– К чему ты ведешь, Нат? Честно признаться, я не понимаю, а, как ты знаешь, для меня это редкость – не понимать.
Натали сделала глубокий вздох, словно готовившись.
– В таком случае как порядочный аристократ ты просто обязан позвать меня замуж! – громогласно утвердила.
Он такой внезапности Гриша поперхнулся кофе, выплюнул его на стол. Симон, насторожившись, расслабил галстук, который начал его душить.
– Натали, не могла бы ты объясниться? – попросил Григорий, откашливаясь. – Боюсь, что я, что дорогие родители в легком недоумении.
– Ты обязан понести бремя ответственности, если аристократ! – повторила она, смущаясь.
– Это я понял, но что это значит?!
– Это… это то и значит!
– Натали! Я никогда не замечал в тебе такую импульсивность, – разозлился Гриша. – Что за балаган ты устроила?
Девушка вся красная зажалась на стуле, не поднимая взгляда. Она перебирала пальцами, пытаясь подобрать слова. Но, видимо, не нужно было. Вдруг из рук Симона выскочил стакан с виски, а глаза его озарились ярким светом.
– Великая Душа, – выразился он. – Натали, не уж то ты беременна?
Девушка лишь тихонько качнула головой. И вслед Григорий потерял дар речи. Ракшаса вскочила с места и бросилась обнимать дочку, не прекращая целовать.
– Это просто невероятно, родная! – воскликнула она. – Сколько уже?
– Пять недель, – скромно ответила.
Симон был вне себя от счастья, мысль, что он наконец станет дедушкой, заметно ободрила его дух. Все ждали реакции Григория, но, обернувшись, увидели, что он пропал. Молодой человек пребывал в шоке, он ринулся на свежий воздух в сад при поместье. Его дыхание сперло, и только кислород улицы давал ему отдышаться. Он уселся на скамейку, и пустым взглядом уставился на желтеющую траву. На улице было прохладно, но оно было и к лучшему. Легкая мерзлота отрезвляла парня.
«Я стану отцом?»
Эта мысль пробежалась по его сознанию, заставив угрюмое лицо преобразиться. Его чистая улыбка показалась на свет. Мысль была такой заедающей, что он не мог поверить в её правдивость. Он неосознанно выхватил телефон-гарнитуру и собирался набрать того, кто первый пришёлся ему на ум.
«Мама, я стану отцом!», – протрубил про себя.
Но сразу после сознание вернулось к нему, и он отложил идею в сторону.
«Вот ведь… даже сейчас первый, кто приходит в голову – это Роза. Что за глупость? Позвонить ей, рассказать о своей небывалой радости, будто бы она сможет её разделить. После всего, что я сделал, разве это возможно?».
– Неужели это правда? Я буду папой, – произнес он вслух, глупо улыбаясь. – У меня будет ребенок, семья. Как-то не верится… ни разу не задумывался об этом. Жена, дети, родной домик. Какие простые слова и желания, но почему-то от них на душе так спокойно. А ведь если подумать, я не представляю, как воспитывать ребенка. Пусть хоть какие-то представления о семье у меня имеются. Сразу после рождения меня отдали в детский дом, и только в приюте Святого Норта я познал любовь и чувство родного. Но так таковую родительскую заботу понять мне не довелось. А что если ребенок будет таким же, как и я… что если он будет враждовать со мной, как я с Розой? Это же очень больно для него. Что если я не смогу его правильно воспитать? Не рано ли мне становиться отцом вообще. Мне всего 20, – его рефлексия породила огромное количество проблем, которые обрушились на него. – Подождите-ка, мне теперь придется жениться на Нат. Не то чтобы я сильно против, но всё же… Она мать моего сына. Сына? С чего я взял, что будет мальчик? Я что хочу мальчика? То есть если будет девочка, я буду меньше любить её? Не значит ли это, что я буду негодным отцом? По идеи я должен любить одинаково обоих, но если я сейчас бессознательно захотел сына, не означает ли это, что я больше склоняюсь к мальчику? Но я не хочу не любить свою дочку, – он начал рьяно ворошить волосы.
Тут неожиданно Симон легонько стукнул его по голове, чтобы тот очнулся.
– Успокойся, Гриш, – сказал он. – Хватит грузить себя пустыми мыслями. Там Нат ревёт в три ручья. Никогда её такой не видел… видимо, гормоны бушуют.
– СИМОН! ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?! Я СОВЕРШЕННО НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ!
