— А не твоё… дело, — только и ответил вчерашний бродяга. Любезничать он не был намерен, но решил пока хотя бы не хамить. И вообще, колдун наверняка уже разузнал всё необходимое, оттого тут и шастали напыщенные капитаны.

— Решил, что в Халасате тебе будет лучше? С таким-то характером! — сид наполнил бокал и сделал неспешный глоток. — От себя не убежишь.

— Я сейчас от тебя сбегу, если не отвяжешься, — пообещал Ро, хотя на языке вертелись куда более смачные выражения.

— Интересно куда? Сиганёшь с балкона? — рыжий облизнул губы и отставил бокал. — Или ты таким образом проверяешь, как далеко сможешь зайти?

— Для начала скажи, чего от меня хочешь? И сколько платишь?

Рамиф звонко хохотнул, бесцеремонно присел на край стола и вскинул голову.

— Тебе — нисколько. Ты у меня на особых условиях. По крайней мере, на первое время. И, прежде чем ты начнёшь огрызаться, поясню, — он нацепил настолько ушлую физиономию, что вполне мог сойти за халасатского лавочника. — Тебя следовало вздёрнуть за воровство. Или за дезертирство. Или мало ли ещё за какие грехи! Но я решил войти в твоё положение, как-никак, янтарная кровь. А ещё не дал тебе умереть или остаться калекой, в зависимости от тяжести ран, которые ты сам же себе и нанёс. О твоих прошлых деяниях мы постараемся забыть, а чудесное исцеление стоит дороже, чем ты можешь себе позволить. Выходит, пока что ты в неоплатном долгу. Но переживать не стоит. Пусть серебра ты ещё долго не увидишь, зато точно не будешь голодать и ходить в рванье.

— Ты говоришь так много, но так мало по делу, — вздохнул Роваджи, подтвердив худшие опасения. — Лучше скажи, зачем я тебе?

— О, ты всё скоро узнаешь. Не торопи события, — рыжий пригладил свой куцый хвост длиною в две пяди. — Вообще, у меня много идей. Всё будет зависеть от твоих данных. Но кое-что скажу тебе сразу и без прикрас. Поскольку спектры в тебе очень мало, придётся вживить в тебя амбер. Это спектральный янтарный камень. Не как в моём кулоне, но наподобие. Он поможет тебе использовать магию. Сфокусирует, усилит.

— Вживить — это как? — потребовал Ро, поглядывая на балконную ставню уже с бо́льшим воодушевлением.

— В буквальном смысле, — сверкнул глазами колдун. — Можно подумать, ты поймёшь все нюансы! Проще говоря, мне придётся вскрыть тебя и засунуть внутрь камень. А потом с помощью магии срастить плоть и кости и дождаться, когда он станет частью тебя.

— Я на подобное не соглашался! — ощерился Ро.

— У тебя будет время подумать, впрочем, как и у меня. Я не стану разбрасываться амберами и тратить на кого попало. Но знай, что без камня ты не больно-то нужен. Более того, без него у тебя вряд ли получится выжить, не то что сражаться. Работа, знаешь ли, специфическая. Это тебе не острова обстреливать с дирижабля.

— Я не гожусь для убийств. Магия — это конечно заманчиво, но воевать я не хочу. Странно, что ты своими учёными мозгами до сих пор этого не понял. Или думаешь, сможешь меня заставить?

Запоздало Ро осознал, что вытянулся по струнке, как это бывало в кадетские годы. Именно с таким упрямым лицом и вздёрнутым подбородком он напрашивался на бесчисленные выговоры и наказания. В этой стойке читались и привычка повиноваться, и отчаянная непреклонность, и смирение с тем, что придётся пожинать последствия своего безнадёжного несогласия.

Рамиф вскинул брови, рассматривая упрямца с головы до ног, и заговорил неторопливо и слишком спокойно:

— Я тебе не солдафон белоголовый. Ваши методы стары как мир и так же примитивны. Давай договоримся на берегу: бить тебя я не стану. Это лишь трата времени и порча имущества. Скалься на здоровье пока меня это забавляет. Но, как только надоест, — без обид. Я не самый терпеливый хозяин. Вообще-то я весьма раздражительный, но вместе с тем справедливый. Ты очень скоро это поймёшь и примешь разумное решение.

— А если нет? — сухо уточнил Ро.

— Разве в твоей жизни было мало глупых решений? Вот сам и пораскинь мозгами, куда приведёт очередное. Но выбирать тебе. Только прошу, давай без угроз и проклятий. И даже не думай мне навредить. Для самонадеянных дурней у меня есть сапфир. И это не драгоценный камень, как и в кулоне не янтари. Это магия, повелевающая разумом. Стоит мне захотеть, и ты станешь послушнее пса. Скажу лаять — залаешь, скажу подать что-нибудь — в зубах принесёшь, скажу сапоги целовать… Ты меня понял?

