Эдвард Лэмсон Генри. Черновик письма. Не позднее 1913 г.

Виден характерный для XVIII в. интерьер: кровать с пологом, комод «ящик-на-ящике», окна со ставнями. На даме модное платье со «складкой Ватто». Она нагревает на свече сургуч, чтобы запечатать письмо.

На меблировку влияли и региональные различия (например, комоды были популярны на Севере, но почти не встречались на Юге), и политические. Лоялисты более внимательно, чем патриоты, отслеживали последние европейские тренды. Так, нью-йоркские ремесленники удовлетворяли лоялистские симпатии своих заказчиков, воспроизводя английские формы, такие как высокий комод «ящик-на-ящике» или ломберный столик с пятью ножками. У такого столика задняя ножка сдвигалась, открывая ящичек для карт. Гнутые ножки отделывались листьями аканфа и опирались на когтистые «лапы», сжимающие шары. Напротив, мебель в собственно американском вкусе делалась в Ньюпорте (Род-Айленд). Под руководством семей Таунсенд и Годдард ньюпортские краснодеревщики разработали особый местный стиль блочно-корпусной мебели, не имевший европейских аналогов. Шкаф или бюро визуально членились на три части, средняя из них часто оформлялась аркой, а боковые – резными раковинами. В таком стиле делались комоды, бюро, книжные шкафы, напольные часы и т.п.370

С победой революции в интерьере восторжествовал т.наз. «федеральный» стиль. На него повлияли работы шотландского мастера Роберта Адама, который, в свою очередь, вдохновлялся образцами из Помпей и Геркуланума. Изящные завитушки рококо были уже не в моде. Изделия в федеральном стиле отличались резко геометрическими формами, прямыми, а не изогнутыми ножками, контрастным шпоном и геометрическими узорами инкрустации на плоских поверхностях. Живописные мотивы, когда они использовались, включали федеральные символы, такие, как американский орел или портрет Дж. Вашингтона. Русский путешественник П.П. Свиньин писал в начале XIX в.: «Надобно знать, что изображение Вашингтона всякий американский житель почитает священным долгом иметь в своем доме не менее как образа угодников Божиих! Он любит видеть перед собою образ того, кому обязан своею вольностию, счастьем и богатством»371.

Американцы вообще охотно помещали в своих домах вещи, напоминавшие о победоносной войне и революционном обновлении страны. Свидетельством их вкусов может служить сохранившийся с 1785 г. хлопково-льняной полог для кровати, известный под названием «Апофеоз Франклина и Вашингтона». Изображенного там Франклина увлекают за собой Минерва и Свобода, а Вашингтон представлен в триумфальной колеснице. На заднем плане – сражение при Банкер-Хилле, а сбоку – «древо свободы» с прикрепленной к нему потрепанной, перевернутой копией ненавистного Гербового закона. Декоративный узор изображает переплетение дубовых и сосновых ветвей. Дуб представляет «древо свободы», которое было центром революционных демонстраций в Бостоне (хотя на самом деле это был вяз). Сосна – еще один часто используемый символ в Массачусетсе, появляющийся как на монетах штата, так и на ранней версии его флага372. Курьезная подробность: полог был сделан… в Англии. Политический контроль над бывшими колониями был потерян, но английские мануфактуристы были полны решимости не упускать хотя бы американский рынок. И старались учесть вкусы потребителей, даже если для этого нужно было воспроизводить символику недавних врагов. Никакой политики – это бизнес!

Говоря о пространстве дома в век Просвещения, нельзя не сказать и о технической новинке эпохи – о громоотводе, изобретенном Бенджамином Франклином в 1752 г. Для пропаганды изобретения газеты охотно писали о последствиях удара молнии, которых отныне можно было избежать. Не отставала и реклама. «Электрические стержни» всех сортов можно было купить на Саммер-стрит в Бостоне373. В 1790-х гг. путешественник уже видел громоотводы на большинстве американских домов374. Полезное усовершенствование дошло и до Европы. Но конфликт восставших североамериканских колоний с бывшей метрополией затрагивал самые неожиданные сферы. Например, вопрос о том, какова оптимальная форма громоотводов. Король Георг III использовал изобретение Франклина у себя в Букингемском дворце. Но ведь Франклин – лидер тех самых американских бунтовщиков! Как же может английский король пользоваться его наработками? Георг вышел из положения: он приказал вместо «острых, как иголка» американских моделей поставить закругленные375. Острые на язык лондонцы встретили инициативу своего короля эпиграммой:

Апофеоз Вашингтона и Франклина. Полог для кровати. Англия, ок. 1785 г.

Полог сделан в Великобритании, но рассчитан на американского потребителя. Вашингтон едет в триумфальной колеснице. Франклин в сопровождении богини с фригийским колпаком – символом свободы – идет к храму Славы.

Какими бы крошечными ни были американские «мегаполисы», все же они обладали чисто городским обаянием. Здесь кипела жизнь, здесь открывались ворота в большой мир. Но философски настроенные авторы XVIII в., как один, искали свой идеал за пределами городов. Америка, с этой точки зрения, была к идеалу близка. Характерна фраза М.Г.Ж. Кревкера, француза, осевшего в Нью-Йорке: «Европеец приехал на новый континент: ему предлагается лицезреть новейшее общество, подобного коему он никогда доселе не видывал. Оно не состоит из господ, которые владеют всем, и людского стада, которое не владеет ничем, как в Европе… От Новой Шотландии и до Западной Флориды, за исключением нескольких городов, мы все – землепашцы»377. Самодостаточные, энергичные, независимые фермеры-«йомены» – именно в них «отцы-основатели» видели главную опору республики. Сельская жизнь считалась источником гражданской добродетели. К этому добавлялось восхищение близостью к природе, которую можно найти только в сельском уединении. Джон Адамс посвящал своей ферме в Брейнтри прочувствованные строки: «Думаю, никогда не было большего контраста, чем я вижу между шумом и суетой Куин-стрит и сладостным уединением, которым я наслаждаюсь здесь. Никакие клиенты не донимают меня, политики не мешают мне, тори не раздражают, тираны не правят мной. Я чуть не сказал, что никакие дьяволы меня не соблазняют и не мучают»378. Те же чувства разделяла скромная уроженка Нантакета Фиби Фолджер Коулмэн. В юности она вела записную книжку. Девушки XVIII столетия вносили в такие книжки все подряд: рисунки, сердечные излияния подружек, строчки любимых поэтов. Фиби же записывала стихи собственного сочинения, воспевая прелести одиночества: