Начавшаяся зима ничем не нарушила согласия между союзниками. Полотняные палатки французов не годились для новоанглийских морозов, и в преддверии холодов Рошамбо решился разместить своих солдат в городе. Шаг был рискованный, учитывая нервную реакцию американцев на расквартирование войск в домах. Но все обошлось как нельзя лучше. Французы и американцы учили друг друга своим языкам, а когда взаимные лингвистические познания заканчивались, преподобный Эзра Стайлз134 разговаривал с Рошамбо по-латыни135.

Альянс с Францией вызвал в США всплеск интереса к французскому языку, модам, кулинарии136.

Но вот мир заключен; бывшая метрополия признала независимость США. И тут оказалось, что демобилизовать армию немногим легче, чем ее набрать. В разное время в рядах Континентальной армии сражалось около 231 тыс. чел.137 У Конгресса просто не было денег, чтобы хотя бы заплатить им всем недополученное жалованье. 26 мая 1783 г. было принято решение дать отпуск солдатам и офицерам, находящимся в запасе. С прибытием окончательного мирного договора они должны были быть уволены в отставку138. К началу января 1784 г. в армии осталось лишь ок. 700 солдат и офицеров. В Вест-Пойнте стоял гарнизон из 55 человек – все, что осталось от батареи, которой когда-то командовал Гамильтон. Им не хватало обмундирования, а зимой они жестоко страдали от холода139. Денег у демобилизованных солдат не было. Лейтенант Бенджамин Джилберт описывал это так: «Храбрецы… четыре, а то и восемь лет защищавшие свою страну и спасшие ее свободу, теперь демобилизованы и возвращаются с поля брани с радостными лицами, но с пустыми карманами. Даже один из двадцати не располагает хотя бы фартингом, чтобы добраться до своих друзей, и вынужден побираться среди того самого народа, за чью свободу и собственность так долго сражался»140.

Кроме жалованья, которое полностью так никогда и не выплатили, солдат Континентальной армии ждали земельные участки на Западе. Но кто-то предпочел обменять свой земельный сертификат на наличность (рядовой Джозеф Пламб Мартин купил на свои сертификаты новую одежду), кто-то просто не знал, как получить обещанный участок. Тот же рядовой Мартин описывал трудности своих однополчан: «Конгресс действительно выделил земли под названием “солдатских” в штате Огайо, или в каком-то штате, или в будущем штате, но не позаботился о том, чтобы солдаты их получили. Не было назначено никаких агентов, чтобы следить за тем, чтобы бедолаги завладели своими землями; никто никогда не тревожился об этом ни в малейшей степени, кроме своры спекулянтов, которые рыскали по стране, подобно злым духам, пытаясь вырвать у солдат последнее. Солдаты не знали о способах и средствах получения своих земель, и никто не был назначен, чтобы сообщить им об этом»141.

Перспективы офицеров были чуть более радужными. Еще в 1780 г. им была обещана пожизненная пенсия в размере половинного жалованья. Вот только, когда дошло до дела, обещание оказалось не так уж легко выполнить. Опыт взаимодействия с английскими военными до революции и укоренившееся в культуре Просвещения недоверие к профессиональным армиям – все это оборачивалось против Континентальной армии. Массачусетский политик Элбридж Джерри приводил Вашингтону аргументы против половинного жалованья. Он ссылался на существовавшее в США «отвращение к синекурам и пенсионам»142. Его поддерживало общественное мнение всей Новой Англии. Новоанглийские газеты доказывали, что офицерские пенсии незаконны, опасны для свободы и создают наследственную аристократию. В итоге всех дебатов офицерам выдали не половинное, а полное жалованье, но зато только в течение пяти лет, а не пожизненно143. Лишь в 1828 г. ветераны Континентальной армии все же получили пенсию в размере своего жалованья военной поры. В 1832 г. она была распространена на всех, кто прослужил во время Войны за независимость хотя бы полгода. В 1864 г. Конгресс расщедрился для ветеранов еще на дополнительные 100 долларов в год. Выплачивать их оставалось недолго: последний солдат революционной войны скончался через пять лет после этого144.

