Если есть представители культуры, способные совершать моральный выбор, не раздумывая о непосредственной и конвертируемой «окупаемости» самоотдачи и самопожертвования, и если есть среда, в которой высоко оценивается совестливость человека (прежде всего, крупного военачальника и командира), то у культуры есть будущее. Стихия – всегда вызов, но выдержать его можно при предъявлении «здесь и сейчас» силы духа, представленного сложными метафорическим конструктами и речевыми формулами, сложными образцам поведения в критической ситуации, сложными и неукоснительными формами табуирования и дисциплинирования, и способностью к самоотдаче. Самопожертвование (и подчеркнем здесь момент доброй воли, своевольного решения) в интересах общего блага и общего дела, самоотдача – это концентрированная форма личного ответа, и упрощения (банализация, примитивизация, симуляция или имитация) в культуре, ориентация на потребление и голый расчет, ведут к исчезновению личностей, способных к возвышенному, немотивированному выгодой и прибылью Подвигу, – людей, движимых высшими устремлениями. В отличие от хорошо оплачиваемых дублеров, которые девальвируют образ Героя в культуре.

Борьба за воображаемое, которая характерна для собственных политик медиа, властно замещающих наше непосредственное общение и репрессирующих наше самосознание, ведет к «забвению бытия» (как всякая техника, согласно Хайдеггеру), к разрушению сложного многоуровнего и многопланового символического пространства, самой среды морального выбора. Если честь как раствор скрепляет традиционный воинский союз, то в случае отсутствия такой общей среды-чести, (как в случае ЧВК), мы имеем дело с сознанием вне воинской культуры, то есть с сознанием, регулируемым конкуренцией и рынком услуг. Военная культура – это конгломерат из множества практик, множества горизонтальных и вертикальных связей, множества символов и памятных прецедентов, множества личностей (которых называют героями, ветеранами, образцами). В ситуации, когда всякая процедура идентификации ставится под вопрос (спросим себя, например, обладают ли ЧВК российского происхождения русской воинской культурой), в этой ситуации компенсаторным образом следовало бы переосмыслить и переопределить базовые признаки культуры Воинского союза, чтобы найти новые способы ее самоучреждения и развития.

Сегодняшний вызов культуре военного мышления состоит в том, что мы погружены в настоящее медиа, – в сиюминутное воспроизводство медиасцены. Если человек Средневековья мыслил вечностью как временем жизни души, а человек Просвещения мыслил бесконечностью природы и ее мощи, то политики медиа обесценивают все то, что вне их актуального бытия. Подобно тому, как герои Тарантино в фильме «Однажды в Голливуде» полностью поглощены миром Голливуда и вне этого мира для них ничего нет – ни Италии с ее классическим искусством, ни политической жизни, ни глобальных проблем или проблем науки, – есть только медиасцена и жизнь на ней. Это античный театр наоборот: не зрители очищаются в нем душой, дистанцированно глядя на трагическую игру возвышенных чувств и произвол судьбы, а все стали актерами своих собственных пьес, безо всякой дистанции и безо всякого стороннего суждения, выраженного Хором, и развертывается все это без пространственных или временных ограничений (без амфитеатра и без кулис, без Пролога, перипетии и без Эксода). Вечное настоящее, вечное дление онлайн в режиме зрелища («Общество спектакля» Ги Дебора). И это проблема отсутствия самой среды морального решения. Ее заменила цифровая среда, с ее нуль-размерностью цифры, непрерывной мультипликацией и самозаполнением цифровой пустоты.

