23 августа была пятая встреча. Русские желали сделать возражение на ответ, поданный недавно поляками. Поскольку, однако, поляки завели речь о другом деле, это осталось неисполненным. Ведь поляки требовали от русских изыскать некие способы и средства к тому, чтобы удержать Смоленск и Северскую округу на русской стороне, удовлетворив Польскую корону таким образом, чтобы она могла уступить русским эти местности и отказаться от них без позора и со славой. Русские комиссары прибегли к прежнему соображению, объявив, что эти местности причитаются Его Царскому Величеству за оскорбление, нанесенное ему Польской короной, и расходы, которые он употребил на нынешнюю войну, ведь Всевышний уже отдал их в его руки, позволив ему владеть ими. Поляки выразили немалое удивление тому, сколь дурно составлены полномочия русских комиссаров, так что им не поручили того, что доверили три года назад лишь одному обычному посланнику, стольнику Афанасию Ивановичу Нестерову, который на последнем сейме в Варшаве, требуя от имени Его Царского Величества лишь Смоленск и некоторые меньшие города, предлагал за них республике большую сумму денег[391]. Это же подтвердил год назад во Львове великий посол, думный дворянин Афанасий Ордин-Нащокин, предложив четыре миллиона[392]. В соответствии с этим они желали получить от великих и полномочных комиссаров Его Царского Величества, которые все были важными государственными чинами, объяснение в том, на каких условиях те желают получить Смоленск и Северскую округу от Польской короны, с тем чтобы корона и вся республика, а также Его Королевское Величество, их милостивый король и государь, могли сохранить свою честь и не понести потерь. Ведь эти условия следовало представить всем сословиям республики на предстоящем ныне сейме, чтобы те одобрили их, согласившись, если это возможно, с тем, чтобы Его Царское Величество и русское государство удовлетворились в своих требованиях, а они сохранили подобающую им честь, не понеся ущерба. Русские комиссары спрашивали, намерены ли поляки тотчас письменно объявить и засвидетельствовать, что вся республика Польской короны и Великого княжества Литовского согласна совершенно отказаться на будущем сейме от местностей, на которые они притязают. Если это случится, то они, со своей стороны, готовы изменить условия и отказаться до будущего сейма от некоторых завоеванных местностей. В противном случае нельзя не только обговаривать какие-либо условия, но и уступить ни единой крепости из завоеванных областей. В конце концов этот пункт оставили на одобрение обеим сторонам до будущей встречи.

24 августа обо всем этом деле и о ходе вчерашних переговоров сообщили Его Царскому Величеству через жильца Василия Пущина, которого нарочно для этого отправили в Москву, испрашивая приказа о том, что предпринять далее, поскольку им некогда было приказано не расставаться с поляками, не исполнив дела. Ныне же поляки не желали ждать долее и требовали действительного ответа на их разнообразные предложения, имея приказ явиться в Варшаву на устроенный там сейм. Они не желали прибегнуть ни к чему иному, кроме как к этим условиям, подписав отказ от Смоленских и Северских городов до решения сейма, но притязая тотчас же на все другие завоеванные местности.

27 августа была шестая встреча. Поляки желали получить окончательное решение о том, какими средствами русские готовы удержать Смоленск и Северские города. Поскольку русская сторона согласилась на условия, объявленные в трех данных ими пунктах, те не желали перейти к делу, но начали возражать против великой и недостойной христиан несправедливости, с помощью которой русские хотели принудить Польскую корону к столь несправедливому миру. Поскольку, однако, русские комиссары не имели приказа Его Царского Величества принимать решение, касающееся этого пункта, и им было строго запрещено прерывать съезд без какой-либо надежды на мир, то они не знали, за что взяться. Поляки объявили, что будут ждать самое большее четыре или пять дней из-за отъезда на устроенный сейм. Поскольку, однако, русская сторона не желала признать действительным ни одного справедливого средства, им ныне надлежало предостеречь республику, чтобы она приготовилась защищать свою землю и людей. В конце концов, после долгого промедления, дальнейшую встречу обеих сторон отложили до 30 августа.

30 августа русские комиссары вместо встречи, о которой согласились ранее, отправили стряпчего Кирилу Пущина и Петра Долгова к полякам в Зверовичи с длинной грамотой, обличая их ухищрения и хитроумный обман, к которому те якобы привычны. Ведь те якобы не желали принять ни одного из совершенно справедливых пунктов, служащих к миру, хотя им были представлены целых три, и сами, таким образом, явились причиной ужасного кровопролития, которое ныне готовилось охватить их страну и людей. Также их упрекали в том, что они, хотя и называют себя христианами, но без всякой причины, а лишь из легкомысленной алчности к пролитию христианской крови ныне, когда наследственный враг[393], турок, наседает на христиан со всей своей силой, сохраняют союз с крымскими татарами, также наследственными врагами христианства. Христианскому государю, который ищет мира и единства и не склонен к пролитию христианской крови, они якобы грозят враждой, чтобы тем укрепить власть наследственного врага и подвести христиан под его руку. Следовательно, они совершенно отделились от всех христиан. Его Царское Величество будет принужден сообщить все это всем христианским государям и объявить об их, поляков, несправедливых и недостойных христиан происках всему свету, если они не согласятся ни с одним из трех предложенных пунктов. Следом за тем русские объявили, что не встретятся с ними прежде, чем получат ответ и возражение на эту свою грамоту. Русская сторона пошла на это ради того, чтобы отсрочить еще на несколько дней встречу комиссаров с обеих сторон, дабы в это время мог прийти приказ Его Царского Величества. Между тем русские отряды рыскали в Литве, убивая с бесчеловечной жестокостью, сжигая и подвергая разнообразным мучениям. Воистину можно свидетельствовать, что в эти несколько дней из армии, стоявшей под Дубровной, в Москву отправили в вечное рабство около десяти тысяч женщин и малых детей. Крестьяне же без всякой жалости принуждены были отдавать свои невинные жизни под саблями.

