Сафараос подошел к рыцарю и встал перед ним на колено.
– Я знаю какого тебе сейчас. Когда до меня дошли вести, что госпожа Катарина пала от рук собственного рыцаря, моей скорби не было предела и я ушел в долгие раздумья. Я, как и ты, не знал более надежды, потому сидел в своей хижине и не выходил. Но когда я увидел ведение, что явится ко мне воин, чья честь была осквернена той самой яростью и страхом, кои правят разумом людей, я начал ждать, и почем не зря.
Оскар молча сидел на земле. Он не мог шевелиться, будто бы парализованный, а мысли о своей госпоже словно пожирали его изнутри, заставляли его сердце обливаться кровью. Он чувствовал и сильную грусть, и глубокое отчаяние, и великое сожаление. И казалось, что та самая надежда покинула его, ибо эти тоскливые мысли сжирали его душу и разум.
Старец сел на колено и снял с руки Оскара медальон. Он взял его своими худыми пальцами и тот снова неистово загорелся. Сияние сапфира озарила Оскара и Сафараоса с ног до головы, и тогда обессиленный рыцарь поднял голову и взглянул на свет медальона. Тот словно живительная вода дал Оскару новых сил, но этого было мало. Рыцарь смог лишь встать, опершись на свой долгий меч, потому ему помог Сафараос. Тот закинул руку Оскраа себе на плечо и вместе они доковыляли до хижины под холмом. На поляне тут же собрались животные: с разных сторон слетелись разноперые птицы, из-за высоких секвой вышли высокие олени и лоси, с крон маленьких деревьев слезли робкие белки, а из своих нор повылазили ушастые зайцы. Отворив дверь в хижину, старец обернулся и наказал всем животным охранять поляну, пока тот не выйдет. Животные с полу слова поняли мудреца и дружно поклонились ему.
Сафараос положил Оскара на свою кровать из древесины и веток. В хижине все состояло из самодельно выращенной мебели. Столы выглядели так, словно старец достал их прямо из-под земли и лишь немного подровнял столешницы. Стулья также выглядели слишком натурально, точно коренья деревьев сами выросли в подобные узоры, образовав форму стула, как и полки и люстры на заросшем мхом потолке. Будто сама матушка природа сотворила эту дивную хижину, в коей не было ни единого гвоздя. В конце большой комнаты горел очаг, что был сделан из огромных булыжников, склеенных между собой глиной. А над красным огоньком кипятились котелки с какой-то ароматной жидкостью. На деревянных полках рядами стояли древние книги: одни были изодранными, а вторые были настолько старыми, что на них скопился слой пыли, который уже въелся в пожелтевшие листья и кожаный переплет. На одном столе посередине стояли разные склянки и банки, в которых неистово мигали то желтые, то зеленые огоньки. В некоторых банках летали бабочки разных цветов, когда в других была куча листьев, по которым ползали разного рода черви и личинки.
Старец положил свой посох на стол и начал перебирать шкафы в поисках ингредиентов. На рабочем столе стояла ступка с пестиком, а также разные тары для приготовления настоек и отваров. Достав откуда-то красные сушенные листья, Сафараос кинул их в ступку и принялся искать другое. Из другого шкафа старец достал маленькую тару с каким-то порошком, который также благополучно отправил в ступку. Встав над столом, он налил туда еще пару жидкостей разного цвета и принялся все это молотить пестиком. После чего он подошел к кровати и присел. Он снял с рыцаря его исцарапанный острый шлем с продолговатыми и узкими глазными отверстиями и впал в шок, узрев лицо Оскара. Видно, тот редко снимал свой хельм, ибо его некогда молодое лицо превратилось в морщинистое и зрелое. И несмотря на всю коренастость Оскара, лицо его выглядело худощавым и измученным. Мешки под сонными и пустыми глазами сопровождали его вот уже несколько лет. Лицо заросло неухоженной русой щетиной, а под лобными морщинами скопилась грязь. В его красивых голубых глазах старец не видел никакой надежды, ибо тоскливые воспоминания выбели из Оскара все силы и его некогда великий дух, и несокрушимую волю. Когда-то давно Сафараос слышал от самой Катарины о внешности Оскара, но оно совсем не подходило под то, что видел перед собой старец.