В услышанное не хотелось верить, но Ро на всякий случай придержал парочку нелестных замечаний. Но только парочку.

— Выходит, не такая уж и всемогущая эта ваша магия, раз ты со мной тут языком чешешь, вместо того, чтобы этим твоим сапфиром заставить.

— У тебя есть одно отличное качество, — с недобрым прищуром сообщил Рамиф. — Но вместе с тем и весьма опасное. Ты многое подмечаешь.

— Боишься, что выведаю твои секреты и использую против тебя? — фыркнул Роваджи.

— О нет, эта твоя особенность опасна прежде всего для тебя. К твоему счастью, я очень ценю неглупых людей. Но кое-что я тебе всё же посоветую: помалкивай при посторонних. Окружающим лучше не знать, есть ли у тебя мозги.

На это Ро промолчал. Как ни крути, колдун говорил дело. И прежде всего не следовало светить козырями перед тем, кого в конечном счёте собираешься перехитрить и оставить за бортом.

— Вот и молодец, — по-своему расценил тишину Рамиф, открыл изящную чернильницу и положил около неё лист бумаги и перо. — Напиши что-нибудь, — встретив непонимающий взгляд, он с раздражением пояснил: — Ты уверял, что читаешь и пишешь на двух языках. Как ты мог догадаться, я не больно-то верю словам. Докажи.

Вздохнув и мысленно отругав себя за длинный язык, Ро склонился над столом и принялся выводить буквы. Давненько он не практиковался, но выходило неплохо. В детстве он помогал матери писать письма за деньги. А потом она сошлась с одним мошенником, ловко подделывавшим долговые расписки. Ро всегда с интересом наблюдал за его работой, а потом и сам пробовал повторить чей-нибудь почерк или подпись. Но этим своим навыком он не собирался делиться.

— Знаешь, среди отребий, с какими приходится иметь дело, умение писать вообще редкость. А так, чтоб разборчиво, не иначе как чудо, — поделился болью колдун, внимательно наблюдая за движением пера. — Выгоню Даута и тебя на его место посажу.

— Поверь, тебе не понравится, — усмехнулся Ро, представляя, как будет плевать рыжему в вино и сквернословить всем, кто сунется в башню.

— Поверь, тебе не понравится куда сильнее, — настоял Рамиф с неприятной улыбкой. — Годится. Чем ещё удивишь? Арифметикой? Пением?

— А то, что я уже которую минуту держусь, чтобы тебя на хрен не послать, — считается?

— Терпение — благодетель, — одобрительно кивнул колдун. — Как жаль, что ни оно, ни чувство самосохранения тебе не знакомы. Но к счастью для нас обоих, я знаю безболезненные способы вывести тебя на чистую воду.

— Заинтриговал.

Ро осознал, что снова уставился на покровителя так, словно готовился к атаке или бегству. Не привык он к словесным перепалкам! Обычно уже после первой-второй фразы приходилось удирать или терпеть побои.

— Всему своё время, — как ни в чём не бывало отмахнулся рыжий. — А теперь сделай морду попроще и следуй за мной. Помни про плащ! Ах да, и ради себя же любимого, постарайся быть паинькой.

— Паинькой — это помалкивать и не тянуть в карман чужого?

— Ха! Было бы чудесно! Можешь ещё улыбаться. Умных людей здесь не жалуют, а дуракам всё прощают, — с задором подсказал Рамиф и небрежно взъерошил подопечному макушку.

Ро отскочил точно ошпаренный и оскалился.

— Ещё раз тронешь меня — убью! — зло пообещал он.

— Это я тебя убью, если снова вздумаешь мне угрожать! — с возмущением предупредил рыжий, но руку предусмотрительно убрал подальше.

Молча они покинули башню, прошли по длинным залам и поднялись в другое крыло, где оказалась похожая приёмная, только с полудюжиной алорцев. Идеально сложённые, как на подбор, мужчины и юноши, разве что котаны отчего-то синие. Военным полагались совершенно другие. Все при оружии и при осанке, выглядели так, будто всё уже знают и заочно ненавидят мерзкого выродка, явившегося в их освещённую Колласом обитель. История нехитрая. Любой алорский полукровка виновен лишь в том, что родился, но горе ему, если он не считает себя виноватым и не кричит об этом во всеуслышание. Тогда его не примут, не признают, заклюют и даже имя будут произносить так, словно плюются. Кто-то прогибался, кто-то ломался, а кто-то искал иной выход. Последних обычно и вешали на площадях. Находились и те, кто лезли в петлю сами, пытаясь сбежать из ловушки на складах или чердаках кадетских корпусов.