Босх – не просто религиозный художник, он католик, рассчитывающий с помощью отторжения и бичевания греховного мира добраться до Божьего Града. Изживание греха – важнейшая тема католической теологии. Картины Босха с изображением человеческих грехов висели в спальне испанского короля Филиппа – фанатичного католика. В миру Босх – уважаемый и почетный член Общества Богоматери. Основанное более чем за столетие до его рождения, общество благополучно сохранилось и сейчас. Пережило все исторические катаклизмы. Даже здание сохранилось, с белым лебедем на остроугольном верху фасада. Белый Лебедь – второе название ордена и непременное блюдо в меню братской трапезы. При жизни Босх неоднократно вкушал от лебедя. Художник пробыл заслуженным членом братства до конца своего земного бытия, торжественная заупокойная месса происходила в церкви Братства и отмечена в учетных книгах Ордена. В стране, где дом с лебедем простоял не одну сотню лет, удобно жить, обстоятельства меняются, а сущность остается.

Его святые страстотерпцы погружены в меланхолию. Даже женщины их не сильно волнуют. А вот насекомые и прочие мерзкие твари, которых Босх вырастил и скрестил в своем воображении задолго до всяких генетиков – они повсюду. Они годятся для сонника, по разделу ночных кошмаров, и явно не сулят ничего хорошего. Босх выпускает их на дневную прогулку, потому что без них мир не полон. И не они ли составляют его главное содержание? Тут же похожие на проволоку растения с острыми шипами и мелкими ягодками подозрительного содержания. Птички небесные питаются, вопрос – как быть остальным?

Босх – это философия жизни и смерти, переданная через изображение, философия напрямую, в лоб. Что представляет из себя человек в процессе бытия? Тема обозначена в чистом виде, воплощена прямо перед нами, она никуда не уходит и никуда не уйдет. До Босха не было мастеров, которые в таком объеме с таким пристальным вниманием обращались к ней. Вернее, такие мастера были, но у Босха – законченный взгляд, сложившийся и оформленный окончательно. К его решению – жизнь, смерть, ожидание, путь – ничего нельзя добавить. Все знания, вся история, которую выстрадал его мир, перед нами налицо. Наглядно и буквально. Костры с ведьмами и еретиками и прочие поучительные зрелища – не то, что доступно глазам современного человека, но тогда… Достаточно выглянуть на Рыночную площадь, а дом Босха, как раз на нее и выходил. Праздничные аттракционы сохранились – они у Босха тоже есть, но всю драматическую полноту тогдашнего бытия вообразить почти невозможно. Такое впечатление, что свои наблюдения и соображения – фантазии и реальность Босх вытряхнул из мешка, они рассыпались, растеклись по поверхности и сложились в единую картину. Иронии маловато, но она такова, что заставляет поеживаться. Гротеск впечатляющий. Что лучше – быть заживо проглоченным, либо медленно поджаренным. Тут есть, над чем задуматься даже сегодня. В рыбьем брюхе не намного лучше, чем на адской сковороде. Конечно, не так жарко, но неудобств хватает и там. Босх идет по жизни с этим видением, и, принимая неизбежное, разглядывает его как бы со стороны. Такова его позиция. И эта позиция выглядит очень реалистичной.

Конечно, стоит развернуть и проанализировать само изображение. Занятие это само по себе интереснейшее. Но главное в том, как те люди видели и понимали течение жизни. Ее сущностное содержание, не эпизодическое, не цивилизационное, присущее каждому историческому отрезку, каждому свое, а именно сущностное. Вот человек, существо, вроде бы мыслящее, у него есть идеи, привязанности, он совершает какие-то поступки. И что из всего этого в конце концов получается. Такова реальность, выше которой человеческому сознанию просто невозможно подняться. Здесь верхний предел, потолок, выше которого невозможно запрыгнуть. Ни тогда, ни сейчас. Это нас с Босхом сближает, но это же и отталкивает. Что ни говори, с тех пор мы очень изменились. Не нужно думать о плохом, – советуют сегодня в культурном обществе, – это затрудняет процесс пищеварения. Потому Босха рассматривают скорее, как выдумщика, как иллюстратора ужасов, мрачного фантазера. И, если хотите, ищут в нем подтверждение собственного оптимизма. С утра до самого вечера и потом снова с утра. То, чем мы постоянно заняты. Событийность, разговоры, суждения. Встречи, расставания. Кто кому Рабинович. Для старшего возраста еще немного политики. Тот враг, тот, вообще, идиот, этот сволочь. А вот тот, вроде бы, ничего. Пикейные жилеты. Мир театра.

