14 июня вновь отправили стряпчего Кирилла Панкратьевича Пущина и писаря Петра Долгова с письмом русских комиссаров к польским комиссарам, соглашаясь с невозможностью для обеих сторон принять грамоты о полномочиях и обменяться ими из-за неподобающего титула как у поляков, так и, по мнению поляков, у русских, но желая перейти к основному делу после рассмотрения таковых грамот. Когда же наконец заключат договор о землях и городах, оба государя могли бы исправить титул по заключении этого договора и обменяться окончательно действительными полномочными грамотами. Чтобы польские комиссары могли тем лучше удостовериться в этом, русские комиссары переслали им касающуюся этого вопроса грамоту, заверенную подписью и печатью. Тем же вечером посланные вернулись с известием о том, что польские комиссары, хотя и приняли посланную верительную грамоту и готовы назавтра, а именно 15 июня, явиться для переговоров на определенное для этого место, решили не переходить ни в чем к главному делу, прежде чем не удовольствуются и не удовлетворятся в своих требованиях относительно титула и печати в их полномочных грамотах, поскольку посланная грамота казалась им не имевшей достаточной силы.
15 июня комиссары с обеих сторон вновь сошлись на отведенном для переговоров месте в Дуровичах, чтобы уладить вопрос о полномочных грамотах. Русские намеревались, лишь взглянув на них, перейти в соответствии со своим прошлым намерением к главному делу и, наконец, по заключении договора о землях и городах обменяться другими полномочными грамотами с теми титулами, которые приличествуют каждому государю согласно заключенным договорам. Поднялся сильный спор из-за титулов, написанных в царской грамоте, и печати. После долгих и ожесточенных разногласий польские комиссары наконец решили, что, не обменявшись грамотами о полномочиях, невозможно перейти к делу, принять же полномочия они не могут из-за многих титулов, оскорбительных для Его Королевского Величества. Русские комиссары желали изобрести средства, чтобы удовлетворить их в этих требованиях, но взамен справедливых средств получили много несдержанных слов. Казалось, что обе стороны намереваются разойтись в гневе, отдав благородный мир в распоряжение кровавой сабле. В конце концов, однако, польская сторона изыскала следующие средства, хотя и не желая выражать это открыто. Надлежало теперь обменяться грамотами о полномочиях, выправив рескрипт о том, что этими полномочиями обмениваются временно в надежде на вечный мир таким образом, что титул и печать не могут служить поводом для требований ни одной из сторон, не говоря уже о пристрастности и оскорблениях. Напротив, мир должен прийти своим чередом, а после его заключения исправят титулы и обменяются другими грамотами о полномочиях. Если же и в этот раз не удастся продвинуться в достижении мира, обеим сторонам надлежит взять назад свои грамоты о полномочиях и ни в коем случае не использовать их как доказательство в собственных целях. В ответ на это заявление польским комиссарам позволили дать письменные заверения и переслать их русским с тем, чтобы по прочтении те могли представить и подписать свои.
16 июня в Красное прибыли с готовой грамотой подстолий оршанский Комар и Подвинский. Поскольку, однако, эта грамота была представлена не от имени поляков, как ожидали русские, но лишь от лица русских, русские комиссары приняли ее весьма плохо и объявили, что не нуждаются в учителях и сами достаточно искусны, чтобы составить и представить грамоты от своей стороны. Списав грамоту, они вернули ее и обещали изготовить собственные по другому образцу.
17 июня стряпчий Кирила Пущин и писарь Петр Долгов отправились с обещанным образцом в Зверовичи к польским комиссарам. Поскольку, однако, и тем не понравилась русская грамота, они вернулись, не исполнив дела, с тем ответом, что поляки собираются подготовить и переслать со своими людьми другую грамоту от своего лица.
18 июня прибыл от польских комиссаров дворянин по имени Кшиштоф Команяка. Он привез образец с письмом, настаивая, чтобы и русские комиссары равным образом подготовили со своей стороны соглашение и переговоры о мире не задерживались более из-за подобных осложнений.
19 июня Кирилу и Долгова вновь отправили к польским комиссарам с известием, что русская сторона подготовила грамоту того содержания, которого те добивались. Они вернулись с тем, что хотя польские комиссары и готовы были явиться назавтра на переговоры, но решили не переходить ни к чему, касающемуся главного дела, прежде и до того, как будут исправлены несколько слов, не соответствующих в русском подлиннике их собственному, и их требования совершенно не удовлетворят.
20 июня великие комиссары с обеих сторон прибыли на определенное для переговоров место в Дуровичи. Поляки записали в своем соглашении, что титулы, прибавленные в нынешней войне, окажутся пагубны. Русские комиссары ни в коем случае не допускали это выражение «прибавленные в нынешней войне»[383]. Из этого произошли острые и длительные разногласия, пока в конце концов не постановили вместо этого считать приобретенные титулы одинаковыми для обеих сторон и не обменялись прежде всего вновь устроенными соглашениями, а затем и обеими грамотами о полномочиях. Они расстались в доброй дружбе, уговорившись встретиться 23 июня и приступить, во имя Божье, к главному делу.