– Не волнуйся, – проговорил тихим тоном Сафараос, склонившись к лицу Оскара и дав ему выпить лечебного отвара. – Отдохни пока что, ты наверно сильно устал с дороги…
Измученные глаза Оскара тут же закрылись тяжелыми веками, и он уснул крепким сном.
Проснулся он уже утром девятнадцатого октября. Оскар словно заново родился, ибо его глаза не слипались как обычно, а тело было налито бодростью, которую Оскар не чувствовал в себе уж очень давно. Он поднялся и потянулся. И все же когда он попытался встать, то почувствовал в своих ногах слабость и тут же рухнул обратно в пастель. Видно, старец дал ему отвар для крепкого сна. Тут как раз тяжелая деревянная дверь тихо отворилась и в хижину вошел Сафараос. В руках он нес горстку сухого хвороста для очага, которые незамедлительно отправил в трещащий огонек в камине.
– О, уже проснулся, – весело сказал старец, подходя к Оскару. – Ну вот, уже выглядишь получше. Сходи-ка умойся да взгляни на себя в зеркало.
– Да что-то встать не могу…
– Еще бы! – усмехнулся Сафараос. – Ты небось идешь прямиком с северного Норденоса. Проделав такой путь и поспав аж двенадцать часов любой не сумеет встать. Давай-ка помогу…
Старик протянул свою морщинистую руку Оскару и помог ему подняться. Ноги рыцаря кое как его слушались, но он все же шагал вместе со стариком к умывальнику. Старцу хорошо жилось в этой хижине, раз в уголке прямо из стены тек слабенький поток кристально чистой воды. Оскар подошел и наклонился к струе. Он набрал в ладони прохладной освежающей воды и плеснул себе на лицо, тщательно потерев его от лба до подбородка. Потом он выпрямился и взглянул на свое отражение в зеркале. Он ужаснулся, когда увидел свое худощавое лицо, которое некогда было украшено острыми скулами и красивой челюстью. Мешки под глазами пропали, но худоба никуда не делась, также, как и морщины, которые покрывали высокий лоб Оскара. Короткие и ухоженные волосы превратились в грязные обвисшие кудри, за которыми рыцарь, конечно, не ухаживал.
– Надо бы привести тебя в порядок да откормить как следует. А то даже дьявол испугается, если увидит твою рожу, – пошутил Сафараос, похлопал рыцаря по широкому плечу.
Тот еще раз склонился и как следует умылся под струей прохладной водички. Смотря на свое лицо, он понимал, как сильно потрепала его жизнь с тех пор, как погибла его госпожа. Воспоминания снова нахлынули на него, но он старался о них не думать. Тогда же его отвлек старец, который предложил Оскару пройти за стол.
Сафараос подошел к камину и, обхватив стальную ручку котелка плотной тряпкой, снял его с трещащего красного огня. В черном котелке что-то сильно клубилось паром, спиралью взлетая к потолку, и очень вкусно пахло. Старец принес к столу котелок и поставил его на гладкую столешницу с древесными узорами, а Оскар уже присел на очень мягкий стул и немного расслабился. Унюхав этот запах его рот тут же наполнился слюной, а живот неистово заурчал. Он уже долго не ел, – припасы давно кончились, и Оскар шел, полагаясь на свою силу воли и медальон, который давал ему немного сил для продолжения пути.
– Побудешь недельку-другую у меня, я тебя быстро на ноги поставлю, – проговорил вежливо Сафараос, ставя деревянную ложку на стол, которую он сам и вырезал. – С таким измученным видом ты не доберешься ни до Андулина, ни до Гонгнора.
– Откуда ты знаешь, что я направляюсь в Андулин? – спрашивал чавкающий рыцарь, который не мог устоять перед горячим и ароматным супом.
– Видишь ли, то ведение о воине, чья четь была осквернена, пришло ко мне давным-давно. Но сегодня ночью, пока ты крепко спал, ко мне пришло новое ведение. Я сидел напротив тебя и наблюдал за тобою всю ночь и все утро. Ты сильно бормотал о чем-то во сне, говорил о каком-то долге, что должен искупить свой грех во имя своей люби… впрочем неважно. Ведение вещало мне вот что: Капли дождя падут на землю и погибнут, дав пищу плодородной почве, подобно лучам золотого солнца… Но позже вновь они возродятся и вознесутся к небу, подобно высокой птице…
