твоей исцеляют слепцов. Смывает с измученных скверны и грязи Поток откровений пророческих слов. И брызги фонтана подобны брильянтам — Из них создан мир наш! Услышьте же весть! Поверить возможно ль поэту-ваганту В блаженство сие? И возможно ль обресть? А может, всё бред? Или фата-моргана Сыграла столь злую шутку со мной? А может, в слезах засыпаю я пьяный, И душу мою алкогольный жжёт зной… Архитектор Ну скажи, что тебя от иных отличает? Ты мне скажешь о сердце? Отвечу я: нет, Нет и нет. Наша встреча – простая случайность. Ты земная. Меня же манит звёздный свет. Мне открыты секреты всего мирозданья! Ты мне скажешь о сердце? Отвечу я: плоть. Ведь даёт мысль одна достоверное знанье. И советую чувства, как я, побороть. У Вселенной, конечно же, есть архитектор — Ты мне скажешь о сердце? Отвечу я: ум. Это не солипсизм. Но глубоких аспектов Тебе вряд ли понять, впрочем, как большинству. О шипы моих чувств ты уже укололась; Ты земная, о том говорю я опять. Но боюсь разреветься, как мальчик, я в голос, Если ты вдруг решишь мои плечи обнять. Стихотворенье О нет, не смешно уж от смехотворений, Не будоражит от грехотворений, Я равнодушен к психотвореньям, Успехотвореньям, рыхлотвореньям. И я всё пишу: то тихотворенья, То вдруг закружится вихретворенье В душе – до искр вспыхотворенья И прочь уносит – лихотвореньем. К чёрту! Дайте такое мне стихотворенье, Чтоб усмирить это сердце поэта, Чтобы среди сотен тысяч дверей мне Досталась одна – к покою и свету. Иль в вечном походе за вдохновеньем Блуждать суждено мне по мёртвым планетам? Не свет, а лишь тень – моё стихотворенье. Немая тень – свидетель света. История камня О чём ты спросил? Сколько лет нашей речке? Не знаю, сынок, может, десять веков. Но если желаешь ты с вечностью встречи, Возьми этот камень, послушай без слов. Послушай: хранит камень древнее эхо Ревущих вулканов, туч пепельных стон. Твердыня, планеты истории веха — Пусть мал, но похож на людей этим он. Взгляни: отпечаток, клеймо первой жизни Несёт на себе камень, зритель чудес. Момент столь волнующий и живописный: Мы вымерших можем увидеть существ. Он помнит разлом, разделивший Пангею, И как стал оружием первых людей. На нём высекали они «одиссеи» — Язык уж не встретишь ты этот нигде. Бросай же его в нашу речку скорее! И пусть через тысячи лет в свой черёд Мальчишка, живущий на Новой Пангее, Тепло твоих рук в этом камне найдёт. |
