ㅤ

Елена Омельченко, социолог, директор ЦМИ НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге

Откуда сейчас такая популярность у лофт-пространств, открытых пространств, коворкингов? Зачем человеку с компьютером идти в многолюдное кафе и работать там среди шума? А оказывается, что все это очень важно — просто спиной чувствовать, что кто-то еще есть рядом. Это создание какого-то «вайба» — некой среды, пространства, где собираются свои, где ты чувствуешь себя включенным, где тебя принимают.

Кроме того, сейчас актуальны экологическое мышление, забота о животных, волонтерство. Молодые люди отказываются от подарков и просят вместо них сделать пожертвование в какой-нибудь фонд. Мы подмечаем эти тренды — и все они говорят о том, что у молодежи есть запрос на теплоту, именно на теплоту. Мы же знаем, что подростковость, ранняя молодость — это период любви, влюбленности. В цифровом мире она все равно не реализуется полностью: остаются запросы, остаются ощущения. Все равно усиливается одиночество, особенно спровоцированное ковидом.

И на эту беспомощность молодежи не обращают внимания. Видят вовлеченность в Интернет, в компьютер, но не видят усиливающегося одиночества и незащищенность молодежи. Государство сейчас, особенно политически, невероятно жестко — в том числе и по отношению к молодежи. Не знаю, почему не видит этого наша элита. Какие-то постоянные предписания, патриотическое воспитание, жесткие требования. А еще очень жесткая ситуация с поступлением, доступ к образованию все усложняется и усложняется. Родители при этом давят: «Готовься к ЕГЭ». Да и взросление в целом — очень сложный период. А послушаешь музыку Меладзе и, наверное, как-то полегче становится.

Жесткость, сухость и небезопасность окружающего мира подталкивают к компенсации. Появляется потребность в интимности, в приватности, в индивидуальном проявлении. Мы давно заметили, что у зумеров (да и у миллениалов тоже) вырос запрос на признание, на принятие, на обратную реакцию. Да, он формирует индивидуализм, но индивидуализм не только с точки зрения эгоизма, но еще и с точки зрения запроса на признание — признание профессиональных, творческих и личностных достижений. И этот запрос не реализуется через одни только ролики в TikTok, поэтому тоска по настоящему остается.

Излишняя цифровизация, которая есть сегодня, не заменит ощущения мира и дружбы. Я всегда очень критически и скептически относилась к этим моральным паникам, что компьютеры затянут молодежь. Ключевые человеческие ценности — поиски счастья, любви, смысла — и другие вещи, которые определяют направленность жизни, у современной молодежи те же, что и у молодежи предыдущих поколений. Молодым людям все так же нужна идея — куда идти, куда двигаться и ради чего. Для этого им нужен живой мир, живые люди, живое общение. И с одной стороны, исследователи говорят о том, что у современной молодежи снижается сексуальная активность. Но с другой стороны, мы видим, насколько сильно растет запрос на гендерные знания, на новую этику. Это совершенно закономерные вещи: когда закрывается один какой-то канал (или его умышленно закрывают), вместо него молодежь открывает другой. Молодые люди об этом думают, размышляют: им нужно четкое понимание своей идентичности, своего пути, своего места и смысла. Найти его исключительно с помощью цифрового пространства в любом случае невозможно. А в нулевых как раз был тот самый нецифровой и в полной мере физический мир.

ПОЧЕМУ ЗУМЕРЫ ВОСПРИНИМАЮТ НУЛЕВЫЕ КАК «КАКОЕ-ТО СВЯТОЕ ВРЕМЯ»

Женя Петроковская, студентка 1 курса магистратуры НИУ ВШЭ

Мне кажется, двухтысячные сейчас популярны во многом из-за пандемии, потому что пандемия вызывает у нас очень гнетущее, очень серое настроение. И нам хочется из-за этого вернуться куда-то, где все было прекрасно, где было ярко-красочно-красиво. И это время для нас — это как раз двухтысячные. Это время с очень яркой, очень сумасшедшей одеждой, это время очень красочной, очень интересной музыки.

