Бабушка и дедушка не были глупыми и необразованными, как их пытались выставить их же дети. Она была из купеческой семьи старообрядцев, ее отец держал лавки, занимался медом и пристраивал беспризорников, мать ее тоже была из богатой семьи. Бабушка окончила техникум, ее старшие брат и сестра тоже имели среднее образование. Она была самой младшей в семье. Мать ее умерла рано, потом в одну из зим спасая утопающую женщину, заболел воспалением легких и умер отец, и она с сестрой и братом остались сиротами. Приютил детей двоюродный брат отца, но жизнь сирот не мед, его жена кормила их прокисшей похлебкой, но после вскрывшегося факта и последовавшего разбирательства жить стало немного лучше. Это так повлияло на бабушку, что она не общалась ни с кем из своей родни, хотя там были достойные люди. Она пережила репрессии, войну и оккупацию, на руководящих постах не работала потому, что была беспартийной. Старшая сестра была одинокой, муж погиб на фронте, детей не было. Старший брат был мастером на заводе в Ленинграде, где и погиб в блокаду.
Бабушка никогда не говорила о политике ни о государственных деятелях, кроме Хрущева, который, по ее мнению, думал о людях, и спас всех от голода, и ничего не видела смешного в его прозвище “кукурузник” не видела. Интересно, что даже будучи уже больной, когда она слышала фамилию Сталина, она пыталась прервать разговор о нем, предостеречь, что собственно и правильно, нечего лишний раз поминать людоеда. От того страшного времени на чердаке остались отголоски в виде стопок старых газет с его портретами.
Дедушка бы из семьи кулак, который принял советскую власть. На фронт дедушка попал в восемнадцать лет, где вступил в ВКП(б), заслужил медаль “За храбрость” и тяжелое ранение. После учился в мясомолочном техникуме, стал мастером на молокозаводе и затем директором. Кроме основной работы он по молодости подрабатывал, разгружал вагоны, где окончательно подорвал здоровье и, как большинство фронтовиков не дожил до своей пенсии. Здоровье у бабушки стало ухудшаться после смерти дедушки, но она еще держалась, не смотря на распад союза, ограбление государством и все последующие катаклизмы. Добил ее стресс, когда во двор зашел пьяный электрик, в пьяном угаре разбившем окно и требовавший водки. И с этого момента за ней стали наблюдать все больше и больше странностей, пока она не перестала узнавать близких.
Поколению родившихся в двадцатых не повезло больше всех, на их судьбу выпали тяготы сталинского времени, войны и послевоенного восстановления, потом небольшое затишье перед бурей и те, кто дожил до девяностых снова попали в шторм. О них даже писать то нечего. Несчастное поколение у которых были отняты все права и свободы, и даже простые радости жизни, по сути, у них была украдена – жизнь. И при этом они не унывали и направили свою энергию на восстановление страны и воспитание детей, в конечном итоге их предали все, ради кого и чего они жили и трудились. И если раньше я воспринимал болезнь бабушки, как какое-то наказание, то со временем стал смотреть на эту ситуацию с другой стороны, неожиданной для самого себя. Ее болезнь, причинявшая нам неудобства, – это заслуженным отдыхом за все ее мучения, ведь смерть – это тоже не выход из положения, а так она жила в мире своих воспоминаний, а как известно со временем плохое улетучивается. Надеюсь, в ее жизни были радостные моменты. За ней был хороший уход и слава богу, что мама не отдала ее в дом престарелых или в психушку, как ей советовали сочувствующие. Вообще все эти доброжелатели редкостные сволочи, и хорошо, что маме хватило ума их не слушать, хотя было непросто.
Когда мама уезжала на лечение она отдал бабушку тетушке. Любимая дочка не подвела, за полгода она довела свою мать до такого состояния, что страшно было смотреть. Немытая, ноги и руки в синяках, исхудавшая, сама уже ходить не могла, и когда ее привезли в дом, ее нес внук, но так, что мешки с цементом носят аккуратнее чем родную бабушку. Вот так дочь отплатила матери за все хорошее, что она для нее сделала. Но кара через годы настигнет тетушку, не зря в заповедях Моисея было сказано, “Почитай отца твоего и матерь твою, чтобы тебе было хорошо, и чтобы ты долго жил на земле”.