Воинская культура держится не только единоначалием как принципом управления, но и добровольным принятием приоритета общего блага, общей славы над личным корыстным интересом, общих ценностей коллективной славы и личной чести. И как раз очень важно формировать и поддерживать эту среду чести, в которой принято стыдиться распущенности, малодушия, безропотного рабского подчинения в том числе «законам рынка и конкуренции», как и коррумпированной покорности, несамостоятельности в решениях, необразованности, трусости, лени, подлости. Важно то, что понятие чести форматируется внутри конкретного воинского братства, то есть его невозможно навязать извне, как невозможно извне отнять честь принадлежности к воинскому Союзу. Честь – это культурное достояние, его нужно беречь как основу идентификации и условие слаженности боевых действий. Опасно, когда образец традиционного понимания «чести» подменяется имиджем «чести», в том числе транслируемыми медиасюжетами (кино, компьютерные игры) вполне привлекательной самурайской чести или чести протестантского индивидуализированного Героя («лидера»). Воинский союз может найти опору в себе, в своих исторических образцах совместного сплоченного действования, что наполняет бытие каждого человека смыслом. И «поддержка в строю», как компонента коллективной чести – означает удержать другого как часть себя. Именно морская традиция с ее равенством всех членов экипажа перед лицом смерти (особенно в случае подплава) без конкуренции, соперничества, ревности, – предполагает равенство и в готовности к самопожертвованию. «Военный флот с его сложной организацией и интенсивной сосредоточенностью силы есть пробный камень для культурности обладающего им народа….Дикие народы отличаются неспособностью оценить такую отвлеченную величину как человеческую работу, а особенно умственную. Деньги и материал им кажутся несравненно ценнее. Сам труд оценивается не по качеству, а по количеству. Готовы вознаградить лишь тяжесть усилия и его продолжительность. Об оценке труда по его значению для окружающих и по его влиянию на исход дела малоразвитые люди понятия не имеют», – пишет в 1908 г. вице-адмирал А.А.Ливен в знаменитом труде «Дух и дисциплина нашего флота».

Русское слово «честь» происходит от слова «часть», и это не только часть добычи, а еще и сопричастность общему делу и общей славе. Девальвация Поступка и деградация Слова происходят в ситуации постправды, заданной медиасредой как высокоскоростным универсальным пространством, ведь способность к поступку зреет в душе медленно. Одновременно в медиасреде само Слово теряет свой особый сакральный характер, слова ничего не значат и в слова никто не вдумывается: важен только мгновенный эффект.

Интересным и удивительным фактом было для меня свидетельство о бриге «Меркурий» тогдашними «архаичными» СМИ (газетной эпохи), оно обеими противоборствующими сторонами признавалось в качестве славного действия (14 (26) мая 1829 года): «Мы не могли принудить его сдаться, – писал один из турецких офицеров. – Он сражался, отступая и маневрируя, со всем военным искусством, так, что мы, стыдно признаться, прекратили сражение, между тем как он, торжествуя, продолжал свой путь… Если древние и новые летописи являют нам опыты храбрости, то сей затмит все прочие, и свидетельство о нем заслуживает быть начертанным золотыми буквами в храме славы. Капитан сей был Казарский, а имя брига – «Меркурий». Контр-адмирал Истомин о моряках «Меркурия» писал так: «Такого самоотвержения, такой геройской стойкости пусть ищут в других нациях со свечой…» Позднее в журнале «Современник», основанном Александром Пушкиным в 1836 году, было отмечено: «Предпочитая явную смерть бесчестию плена, командир брига с твердостью выдержал трехчасовое сражение со своими исполинскими противниками и, наконец, заставил их удалиться. Поражение турок в нравственном отношении было полное и совершенное». Трудно представить сегодняшнее «нравственное поражение», каким бы оно могло быть?

Современные возможности технической и технологической симуляции, динамично и многократно воспроизводящей подобия, когда сконструированный имидж приобретают силу массового воздействия, определяя восприятие, чувствование и мышление, ведут к утрате уникальности личного решения. Зрелищный и игровой цифровой образ, массово и легко повторяемый, позволяет на уровне воображения присвоить традиционные модели, служившие культурной матрицей и предполагающие длительное формирование, пестование, культвирование и усердное практикование лучших качеств, присущих, например, нашей флотской традиции: сплоченность, воинское товарищество, подчинение личных стремлений общим, единство концентрированной воли к победе и иерархию, доверие военноначальнику и неукоснительное исполнение приказа, аскетическую дисциплину и самоотверженность. Тем не менее, смеем надеться, что постепенно вырабатывается и иммунитет к цифровому образу и его фикциям, к поверхностному демонстративному имиджу. Ведь на флоте всегда было сопротивление формализму, плац-парадности и очковтирательству, некомпетентности, которая могла обернуться общей гибелью.