Босх выше такого понимания вещей. Пусть мы его считаем отчасти наивным. Но он выше по сути. Это чувствуется. В понимании человека, его нутра. В отличие человека, например, от червя. Или от коровы. Ведь человеческая сущность имеет свою специфику. Для этого у нас есть свое понимание. И объяснение к нему. Па-то-ло-гия. Патология – как задача искусства, продукт трансформации нескромных желаний. Отсюда и Зигмунд Фрейд с Карлом Юнгом. Искусство должно пугать, должно шокировать, возмущать, подстегивать, обострять. Казалось бы, такое объяснение близко к Босху, оттого он и в почете. А на самом деле, совсем не так. Ведь как у нас? Подкрался сзади и свистнул над ухом. Хозяин уха вздрагивает. Остальные смеются. Хозяин уха прячет эмоции в карман и присоединяется к общему веселью. Это современное понимание роли искусства. Это добавка к современному быту, мировосприятию. Предмет глубокомысленного любования крестиками и ноликами, линейками и цветными квадратами. Ну и, конечно, шуточки, розыгрыши. Ужастики.

В картинах Босха хватает шокирующих сцен, но они не вызывают возмущения. Они остаются в границах реальных ситуаций и событий. Они так и зафиксированы, в определенном ряду. В этом ряду всегда есть то, что нынешний авангардист может использовать. Потому они и считают себя Босховскими преемниками. Повесит разрезанную коровью тушу нутром наружу, и будет считаться откровением.

Тогда мы говорим; о, это совсем, как Босх. Внешнее сходство действительно есть, но философия отличается. Это не голый факт, преподнесенный с одной только целью напугать, эпатировать. Вырванная из контекста картинка, внешне схожая с босховской, к нему не относится. Это акция, которая направлена на то, чтобы сбить, шокировать зрителя, она на это сознательно направлена. И попутно, не будем забывать, возвышает таким манером самого художника. Роль художника в этом событии, как ему самому кажется, чрезвычайно велика. Чрезвычайно значима, потому что без него шок не произойдет. Натурализм вписан в контекст цивилизации и современного искусства. Он о чем-то нам говорит, в чем-то убеждает, но только, пока не вспомнить, что лет шестьсот тому назад был такой блистательный ум, как Босх. Идея Босха другая, она объединяет разрозненную картину мира в одно слитное повествование. Он грозит, но не пугает, он высмеивает, но не унижает, он сохраняет человека в познавательном поле искусства. Он не выдернул его оттуда, как незрелую репу с грядки, а оставил расти дальше, и тем самым придал ему гуманистическую ценность. Без всякого шока. Босх знал о человеке, о нас, о нашем устройстве, физиологии и тому подобное меньше, чем мы, а видел лучше и пристальнее. Причем сразу, так что превзойти это видение трудно. Потому что он выше нашего понимания человеческого, это и есть гуманизм в самом точном значении этого слова.

Его находкам можно подражать и тематически и стилистически. Что и происходит. Что такое сегодняшнее искусство? Бесконечное переваривание уже сваренного и съеденного. Отрыжка – главный момент. Громкая отрыжка. Придумать то, чего мы не знаем, мы не можем. Мы можем передать только то, что знаем, или попытаться составить нечто свое из частей этого знаемого, но незнаемого мы придумать не можем. Все уже сказано, а новаторство заключается только в том, что само общество, отодвигаясь от прошлого, о нем забывает. Ему – обществу не напоминают, и вместо того – забытого предлагают себя. Но если бы мы чаще возвращалось к культуре прошлого, к Босху, например, мы бы гораздо лучше понимали… и искусство, и самих себя.