Перед тем как преставится, бабушке на краткий миг вернулось сознание, и она спросила, где ее брат, но, когда мама сообразила о ком речь было уже поздно. Дядюшка куда-то испарился, и явился только к вечеру, и стал читать Псалтырь. Но какой смысл в этом во всем, если, «Почитай отца твоего и мать твою…”, на деле превращалась в “изводи и унижай”. Тетушка в похоронах принимала самое активное участие – сидела и ничего не делала, во время поминок ее младший сын забрал считай все, что было на столе и побежал к своим алкашам.
Это было ужасно, меня раздирали сочувствие, злость, обида и чувство вины перед бабушкой в том, что не осознавал всей глубины ее беды, иногда кричал на нее, злился, но было это не от продуманной жестокости взрослого, а от неосознанности детской и подростковой, но что уж говорить. Осознание приходит позднее, но это лучше, чем всю жизнь пребывать во тьме. В воспоминаниях Гейзенберга, он приводит свой разговор с Планком, который на вопрос того “что делать?”, ответил, «Вы хотите прожить жизнь и быть безгрешным? Да само дыхание есть греховный акт в определенных условиях!». Стоит признать, что бывают ситуации, когда при любом решении, человек совершает несправедливость. После смерти бабушки, возникло странное чувство, что что-то оборвалось. Закончилась история, перевернут последний лист старого Евангелия. Человек приходит в мир, как благая весть, хотя бы для своих родителей, в какие темные и ужасные времена он бы не родился, и с этого момента он начинает писать свою книгу жизни. Но заканчивается ли само Евангелие со смертью человека, или одна история жизни плавно перетекает в другую, освобождая место для третьей, или просто начинается другая глава? Такие вопросы обычно остаются без ответа, ведь никто ничего не знает.
Бабушка не смотря на свою болезнь все равно оставила о себе добрые воспоминания. А насчет тетушки и дядюшки, в то время я дума, что будь я на месте бабушки и дедушки, изгнал бы их, как библейский персонаж, сказав «отойдите от меня, не знаю я вас!», и на всякий случай бы еще и проклял бы. Но это конечно, если бы я был библейским персонажем.
Мама прекрасно видела отношение брата и сестры к родителям, и к ней самой, но постоянно пыталась, как кот Леопольд, жить дружно, поддерживать друг друга, как завещал отец. Этим товарищам было чихать на ее души прекрасные порывы, они просто пользовались ее добротой. Понятно, что она хотела, как лучше, и поэтому закрывала глаза на их хамское отношение. Если тетушка голами не появлялась на даче и месяцами не звонила. То с дядюшкой все было иначе, он летом приезжал отдыхать и весь распорядок дня, меню, подстраивалось под него. Лапшу я не особо уважал, из-за сладости, но дядюшка её очень любили, потому что дома кроме ужасно сваренных щей ничего другого не было. Странное поведение, его связанное с постом по определенным дням, было блажью, в которую впало большинство постсоветских граждан резко ставших православными христианами, нет страшнее существа чем неофит, даже обыватель на его фоне выглядит душкой. В своем порыве он был не один, его поддерживала жена, тоже резко ставшая воцерквленной, кроме дочери, которая в противовес им была воинствующим безбожником. Лицемерие как оно есть. Какой смысл в укрощении своей плоти через пост, если поступаешь дурно и говоришь про близкого человека такие вещи? Отсутствие сочувствия не приблизит к царствию божьему даже если поститься каждый день по самому суровому монастырскому уставу. Только андроиды, или ящеры не испытывают сочувствия.
Мне не нравилось, что работал только я и мама, которая постоянно готовила и следила за бабушкой, а он приезжал в «райский уголок», валяться на раскладушке под старой яблоней или сидеть в кресле качалке под раскидистым орехом и писать мемуары. Поливать огород, бегать в магазин за хлебом, носить воду, все приходилось делать мне. Также в это время начинался активный сбор абрикос, и яблок, поздних вишен, чтобы потом приготовить из них варенье, но для этого надо было купить сахар, и заправить в баллон газ. А потом дежурить в летней кухне, где температура поднималась до пятидесяти градусов, чтобы не пригорело варенье, здесь я нес вахту вместе с мамой.
