Прошло почти пять лет, после Земского Собора, принявшего единый Сборник законов. Это время было богато событиями, но слава Богу, не военными. Повоевать пришлось всего один раз, да и войной это назвать трудно. Литва решила пощупать мои границы, я, в ответ, пощупал ее за вымя. Пришел под Ковно, разбил стены, занял город. После чего примирились. Моя армия состояла из трех терций, 5 тысяч помещиков и 70 орудий (50 фальконетов и 20 бомбард, калибром 200 мм, изготовленных из бронзы, полученной в качестве контрибуции от поляков и венгров). Одна терция и 2 тысячи помещиков остались дома, на всякий случай. Были еще городовые полки в Новгороде, Пскове, Полоцке, Владимире Волынском и Галиче, численностью от 200 до 500 всадников. Их я в поход не привлекал, за ненадобностью.

Польша и Венгрия еще не восстановились, Орден воевать со мной опасался. Монгольская империя увязла в Китае и на Ближнем Востоке, ей было не до Руси, или Булгарии. Так что жили мирно.

Белая Гора росла, приходилось задумываться он новом поясе стен. Население увеличилось до 15 000 душ. Ну так столица, сюда всегда идет приток народа. Построили еще один собор, посвященный Григорию Победоносцу. Купцы и цеха ставили каменные церкви в своих кварталах. Всего их уже насчитывалось 7 штук. Дом цехов получился на славу и стал центром городской светской жизни. Мужики любили там бражничать, а женщины хвастаться обновками и украшениями. Университет открыли три года назад и ожидался первый выпуск в сентябре. Артиллерийская школа тоже готовила очередной выпуск. Название осталось от первого учебного заведения, созданного после битве на Угре. Сначала там обучали канониров, через год добавили обучение инженеров, потом интендантов и понеслось. Сейчас школа готовила будущих офицеров из 14–16 летних парней. Через нее прошли все княжичи, собранные мной и многие уже несли службу в восстановленном отряде жандармов.

В бывшем Стародубском, Городецком и Муромском княжествах, сейчас проживала десятая часть населения всей Руси. Ополье тоже быстро заселялось из-за своих почв. В остальных же землях, разграбленных монголами, с приростом населения было гораздо хуже. Особенно в Киеве и Переяславлье. Даже Смоленск, где горожан уничтожили позже всех, перегнал их по численности жителей. Если бы не союзнические отношения, то в Землях Переяславля, Киева и Чернигова сейчас пасли бы свои табуны и отары половцы. Защищать их было некому. Поместья я там раздавал, и самые крупные, но желающих было мало. Когда-нибудь эта ситуация изменится, но не сейчас. Слишком мало времени прошло.

Новые монеты все шире и шире расходились по Руси, и не только по ней. Чеканщики запустили уже четыре станка, которые не простаивали ни дня. Все серебро, поступавшее в казну от налогов и таможенных сборов, тут же переплавлялось и отправлялось к ним. Из Крыма, кстати, тоже пришел обоз с серебром князя Мстислава. Он попросил отчеканить и ему. Не жалко, сделали. Правда монеты немного отличались. На серебрушке вместо дерева, для Давыдовича чеканили сокола Рюриковичей. На шестиграммовой, вместо надписи «Серебро Великого князя Ростислава», была надпись «Крым-наш», на 30-ти граммовой вместо моего профиля — профиль князя Мстислава с длинными усами. Тому очень понравилось. Крымские монеты Земской Собор этого года признал, как имеющие право хождения, наравне с моими. Я потихоньку вводил в оборот захваченную у монголов добычу, но все равно, пока только 30 % из нее была в деле. Остальное лежало мертвым грузом в сокровищнице.

Что бы подтолкнуть развитие земли, четыре года назад начал программу по строительству дорог, связывающих все города Руси. Реки, служившие в качестве торговых магистралей сейчас, текли как им вздумается, да еще требовали волоков. Так что, после сбора урожая и до посевной, большинство смердов брали топоры, запрягали волов и лошадок и шли зарабатывать серебро. Не отсюда ли пойдет, потом, традиция на Руси, укладывать асфальт и ремонтировать дороги в лютый, зимний мороз? Главным дорожником стал, естественно, немец, приятель и собутыльник Иоанна Аргосца.