Аристократ впервые увидел парня в таком живом смятении. Его лицо не переставало светиться от счастья, но взгляд был бешенным. Зрачки неумолимо бегали по округе, словно ища что-то. Физиономия Гриши невольно вызвала улыбку и у него самого. Он присел рядом и взял того за плечо.
– Знаешь, из-за твоих подвигов в совете и холодной натуре, я напрочь забыл, что ты ещё сопляк малолетний. Такую панику развёл… прямо как я, когда должна была родиться Натали. Это событие всегда вызывает у нас мужчин очень странные ощущения. Я тебе больше скажу, когда у Нат настанет время рожать, ты будешь хотеть оказаться на её месте, видя, как она боится. А уже во время родов благодарить судьбу, что родился парнем и что тебе никогда не придется испытывать этот кошмар. Ракшаса рожала целых двенадцать часов… Ох, если бы не помощь Розы, я бы со страху копыта отбросил, не то что Ракшаса.
Он вспоминал это с ужасом на глазах. За этим выражением лица сразу последовал смех Григория. А следом и на самого Симона напал приступ радости.
– Кому как ни тебя знать, Гриша, что я паршивый отец. Меня с детства вёл лишь статус рода, поэтому я мало был озабочен собственной семьей. Так продолжалось долгие годы. Моя гордыня превратила именитых Галландов в кучку высокомерных подлецов, готовых идти на всё, лишь бы перчатки оставались чистыми. Мой покойный отец, да упокоит его Душа, был великим человеком. Не чета мне. Он возложил на меня священную обязанность, а я всё пустил под откос… Начиная с семьи. И единственное верное решение, что я принял, было усыновлением тебя. Ты изменил эту семью, сделал немного чище. В первую очередь, это касается меня. С тобой мы общаемся, честно высказываем свои желания, даже самые коварные и гнусные. Сначала ради тебя мы играли роль дружных родителей и детей, но со временем игра переросла в реальность. Нат сблизилась со мной через тебя, ты был темой наших бесед годами. Какой бы гадиной не казалась Ракшаса, но даже она по-своему полюбила тебя… стоило ей узнать, кто тебя вырастил. По нашей вине ты испытал столько боли от Марии и Кости. Они результат нашего халатного воспитания. Я знаю, что даже сейчас поступаю с ними несправедливо, позволив отправить их в «ссылку». Но в конце концов не даром же в начале монолога я назвал себя паршивым, так? – с улыбкой добавил. – Ты имеешь право переживать, считать себя недостойным. И это верные мысли. Если ты так думаешь, значит, сделаешь всё, чтобы стать достойным отцом. Я вот в своё время об этом и не думал. И вот к чему меня это привело.
Его взгляд внезапно погрустнел.
– Симон, ты радовался рождению Натали?
– Очень, – кротко ответил. – Был так счастлив, что ночами спать не мог. Но потом, – ему вспомнилась смерть отца. – потом, это счастья просто перестало иметь для меня всякую ценность.
– А что если со мной будет также? – опасаясь, спросил Гриша.
– Не будет. Тот, кто сомневается не совершит ошибки того, кто был ослеплен гордыней. Я считал себя идеальным во всём. Ты же напротив иногда недооцениваешь свои возможности. Ты всё ещё чист сердцем, я это чувствую.
Эти слова вызвали боль в груди Григория.
«Ох, Симон, как же ты ошибаешься… моё сердце такое же гнилое, как и твоё. Ты отвернулся от семьи во имя цели, а разве я поступил не также? Ничем мы не различаемся, если посудить. Однажды я уже пошёл против тех, кто мне дорог. Что помешает мне это сделать вновь? Пока моя цель не будет достигнута, я не буду спокоен. А это может занять множество лет. Мой ребенок вырастет, и будет ненавидеть меня, презирать всем своим существом… Эх, вот бы сейчас позвонить Нейту или Лотти и спросить у них совета. Чтобы они сказали? Лотти, скорее всего, от радости кричала бы в трубку, поздравляла меня и прогоняла все мои дурные мысли. А Нейт… этот обалдуй выдвинул бы длинную философскую речь о необходимости защиты, а после добавил: «Я рад», – эти мысли грели его. – Вот ведь… как же я скучаю по этим двоим. По ним всем. Интересно, что спустя столько споров, я всё равно люблю их. Как бы далеко я не зашёл, какие зверства не сотворил, я считаю их дорогими мне людьми. Жаль, что прошлого не вернуть. Хотя, если задуматься… коль моё сердце ещё способно испытывать такие теплые чувства, может, не всё потеряно? Может, я не потерян?».