22 июня русские комиссары получили от Его Царского Величества из Москвы через Ивана Обручева приказ закончить переговоры чем скорее, тем лучше и не препятствовать главнокомандующему Якову Куденетовичу Черкасскому в наступлении со всем войском на Оршу, самим же отправляться в Смоленск, поляков же побудить оставаться на месте до дальнейшего приказа от их короля, так чтобы одно лишь это место их пребывания, как и Смоленск, было защищено от враждебных вторжений. Прежнее же соглашение обеих сторон о свободном пути от Москвы до Вильны в шесть миль шириной, одобренное на предварительных переговорах думным дворянином Нащокиным, следует полагать недействительным.
23 июня комиссары с обеих сторон, в соответствии с договоренностью, встретились в шестой раз на обычном месте переговоров в Дуровичах. Наши предложили оставить все причины, из которых возникла война, и, не теряя времени, перейти к главному пункту, касающемуся городов и земель. Польские комиссары, однако, желали прежде разъяснить причины, объявив и доказав свою невиновность в этой войне. Прежде чем приступить к делу, они желали, чтобы обе стороны обговорили и уладили все, обязавшись передать и представить друг другу письменные свидетельства. Поляки также желали наверное добиться того, чтобы все, о чем договорятся на этом съезде или в будущем, соблюдалось вернее и надежнее, чем прошлый Поляновский договор. Русские одобрили первое, а именно записать все разногласия, отказываясь, однако, подтвердить, что они не соблюдали Поляновский договор, и потому не могли дать заверений в более верном соблюдении будущих договоров. Они ни в коем случае не могли этого признать, начав повторять разнообразные причины, которые вынудили Его Величество царя Московского к этой войне. Поляки отвечали с неменьшим искусством, так что должны были возникнуть тяжкие и долгие разногласия, продолжившиеся до вечера. Русские потребовали в придачу к завоеванным крепостям, городам и областям полное возмещение понесенных оскорблений и обид, указывая, что Господь даровал завоеванные местности Его Царскому Величеству за его справедливые дела, и требовали иного возмещения за оскорбления и обиды. Поляки желали полностью удовлетвориться и утешиться, получив, помимо совершенного возвращения их земель, полное и подобающее возмещение за пролитие невинной крови, разорение и ущерб в людях, городах и движимом имуществе. В конце концов остановились в этот раз на том, что полякам надлежит представить письменное оправдание, русским же – ответ на него, после чего встретиться вновь друг с другом.
30 июня, после того как сначала поляки русским, а затем русские полякам сообщили причины начавшейся войны, обе стороны вновь встретились на определенном для переговоров месте[384]. Польская сторона жаловалась на то, что в нашу грамоту поместили множество неучтивых и несовместимых с истиной вещей, так что им не подобает принять таковую грамоту. Они решили, однако, сохранить эту грамоту, чтобы удостоверить всему миру свою невиновность, поскольку она в будущем может свидетельствовать о правоте их дела. Русские же настаивали лишь на том, чтобы немедля перейти к делу и сделать первое предложение. Поляки затем задали вопрос, намерены ли русские признавать действительным и соблюдать Поляновский договор, скрепленный клятвами обоих государей, или же желают отказаться от них и признать их совершенно ничтожными? Русские отвечали, что не они, а польская сторона нарушила все договоры, как удостоверяет поданная ими грамота. Последовавшая за тем война отменила эти договоры, сделав недействительными, так что русские явились сюда, чтобы устроить новые. Поляки потребовали у русских письменное подтверждение этого намерения и желали после этого приступить к новому договору. Русские же отказывались письменно подтвердить объявленное ими, не считая необходимым переносить на бумагу каждое слово, поскольку каждая сторона имела обыкновение записывать речи и ответы другой. Поляки объявили о невозможности перейти к делу и начать новые переговоры раньше, чем они совершенно освободятся и отменят предыдущий договор, который прежде соблюдали всецело и неукоснительно. Ведь Его Королевское Величество отправил их с решимостью, как Его Величество поклялся о том всей Польской республике при своей коронации, содержать прочными и нерушимыми договоры и соглашения, заключенные и скрепленные клятвой его предшественниками. Он желает поэтому соблюдать в дальнейшем, как и прежде, договор, который заключили в Полянове[385] его брат, достославной памяти Владислав IV, и отец Его Царского Величества, блаженной памяти великий государь царь Михаил Федорович. Русским следовало тогда разъяснить, желают ли они придерживаться этого договора и исправить некоторые пункты, которые, по их разумению, были нарушены, или же, в противном случае, разрешить клятвы Его Королевского Величества и всей Польской республики и освободить их от Поляновского договора. Русские изыскивали всяческие отговорки, но не желали дать прямой и ясный ответ на это неожиданное предложение, в чем упорствовали обе стороны. Обе стороны отложили размышление об этом пункте до будущих переговоров.