1 сентября поляки переслали в ответ русским комиссарам посланную им грамоту, изысканную в своей презрительности, и настаивали на встрече завтра, 2 сентября.

2 сентября состоялась седьмая встреча. Поляки c великим жаром начали жаловаться против посланной русскими грамоты и противоречить ей, упрекая их в том, что подобные несправедливые и безрассудные писания не способствуют миру, а могут лишь вызвать новую кровь и войну. Этим они вполне доказали русским, что у тех нет на уме мира, а их сердца переполнены жадностью, отягощены несогласием, ненавистью, завистью, жестокостью и кровопролитием. Под видом установления мира и спокойствия те якобы искали случая причинить Его Королевскому Величеству, республике и всему польскому народу унижения и оскорбить их, что проистекало отнюдь не из миролюбивых помыслов. В то время как все остальное можно было вытерпеть, нельзя умолчать о том, как они прямо указывали в своей грамоте на то, что поляки, нуждаясь в помощи татар, отделили себя от всех христиан, хотя издавна со славой носили имя передней стены всего христианства против наследного врага[394]. Также и блаженной памяти Владислава IV единогласно избрали посредником, чтобы объединить и примирить все христианство[395]. Поэтому русские должны были бы отнести эти вздорные слова на свой счет и на счет своего народа, который по обычаям, поведению и тираническому нраву сходен много более с варварами, чем с другими христианскими народами. Они охотно желали бы, по их словам, поговорить с богословом, который cтоль неразумно судил об этом предмете и совершенно превратно толковал Священное Писание, отделив от христианства поляков за то, что они использовали татарина против тех, кто нарушил вечный договор с ними, преступил клятву и обещание нерушимой веры и, движимый лишь жадностью, гордостью и высокомерием, принял под свою защиту их мятежных подданных и предателей, казаков, и без какой-либо причины и ведома начал с ними войну, когда их государство было окружено многими могущественными врагами, принес в жертву много сотен тысяч невинных душ, опустошил все земли и края, разорил города и деревни, подобно язычникам, увел подданных, принуждая тех к суеверной религии и иному крещению, и отказывался возвратить то, что было захвачено против права и совести, как если бы он единственно распоряжался в своем лживом сборище всей вселенской церковью и обладал властью отнять вскорости христианское имя и отделить тех от всеобщей христианской общины. Ведь и наш Господь, Христос, порицал в Евангелии того немилосердного священника и левита, который по пути в Иерихон прошел мимо раненого полумертвого человека, и прославлял смилостивившегося над ним язычника-самаритянина, называя его другом и ближним раненого[396]. Равным образом все их государство было ранено, ограблено и разорено разбойниками и убийцами, то есть многими ложными друзьями и насильниками, и оставлено лежать полумертвым. Русские же, которых воистину можно сравнить с еврейскими священниками, книжниками и напыщенными фарисеями из-за их лицемерия и высокомерия, были не только много немилосерднее этого священника и левита, который лишь прошел мимо и оставил раненого без помощи, но и сами присоединились к убийцам, разбойникам и мучителям, так что уже раненное государство еще горше, чем от предыдущих ран, истекало кровью и, брошенное раненным, дошло до крайности, находясь в полном запустении. Кто же был для них ближним и кто проявил милосердие к разоренному и полумертвому государству? Язычник, крымский татарин, еще в первые годы этой войны, движимый милосердием, отринул мятежных подданных и изменников Польской короны – запорожских казаков, которые предались под его защиту, и сам взялся против них за оружие, защищая право и справедливость. Он и до сего дня оказывал обессилевшему государству помощь и поддержку против всех и каждого из его врагов, убийц и разбойников, и поляки могли поэтому принимать эту поддержку и татарскую помощь без всякого упрека и ущерба для своей христианской веры. К тому же бедному солдату или путнику вольно держать при себе собаку, которая в случае нужды защищает и оберегает его повозку от вероломных спутников, замышляющих украсть оттуда последний кусок хлеба и ограбить его. Русские комиссары, однако, не решались вступать в этот богословский спор, но лишь подавали немногие невнятные замечания и выложили на стол некую грамоту, указывая, что полякам следует забрать ее с собой на квартиры и предоставить в соответствии с ней собственную прощальную грамоту. Те отвечали, что если случится так, что они, упаси Бог, вынуждены будут разойтись, не исполнив своего дела, то нет нужды в столь длинном сочинении, написанном на четырех или пяти листах, но хватило бы нескольких строк, чтобы договориться о времени и месте будущего съезда, если Бог этого пожелает, чтобы сохранить тем надежду на мир. Все же они намеревались перевести русское сочинение и, составив свое по собственному усмотрению, послать его русским, а также встретиться еще раз в понедельник 5 сентября и попрощаться.