А пока все было позади: бои, голодные зимовки, лишения и боевое братство. 4 декабря 1783 г. в нью-йоркской таверне «Фраунсес»145 состоялся прощальный обед для офицеров Континентальной армии. На глазах главнокомандующего стояли слезы. Он сказал, поднимая бокал: «С сердцем, полным любви и благодарности, прощаюсь я с вами. Я от всей души желаю, чтобы ваши последние дни были настолько же обеспеченными и счастливыми, насколько прежние ваши дни были славными и почетными. Я не могу подойти к каждому из вас, но буду чувствовать себя обязанным, если каждый из вас подойдет и пожмет мне руку». И он обменялся рукопожатием с каждым из присутствовавших. Вечером он должен был отплыть в Аннаполис, чтобы получить от Конгресса свою отставку.

Идея пришла в голову генерала Генри Нокса: почему бы не увековечить боевое братство? Офицеры Континентальной армии получали собственное сообщество. Своим идеалом они избрали легендарного Луция Квинкция Цинцинната, который спас Рим от вражеского нашествия и после этого вернулся к сельскому труду. Отсюда и название: «Общество цинциннатов». Принципами общества провозглашались защита прав человека и единства Союза, братской дружбы среди ветеранов Войны за независимость. Для вступления в общество требовалось три года прослужить «с честью» (служба в ополчении не засчитывалась). Его символом был орел на сине-белой ленте, с оливковыми ветвями в когтях. На груди орла красовалось изображение Цинцинната, которому сенаторы вручали меч. Девиз гласил: «Omnia reliquit servare rempublicam»146. Председателем общества стал Вашингтон. Для него был сделан особый орденский знак, усыпанный брильянтами. После смерти Вашингтона этот знак унаследовал следующий председатель «цинциннатов» – Александр Гамильтон, и с тех пор он передается от председателя общества его преемнику.

Если офицер-«цинциннат» умирал, членство в обществе переходило к его старшему сыну. Так, когда в 1786 г. умер генерал Натанаэль Грин, «цинциннаты» немедленно предложили почетное членство его 11-летнему сыну. Мальчик должен был занять свое место среди «цинциннатов» по достижении 16 лет147.

Дополнительно было открыто отделение «цинциннатов» во Франции; его членами были иностранные офицеры, служившие в США. Пьер-Шарль Ланфан сообщал из Парижа: «Здесь во Франции больше стремятся заполучить орден Цинцинната, нежели быть украшенными крестом св. Людовика148. Я каждый день получаю соответствующие прошения»149.

А вот как проходил прием новых членов общества в Нью-Йорке. «Цинциннаты» собрались в Городской таверне. Здание украсили фестонами и лавровыми венками. Частью оформления был фригийский колпак – символ Свободы – и девиз: «Мы защитим его». По сторонам зала были воздвигнуты галереи для публики – они были полны народу. Под звуки труб и барабанов был внесен штандарт общества – орел на фоне 13 полос синего и белого шелка, а также значки и дипломы для вновь принимаемых членов. Александр Гамильтон произнес приветственную речь, а затем началась церемония инвеституры. Церемониймейстер подводил посвящаемого к креслу президента местного отделения общества – барона фон Штойбена. Новичок изъявлял желание быть принятым и клялся строго соблюдать устав. При этом он сжимал левой рукой штандарт, а правой вписывал свое имя в реестр. Затем Штойбен вручал ему орденского орла со словами: «Примите этот знак, как вознаграждение за ваши заслуги и в память о нашей достославной независимости». Затем посвящаемый получал диплом. Штойбен при этом говорил: «Это покажет ваше право как члена нашего общества. Подражайте блистательному герою, Луцию Квинкцию Цинциннату, которого мы избрали своим патроном. Подобно ему, будьте защитником своей страны и добрым гражданином»150.