Лёня принес три граненых стакана, и мы выпили дружно вместе, молча, глядя на оранжевый диск солнца, коснувшийся горизонта.

Ту-туф, Ту-туф, шел поезд, и, яркое воспоминание, первого рабочего дня на железной дороге тихо уходило в песок вместе с ним.

Дни, последовавшие за тем, первым, застолбившимся в памяти нулевым репером большого пути от диплома к пенсии, не сильно, отличались от других, на объектах заботы Мосгипротранса, ни по разнообразию времяпровождения трудового коллектива, ни по составу работ и её оценки руководством. Менялись только времена года и сопутствующие им природно-климатические оттенки поведения людей, адекватные им.

До самых праздников Октябрьской революции, стояла жара, без единого дождя и даже облачка на небе. Мы разбрелись по партийным частям экспедиции, каждая в своем углу бесконечной среднеазиатской железной дороги. Нашей доблестной партии выпал кусок съемок от границы с Туркменией до самого Самарканда Узбекской ССР. Станцию Чарджоу снимали вместе. Дружным еще тогда составом экспедиции целиком, что позволило провести «боевое слаживание» бывалого персонала с новоприбывшим контингентом выпускников типа меня и еще нескольких подобных, продуктов высшего и среднего образования, начисто еще лишенных характерной заточенности ума и рук под железнодорожные особенности геодезии и картографии.

Соединение опыта и молодого энтузиазма происходили в непрерывном конвейере всей жизни, как внутри работы, так и вокруг нее. Непривычными, для новичков, были, описанные рыжим, особенности трудовых отношений, и коллективные ежедневные употребления спиртосодержащих жидкостей, в объемах, на грани передозировки, после работы. Необязательными вовсе были завтраки обеды и ужины, вместе и порознь. Потому, как пища, не являющаяся закуской, считалась сильно вредной для правильного восприятия действительности, и опасной для нецелевого финансирования побочных паразитных процессов. Утомленный столь удручающей регулярностью, как в день сурка, распорядка каждого дня, не только я искал способ, неоскорбительного для коллектива отлынивания от общепринятой нормы заполнения организма спиртным. Нас было несколько молодых ребят и девчонок, выпускников, которым уже на третий день обрыдло хлестать вермут, портвейн или им подобную субстанцию. Партийный этикет и непечатный устав, же напротив, требовали по завершении рабочего дня, совместного, восседания в самой крупной комнате общаги, с видом делового обсуждения процесса производства и его нюансов. Сей культмассовый ритуал был неотъемлемой частью экспедиционного быта. Накопленный за день, на путях стресс, разжигался крепкими напитками, до экстремального, с сопутствующим выплеском избытка чувственности: и общим пением народного хита «Уч кудук, Три колодца». В пристойном исходе. А, чаще свальным сном в тарелках с тем, что было на закусь, или тривиальным мордобоем. Порой, бывало, всего эти три варианта культурной программы происходили в одной комнате единовременно, нисколько не мешая друг-другу.

Вот, тогда и сделал я свое первое обоснованное математическое открытие в области эстетической психологии, по наблюдениям стандартного застолья.

Лемма. ______________________________________

Пьянка, считается состоявшейся, когда за столом происходят одновременно три независимых, непересекающихся диалога.

______________________________________

У этой леммы, есть еще одно замечательное свойство.

______________________________________

Пьянка, считается существенной (нормальной), если вторая производная отлична от нуля.

______________________________________

Определения.

1. Первой производной считается приобретение чего-либо спиртного, на сданную, от пьянки, посуду.

2. Классификатор степеней мощи пьянки: а) так себе, б) ничо так, в) славненько, г) в лоскуты, д) в дымину…..ъ) нормально

Если на посуду, и после первой производной, можно было купить, хотя бы бутылку пива, пьянка, закреплялась в памяти, как существенная (или нормальная).

Самым техничным методом избежать полного погружения в существенность, было аккуратно слинять, насовсем, в начале тройной перекрестной дискуссии, пока еще различимы все слова и буквы. До утра, никто и не заметит гарантированно, отсутствия двоих или троих из десятка принимающих участие.

Что мы и делали, убегая из общаги в город или куда-то на природу. Ходили по улицам и любовались, вступающей в свои права осенью. Выбирались на берег Амударьи и даже рыбачили, там, скорее, в удовольствие, чем с целью пропитания. На еду, удивительным образом, хватало.

Моими спутницами в этих побегах из напряженного отдыха партии были две прекрасные барышни. Мы были просто дружны, хотя и говорят, что дружба между мужчиной и женщиной возможна только в двух случаях: они бывшие любовники, или будущие. Я не заметил особо целеустремленного порыва моих спутниц к развитию отношений, шире и глубже тех, что были на стадии дружеских. Будучи еще в остаточном душевном неравновесии по срыву семейной жизни, что не давала себя быстро забыть, оковами прежних обязательств, и не до конца, пережитых чувств.

Завязывать новые серьезные отношения, это, как уходить в новый маршрут. Лучше в стираном, начищенном или новом. Хотя, говорят, что всех сапог не перемерить, старые лучше на ноге сидят, и мозолей не натрут. Это придумали, те, кому в радость чужое донашивать.

Девушки были милы, очаровательны и нежны. Светка и Виолетта, обоим чуток за двадцать, Виолетте уже четвертак.

Светка техник, выпускница техникума трансстроя, обладала редким сочетанием позитивного пофигизма, с деловой скрупулезностью и аккуратностью, доставшейся ей с немецкими родовыми корнями. Фигурой, она была чуточку больше, общепринятой нормы. Аппетитные розовые щечки и достоинство форм, в той самой спелости, когда хоть и полненькая, но худым, на зависть, раздавали окружающему миру победное торжество обоснованного оптимизма. Её голос можно было принять за детский, если бы не милая трещинка. Это была не та, знаменитая, по вокалу известных певиц, легкая хрипотца, которая магически чарует большинство мужчин, сводя их разум до гипнотического безволия. Голос Светки звучал с легкой трещинкой, обаянием взрослеющей девы-подростка. Она всегда светилась беззаботной улыбкой, и в любой момент готова поддержать разговор или работу, какой-нибудь мягкой, как её руки, шуткой или фразой, после которых, реальность, из черно-белой, в один миг становилась яркой сочной и цветной. С ней рядом было легко, и даже дышалось как-то иначе. Она великолепно слушала, иногда заглядывая ненавязчиво, в глаза, слегка повернув голову, как добрая домашняя собака. А, чаще, просто, смотрела вдаль молча, и это было так проникновенно, что невидимая теплая волна, пульсирующая меж двумя сидящими человеками, доставляла непередаваемое ощущение взаимной тихой радости. Во время работы, мы таскали с ней вместе, то стальную ленту для промеров, то рейки и штативы, проходя за день до двадцати километров. На перекурах садились рядышком и, обменявшись парой-тройкой легких подтрунивающих шуток, наслаждались молчаливым созерцанием природы с редкими комментариями наблюдений. Или отрешенно медитировали, в трансе от сует всего подвижного на станции. Наблюдения эти, потом, уже после работы, я, наедине с собой, рифмовал во всякие нескучные и непафосные формы. Накопив, достаточный для внешнего слышания запас, по подпитии, декламировал своим попутчицам стихи, и даже песни, а capello, в часы нашего уединения от колобродного досуга остального партийного персонала.

Иногда к нашей команде присоединялся рыжий, но нерегулярно и нечасто. Как правило, скорее по необходимости самосохранения, от люлей за очередное неисполнение, или, порученной работы косяк. Но, всякие там, природно-культурные ценности, были ему куда менее, по душе, в сравнении с возможностью ужраться в хлам. По обретении этого состояния, он так восхищенно описывал свои приключения и ощущения, что выделило в моей памяти особый раздел: цитатник рыжего. Тематика, не особо разнообразна, но чувственность…