Илья Заикин, в этом году закончил бакалавриат НИУ ВШЭ

У меня есть личное ощущение, что девяностые были жесткие, авантюрные, а потом пришли нулевые — и все более или менее успокоилось. Пошло какое-то развитие, перенятие чего-то нового с Запада, причем речь не только о России. Появилось ощущение, что теперь все будет спокойно, но при этом весело, прикольно и задорно, несмотря на все обстоятельства. Есть ощущение, что нулевые — это мирное время, когда все стали получать больше денег и больше возможностей. И в том числе поэтому появился этот странный стиль нулевых, который сейчас везде отображается. Мы ностальгируем по чувству радости, спокойствия — и по непоколебимому чувству того, что все хорошо-стабильно-дальше-лучше. И это чувство назревает, пока какой-то кошмар творится в мире. Да, возможно, в нулевых тоже было жестко, но настоящее мы воспринимаем еще жестче.

Яна Лукина, журналист

Ностальгия по нулевым — это эскапизм. Нулевые, какими бы они ни были, на фоне супер нестабильных двадцатых кажутся каким-то святым временем. К тому же люди могут вспоминать это как время своей молодости, юности, детства — и думать: «Ой, как хорошо тогда жилось». Доллар был по 36 рублей, а еще можно было забронировать билет и полететь куда угодно совершенно спокойно. Это время кажется очень беззаботным: есть ощущение, что все тогда дико тусили, ходили в каких-то велюровых костюмах Juicy Couture. То есть была какая-то легкая и простая жизнь — хочется отмотать время и вернуться туда. Наверное, потому что это ближайшее такое спокойное, понятное время. И люди пытаются возвращаться, в том числе надевая одежду нулевых. Или даже не надевая, а просто рассматривая такие образы на подиуме. У тебя в мозгу в этот момент что-то перещелкивает, и ты думаешь: «О, это же как раз про нулевые, когда было так классно…» И дизайнеры своими коллекциями создают комфортное поле для таких приятных ассоциаций.

ВРЕМЯ «ВЫХОДИТЬ И ПРАЗДНОВАТЬ ЖИЗНЬ»

Виталий Козак, диджей, основатель вечеринок «Love Boat»

Нулевые были эпохой гламура. Особенно это проявилось у нас в России, когда стали доступны многие вещи, денег стало достаточно много, люди путешествовали, а каждое событие становилось поводом, чтобы нарядиться. Это действительно было свободное время, когда все как будто окрепли после непростого времени перемен, времени изменений в политике и экономике.

Вечеринок стало больше, потому что людям хотелось выходить и праздновать жизнь. Музыка стала важным аспектом общественной жизни, открылось много клубов и танцевальных баров. Люди жили от выходных до выходных: появилась привычка выходить куда-то каждые выходные, встречаться с друзьями. Рэп и хип-хоп набрали популярность — а еще диско, диско-хаус и знаменитые рейвы. Было такое чудесное время, когда находилось место всем стилям и жанрам. Люди могли выбирать по своему вкусу — или не выбирать и перемещаться с одной вечеринки на другую, с одного фестиваля на другой. В общем, это был взрыв. Я думаю, что такой переход в новое тысячелетие, конечно, не мог пройти спокойно — это абсолютно закономерно.

Саша Мартынов, сооснователь бара «Ровесник»

В нулевые все стремительно менялось, а ожидания людей от жизни были намного меньше. Сейчас запросы общества выше, потому что ассортимент стал значительно шире. Ты уже не можешь получить кайф от какой-то мелочи, а в нулевые все было в новинку. Я помню, когда в 2007 вышел первый iPhone, папа привез мне его перепрошитую версию из Китая. Он очень плохо работал, и там был только китайский язык — но первый месяц я ходил с ним и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Я думал: «Вау, я могу тыкать экран пальцем без кнопок», — для меня это был прорыв. Ни одна из следующих версий iPhone меня уже так не поражала и сейчас тем более не удивит. А в нулевые было очень много моментов, когда ты просто открывал рот и говорил: «Вау!»