Первая дорога, покрытая утрамбованным щебнем, связала Белую гору с Владимиром. Тут же, вдоль нее стали расти, как грибы после дождя трактиры, открытые моими отставниками. Заработав на службе килограммы серебра, они охотно вкладывались в придорожные заведения, так как я специальным указом снизил им налоги на 5 лет, в случае занятия предпринимательской деятельностью. Для всех трактиров выпустили свод правил, в которых указывалось требуемое качество еды и напитков, количество гостевых комнат, санитарные нормы. Так же при конюшне трактира всегда должны были находится несколько свежих лошадей на смену для гонцов. Содержание лошадок оплачивалось из казны. Это я перенял у монголов их ямскую службу.

В этом году посадил на коня своего старшего сына. На пацана, гордо вертящегося на спине смирной лошадки, с завистью смотрели два младших брата, Владимир и Мстислав. Их сестра, Анастасия, была еще слишком мала, поэтому вместо восхищения Иваном сосредоточенно пыталась сосать палец, устроившись на руках у беременной матери. После посажения на коня, я отдали Ивана в обучение Казимиру. Тот быстро избавит сына от иллюзий своей исключительности и научит мужскому ремеслу воина.

Месяц назад умер Дружина. Я был в городе, когда это произошло, так что успел с ним проститься.

— Олаф, — прошептал умирающий, когда я склонился над ним, — как оно дальше будет?

Он никогда не спрашивал меня об этом, только о событиях ближайших пяти — десяти лет. Я взял боярина за руку, склонился к его уху.

— Ну слушай, старый, — тихо сказал в ответ Кнутовичу и начал рассказывать.

Когда я закончил, он уже не дышал. Похоронили его под полом собора, рядом с Ильёй. Верею хотел забрать к себе старший брат, Семион Дружинович, но я настоял, чтобы она перебралась к нам, в замок. Анна с ней хорошо ладила, так что двум многодетным мамашам будет не скучно. Я-то постоянно в разъездах.

Сегодня, 17 августа, я сидел в плетеном из лозы кресле на террасе трактира «Рыжий швед», который горел уже три раза и все три раза упрямый средний сын Хрольфа, тиуна из Нового Листвина, отстраивал его заново, делая с каждым разом все краше и краше. Очень популярное местечко в городе. Напротив расположилась Александра Брячеславна, вдова Иуды-Александра. После сдачи Новгорода, ее выдали мне и теперь она жила в Белой Горе, под присмотром. Встретил ее, когда ехал к собору, она попросила о личном разговоре. Хотя я с ней и не общался, но все же сестра моей первой жены.

— Приезжай в замок, — предложил ей.

— Давай лучше здесь. Вот хотя бы у «Рыжего шведа».

Я подумал и согласился.

— Расскажи, как умер мой муж.

Тьфу ты!

— Ты же знаешь.

— Знаю. Но хочу услышать и от тебя.

— Зачем тебе это?

— Очень нужно. Расскажи.

— Хм. Ладно.

И я рассказал. В конце слезы непрерывно текли по красивому лицу Александры, но она продолжала слушать, не обращая на них внимания.

— Ты не мог оставить ему жизнь?

— Я доверял твоему мужу. Даже то, что ты вышла за него замуж, моя заслуга, отчасти.

— Да, Александр говорил мне.

— Перед походом на Батыя написал завещание в его пользу, — продолжил объяснять вдове. — Когда он приехал с отцом и попросили о помощи, не отказал, отправил к ним лучшие части, с лучшими людьми. А он хладнокровно предал и меня, и их, завел в засаду и сам, лично, убил одного из близких мне людей. А потом повел польские и венгерские войска на мои земли. Разорять, жечь, грабить, убивать и насиловать. Как Батый, которого он так уважал. Или боялся. Так что, нет, не мог. У него был шанс стать святым, но Александр выбрал путь Иуды. По делам и смерть.

Княгиня захлебнулась слезами и стала кашлять.

— Может дать тебе кваса? — спросил у нее.

Свояченица кивнула, я позвал слугу. Когда поворачивался к ней, увидел стремительно приближающееся к моей груди острие кинжала.